Некоторые типологич. особенности самого текста указывают на то, что он является стихотв.: интонационная замкнутость речевых отрезков, осознаваемая даже теперь по ряду вторичных грамматич. признаков, а также по повторам, каденциям, при синтаксич. параллелизме основных членов предложения (напр., порядок слов, который весьма устойчив: «подлежащее — дополнение — сказуемое» или «сказуемое — подлежащее — дополнение»), при эвфонич. и эвритмич. особенностях звучания (аллитерация, ассонанс, звукопись, метатеза и т. п.).
История изучения стиха в С. постоянно связана с изучением древнеслав., древнерус. и церковнослав. поэтич. техники.
Неуверенность А. Х. Востокова (1817) в том, написано ли С. стихами, основана на мнении, что «переменилась и просодия языка русского», однако делу может помочь сравнение текста со стихами «типа библейских». В дальнейшем все эти линии исследования и были опробованы.
Сомнение в том, стихи ли это («может быть стихи»), разделяли и М. А. Максимович (1837) и др. ученые, вплоть до Ю. Тиховского, который склонялся к мысли П. Житецкого, что «все Слово от начала до конца писано стихами и притом размером „дум“» (Прозою или стихами... С. 45). «Для получения стихотворного размера в Слове и для определения пределов стиха в нем можно предложить такое правило: читайте возможно естественнее, делайте логические ударения и остановки там, где требует того смысл, — и получите стихи... В Слове, как и в думах, не стих стесняет, связывает мысль, а мысль вполне подчиняет себе стих, управляет размером. Отсюда понятно, что чем больше будет уясняться текст Слова и течение в нем мыслей, — тем точнее будет определяться и размер его» (Там же. С. 53).
Перенесение исслед. внимания с «библейского» на нар. стихосложение как основу сравнит. анализа метрики С. не способствовало
61
углублению исследования; возникло еще одно раздвоение в работе (стихи — не стихи // церк. стих — нар. стих), и был поставлен вопрос о необходимости изучения древнерус. ударения, ритмики и стиля. Сходство стиха С. с гимнологич. (кондакарным) церк. стихом видели исследователи от В. Бирчака до А. В. Позднеева. Согласившись считать С. стихами, подбирали аналогии со стороны былинных текстов (Ф. Е. Корш, А. И. Никифоров), дум (Житецкий, Е. Огоновский, западноевроп. лирики или сканд. поэзии (Р. Абихт), визант. поэзии (Бирчак) или просто принимая С. как ритмич. прозу (Н. С. Тихонравов, А. С. Орлов и др. — утверждение, которое высмеял И. Франко). Еще раньше С. связывали с поэзией бардов, Оссиана, Гомера, с «Песнью о Роланде», пытались найти истоки С. в средневековых переводах (Троянские деяния, «Девгениево деяние») и даже в подделках (Орест Миллер сравнивал с Краледворской рукописью). Так или иначе, но при переводе С. на совр. яз. предпочитали 4-сложный хорей с дактилич. окончаниями.
Таким образом пытались «угадать» и стихотв. размер С. Д. Дубенский видел в С. гекзаметр (дактило-хореич. стих), А. Вельтман — амфибрахий, Е. Партицкий — ямбы с 3-стопными размерами вперемежку, — хотя довольно рано поняли, что столь древний памятник невозможно «считать стопами» (Žiteckiy. Ueber das altrussische Lied... S. 642). А. Смирнов был первым, кто указал наличие в С. строк с двумя основными ударениями, из чего впоследствии Корш вывел наличие цезуры, а другие говорили о «полустишиях» (начиная с Абихта).
Сомнение в стихотв. характере С. также существовало долго, и даже Смирнов полагал, что «Слово, не будучи целиком стихотворным произведением, в некоторых местах представляет и довольно правильный стихотворный размер, т. е. более или менее однообразное воспроизведение по нескольку раз повышений и понижений голоса» (О Слове. II. С. 232—233: следуют примеры). Поскольку мн. авторы, выдвигая свои точки зрения на стих в С., не работали с текстами и потому накладывали на дискурс С. привнесенные в них теории и др. концепции стиха (Н. К. Грунский, Е. А. Ляцкий, И. П. Еремин), то серьезные исследователи сочли за лучшее вообще отрицать стихотв. природу С.: «До сих пор никому не удалось открыть в нем какую-либо систематически проведенную метрическую схему, но, с другой стороны, никто не сомневается, что Слову присущ ритмический строй, ритмическая мерность» (Якубинский. О языке... С. 77—78, сноска). С. вообще нельзя разложить на «стихи», ибо в таком случае разрушится и его ритмич. основа — с самого начала произведение написано только стихами (Н. К. Гудзий).
Предложение А. А. Потебни видеть в С. «синтаксические стопы» было развитием идеи Востокова, согласно которой «прозодический период» объединяется синтаксич. связями и одновременно — ударением («стихия тонизма вообще очень сильна в русском языке»: Штокмар. Ритмика «Слова...» С. 73), что и стало, наконец, важной компонентой общего взгляда на «стих» в С.: элементы стихосложения в древнерус. тексте базируются на особенностях фонетич. структуры нар. яз., который и создает естеств. ритмику речи (Там же. С. 312) с древнейшим синкретизмом текста, смысла и напева. Корш обосновал муз.-тактовую концепцию нар. стиха (по морам) и приложил ее к
62
расшифровке стихотв. стихии С. О «музыкальной стопе» С., «симметричной мелодии», говорил и Франко (Слово о Лазаревом воскресении. С. 30, 33—34), а Ляцкий добавил к этому в качестве непременной характеристики единство интонации, чем впоследствии воспользовался и Стеллецкий, восстановивший в С. архаич. «интонационный стих». «Приходилось допускать то более длинные, то более короткие стихи; это ведет к определению стихотворного размера не по слогам, а по повышениям, при которых не должны идти в счет понижения. Как известно, на этом именно основывается система северной метрики» (Abicht. Das südrussische Igorjlied... S. 24) — так обстоит дело с «метрическим ключом» в С.: тонич. целое — такт — образуют чередующиеся полуударные (повышение) и безударные слоги (понижение). Параллельно сканд. поэзии в С. предполагается полустишие как основа такта, полустишие же всегда совпадает со словесным и синтаксич. целым; таким образом, все С. состоит, по мнению Абихта, из полустиший по 2—3 разнообразно чередующихся такта, составляющих полустрофы, строфы и сложные строфы; однако в герм. полустишиях важное значение имеет аллитерац. стих, чего в С нет.
Объективно членимость текста С. на стихи определяется, таким образом: 1) отсутствием переносов (enjambements); 2) дактилич. окончаниями «стихов» при анапесте в их начале (таково наибольшее расстояние между ладовыми ударениями); 3) членимостью «грамматического» характера (ритмико-синтаксич. единицы в границах словесных формул); 4) относительной одномерностью соседних строк, обычно кратных трем; 5) несомненной ориентацией на рифму, которая проявляется в виде рефренов и вообще повторов; 6) чередованием концов и зачинов, причем «концовки и зачины обладают особой интонацией» (Стеллецкий. Проблема ритмики... С. 15); 7) особой ролью клитик, т. е. односложных грамматически вспомогат. слов (ми, ти, си, ся, же, но и пр.), передающих ударение соседним словам или перенимающих такое ударение с них; 8) совпадающими в границах стиха признаками звукописи, составляющими как бы «внутреннюю рифму»; 9) стиховая строка обязательно оканчивается словоформой с возможными вариантами произнесения или ударения (напр., возможно ударение хва́лу́, ху́лу́); 10) повторением и чередованиями соразмерных элементов любого рода (формально звуковых или содержательно смысловых) как намеренное повторение чередующихся ритмич. отрезков текста (по два ладовых — сильных — ударения в каждом отд. стихе).
В лит-ре представлены и законч. гипотезы о стихе в С. Так, Никифоров полагал, что для этого произведения характерен тонич. стих с дактилич. или гипердактилич. окончаниями (= былине), одноопорность ритма, речитативный сказ с растяжением конечного гласного и с отнесением тоники на конец стиха, разносложного, в 5—14 слогов, необязательно с цезурой (Проблемы ритмики... С. 241).
Р. Пиккио находит четкую корреляцию между акцентной и слоговой системами и описывает чисто тонич. изоколические структуры в С. По его мнению, изокольное скандирование, т. е. распознавание изотонич. серий в синтаксич. семействах — начальная стадия в исследовании ритмич., синтаксич. и семантич. структуры в ее составных частях; отмечается совпадение числа словоформ с числом ударений (в стихе 6, реже 5 слогов).
63
Еще до окончат. осмысления стиховой структуры С. неоднократно было представлено разбиение текста С. на «стихи», причем в разных реконструкциях указано (совм. с заключит. «аминь», всюду идущим за отд. «стих») 780 стихов (Я. Малашев), 650 стихов (П. П. Вяземский), 745 стихов (А. С. Петрушевич), 398 строк по 2—3 сочетания в каждом, отделенных друг от друга знаком цезуры (Тиховский), 683 стиха (Н. И. Маньковский), 647 стихов (Корш), 497 строк (Стеллецкий) при 169 предложениях в оригинале С. или 1200 колонах (примерно ок. 600 стихов) у Пиккио и 545 стихах у В. В. Колесова.
Усредняя все эти данные, отметим, что при 545 стихах средний размер строки оказывается равным 12 слогам (если учитывать и произношение слабых редуцир. гласных) или 11 слогам (если их не учитывать). Число слогов в стихе — важная проблема, потому что от ее решения может зависеть и характер реконструкции, и типологич. сближения поэтики С. с известными по XII в. поэтич. системами. Сравнит.-ист. изучение древнеслав. поэзии показывает, что средняя длина стиха равна была 10, 18 слогам, но эта реконструкция не учитывала ъ, ь в древнем тексте. И. И. Срезневский также говорил о древнеслав. эпич. стихе в 10 слогов с двумя ударениями независимо от их места в стихе: система развивалась в 12-сложник с тремя ударениями в стихе (Мысли об истории русского языка (1850). М., 1959. С. 171). К. Тарановский высказывался в пользу 4-ударной строки с чередованием слабых (побочных) и сильных ударений и с интонац. преломлением типа антикаденции после первого сильного (смыслового) ударения. Таким образом, для древней слав. системы важно было определенное количество слогов (основной принцип и европ. стихосложения) на определенное число ударений (основной принцип слав. стихосложения), так что соотношение между слогами и акцентами является кратным — 12 слогов и 2×2 ударений, размещенных в произвольном порядке, а количеств. каденция и сечение в середине стиха определяются свободным расположением ударений.
Длина стиха в С. колеблется от 5 до 15 слогов (от 6 до 16 при учете слабых ъ, ь) — всегда нечетное их число в первом случае и четное во втором. В сложном чередовании, но во вполне определенной последовательности проходят ряды либо предельно сжатых, либо растянутых стихотв. строк, всегда определяясь темой повествования. Самые длинные стихи в описании Сна Святослава, самые краткие — в сцене побега Игоря из плена. Видимо, в исполнении таких различных стихов имелось какое-то различие. Как и былинный стих, стих С. вариативен, скреплен чередующимися ритмико-стилистич. формулами и ведется напевом, создаваемым с помощью повторов, дополнит. и служебных слов-клитик.
Молитвословный стих визант. духовного напева использует различие в качестве слога без учета долготы и краткости его, но с обязат. выделением акцента в конце стиха как ритмич. центра; попытки Максима Грека ввести такой стих в рус. традицию XVI в. не увенчались успехом, и вряд ли это удалось до него, в XII в. (фонематич. единство слога с фиксацией интонации разрушилось у вост. славян до кон. XII в.). С др. стороны, ритмич. стихосложение возможно в яз. с различением количества (противопоставлением долгих слогов кратким), силлабич. стихосложение — в яз. с фиксир. ударением (неподвижным или одноместным — речь идет, конечно, не о заимствовании
64
размера, а о его органическом происхождении из форм яз.); тонич. стихосложение обычно в яз. с равномерным чередованием ударения. Теоретически рассуждая, в древнерус. поэзии не могло быть нар. силлабич. стиха, а ритмич. стихосложение могло существовать в XI в., но никак не позже; оно вполне вероятно в поэзии Бояна и его современников, но не в XII в. (эпич. слав. десятисложник в попевках Бояна видел и Р. О. Якобсон). Основным типом стихосложения в С. следует признать тонический, как максимально соответствующий языковому строю древнерус. яз. кон. XII — нач. XIII в. Действительно, все части С. по своему поэтич. строю делятся на попевки Бояна с ритмич. стихом, на поэтич. фрагменты автора С. (Плач Ярославны, Побег Игоря Святославича из плена, разговор Кончака с Гзой и некоторые др.) и на речитативный строй собственно ораторского «слова», который вряд ли можно определить как стихи.
Можно также согласиться с постановкой вопроса, предлож. Св. Матхаузеровой, которая, подводя итоги изучения нар. слав. стиха, подчеркнула, что автор его «не подсчитывает слоги, а уравновешивает множество ритмических элементов напева со множеством ритмических элементов текста. От изохронного напева он отсчитывает временные единицы таким образом, чтобы снабдить ими весь текст всего стиха... Главная ритмообразующая сила, которой сплочены сотни стихов, не слого-ударный параллелизм внутри повторяющегося напева, а, наоборот, постоянная слого-ударная дивергенция внутри одного и того же напева. В том и состоит прелесть песенного стиха: ритм его текста никогда не совпадает полностью с ритмом напева. Ритмическую закономерность песенного стиха нельзя искать, не учитывая ритм его напева, которому он не то что подчинен, но от которого он все-таки зависит. Народно-песенный стих получает свою полную реализацию только в связи с напевом» (Древнерусские теории... С. 74). Расшифровка же древнерус. напевов — дело далекого будущего.
Лит.: Востоков А. Х. Опыт о русском стихосложении. СПб., 1817. С. 159—160; Цертелев [Н. Д.] Взгляд на русские сказки и песни и повесть в духе старинных русских стихотворений. СПб., 1820. С. 15; Дубенский Д. Опыт о народном русском стихосложении. М., 1828. С. 101—106; Греч Н. И. Чтения о русском языке. СПб., 1840. С. 167; Максимович М. А. 1) Песнь о полку Игореве // ЖМНП. 1837. № 1. С. 56—57; 2) О народной исторической поэзии в древней Руси // Москв. 1845. № 7—8. С. 47—57 (то же: Собр. соч. Киев, 1880. Т. 3. С. 480—497, 561—563); Малашев Я. Слово о полку Игореве. М., 1871; Смирнов. О Слове. II. С. 232—233; Партицкий О. Слово о полку Игореве. Львів, 1884. С. 51—56; Петрушевич А. С. Слово о полку Игореве — древнерусское эпическое стихотворение из конца XII ст. Львов, 1886. С. 13, 40—69; Žiteckiy P. Ueber das altrussische Lied von Igors Heereszug // AfslPh. 1887. Bd 2. S. 642—660; Тиховский Ю. Прозою или стихами написано Слово о полку Игореве? // Киевск. старина. Киев, 1893. Т. 43. С. 29—54; Франко И. Слово о Лазаревом воскресении // ЗНТШ. 1900. Т. 35—36. С. 28—34; Abicht R. Das südrussische Igorjlied und sein Zusammenhang mit der nordgermanischen Dichtung. Breslau, 1906; Резанов Вл. Слово о полку Игореве и поэзия скальдов // ЖМНП. 1908. Июнь. С. 438—444; Бирчак В. Византийська церковна пісня і Слово о полку Ігореві // ЗНТШ. 1910. Т. 95. С. 28; Лонгинов А. В. Слово о полку Игореве. М., 1911. С. 64—65; Грушевський М. Історія украïнськой літератури. Киïв; Львів, 1923. Т. 2. С. 194—198; Перетц В. Н. К изучению «Слова о полку Игореве» // ИОРЯС. 1923. Л., 1924. Т. 28. С. 149—151, 166—169, 197—199; Sievers E. Das Igorlied: (Metrisch und sprachlich bearbeitet). Leipzig, 1926. S. 1. (Beiträge über die Verhandlungen der Sächsischen Akademie der Wissenschaften. Philologisch-historische Klasse. Bd 78. H. 1); Ржига В. Ф. Проблема стихосложения «Слова о полку Игореве» // Slavia. Praha, 1927. Roč. 6. Seš. 2—3. S. 352—379; Грунський М. Форма та композиція Слова о полку Ігоревім // Зап. Історично-філологічного відділу Всеукр. АН. Киïв, 1928. Кн. 18. С. 1—24; Jakobson
65
R. Zur vergleichenden Forschung über die slavischen Zehnsilber (1929) // Jakobson R. Selected Writings. The Hague; Paris, 1966. Vol. 4. P. 21, 41—42, 47; Ляцкий Е. Слово о полку Игореве. Прага, 1934. С. 169—180; Никифоров А. И. Проблема ритмики «Слова о полку Игореве» // Учен. зап. Ленингр. пед. ин-та им. М. Н. Покровского. Л., 1940. Т. 4, вып. 2. С. 230—250; Штокмар М. П. Ритмика Слова о полку Игореве в свете исследований XIX—XX вв. // Старинная рус. повесть. М.; Л., 1941. С. 65—82; Еремин И. П. Слово о полку Игореве: (К вопросу о жанровой природе) // Учен. зап. ЛГУ. № 72. Л., 1944 (1945). Вып. 9. С. 5—6 (то же: Еремин И. П. Литература Древней Руси: (Этюды и характеристики). Л., 1966. С. 145—147); Якубинский Л. П. О языке Слова о полку Игореве // Докл. и сообщ. Ин-та рус. яз. М.; Л., 1948. Вып. 2. С. 77—78; Іларион (Огиенко). Слово про Ігорів похід. Вінніпег, 1949. С. 44—54; Позднеев А. В. Стихосложение древней русской поэзии // Scando-Slavica. 1965. T. 11. S. 15—17; Picchio R. (Пиккио Р.) 1) On the Prosodic Structure of the Igor’ Tale // Slavic and East European Journal. 1972. T. 16. N 2. P. 149—150, 154—159; 2) Върху изоколните структури в средновековната славянска проза // Литературна мисъл. 1980. Кн. 3. С. 85—87, 99—101; Махтаузерова Св. Древнерусские теории искусства слова. Прага, 1976. С. 57—84; Стеллецкий В. И. Проблема ритмики Слова о полку Игореве: Автореф. дис. ... д-ра филол. наук. М., 1978. С. 26—30; Колесов В. В. Ритмика Слова о полку Игореве: (К вопросу о реконструкции) // ТОДРЛ. 1983. Т. 37. С. 14—24; Ильин В. В. Кто автор «Слова о полку Игореве»: прозаик или поэт? // Проблеми хронологіï. С. 21—23.
В. В. Колесов