- "Статский советник по чину", "заводчик по ремеслу" (в эпилоге романа - действительный статский советник накануне представления в тайные и "директор канцелярии"). "Он был не стар, a что называется мужчина "в самой поре", между тридцатью пятью и сорока годами. Впрочем, он не любил распространяться о своих летах", но "в его манере скрывать настоящие лета не видно было суетной претензии нравиться прекрасному полу". "Он был высокий, стройный, пропорционально сложенный мужчина", "человек крепкой и здоровой натуры", "с крупными, правильными чертами смугло-матового лица, с ровной красивой походкой, с сдержанными, но приятными манерами". "Таких мужчин обыкновенно называют bel homme". "Ни в движении, ни в слове нельзя было угадать мысли или характера П. И. - так все прикрыто было в нем светскостью и искусством владеть собой". "Кажется, у него рассчитаны были и жесты и взгляды". "В лице замечалась также сдержанность, т. е. уменье владеть собой, не давать лицу быть зеркалом души. Он был того мнения, что это неудобно и для себя и для других. "Нельзя, однако ж, было назвать лицо его деревянным: нет, оно было только покойно. Иногда лишь видны были на нем следы усталости - должно быть, от усиленных занятий. - "Человеку везде надо работать, - и много работать - даже до боли в пояснице", - говорил П. И. "Одевался он всегда тщательно, даже щеголевато, но не чересчур, а только со вкусом; белье носил отличное; руки y него были полны и белы, ногти длинные и прозрачные". "Редко кто умел войти с такой непринужденностью и достоинством в гостиную, как П. И.". - "Двадцати лет был отправлен в Петербург старшим братом, отцом Александра". "Он сам нашел себе дорогу". - "Я сначала целый год без жалованья служил", - рассказывал он про себя. "Свое небольшое имение он продал" и в Петербурге "жил безвыездно семнадцать лет"; "служил при каком-то важном лице чиновником особых поручений", "носил несколько ленточек в петлице фрака" и "слыл за деятельного и делового человека", "за человека с деньгами". "Жил на большой улице, занимал хорошую квартиру, держал троих людей и столько же лошадей". Приобрел "стеклянный и фарфоровый завод", который вел совместно с тремя компанионами. - "Я хорошо обставлен, и дела мои недурны", - говорит он о себе. По его словам, "Адуевы все не без головы". "Поклоняется положительным целям". - "Много хорошего сделаешь с талантом", - говорит он племяннику, и "притом это - капитал". Рукописи Александра (у которого П. И. не видел таланта) отдал лакею "обклеить перегородку", а остальные сжег в камине. Он враг "мечтательной жизни". - "Я не понимаю отчего пренебрегать скромным назначением? И оно имеет свою поэзию". - "Вот я статский советник по чину, заводчик по ремеслу, a предложи-ка мне взамен звание первого поэта, ей-Богу, не возьму!" Считается "самым дельным чиновником в министерстве" и любит заниматься делом: "мы принадлежим к обществу, которое нуждается в нас", - говорит он. "Занимаясь, он не забывает и себя: дело доставляет деньги, а деньги комфорт, который он тоже любит". Он "не мог представить себе безденежного горя": "Что и за горе, если оно медного гроша не стоит?" - "Не проси у меня денег, - говорит он племяннику, Александру, - это всегда нарушает доброе согласие между порядочными людьми". Он признает, что деньги - это "пробный камень", о который "споткнется не одно чувство". - "Только деньги на уме", - отзывается о П. И. его жена. "Однако он не всегда думает о службе да о заводе"; он "знает наизусть не одного Пушкина", "часто бывает в театре"; "он читает на двух языках все, что выходит замечательного по всем отраслям человеческих знаний, любит искусство, имеет прекрасную коллекцию картин, фламандской школы - это его вкус". "О высоких целях он разговаривать не любил, называя это бредом, а говорил сухо и просто, что надо дело делать". "Думает и чувствует по-земному", "оттого он вникает во все земные дела, а между прочим, в жизнь, как она есть, а не как бы нам хотелось". "Рассудительный, насмешливый и положительный человек". "Верит в добро и вместе в зло, в прекрасное и прескверное". "Любви и дружбе тоже верит, только не думает, что они упали с неба в грязь, а полагает, что они созданы вместе с людьми и для людей", "что их так и надобно понимать", "а не заноситься Бог знает куда". "Он допускает возможность приязни, которая от частых сношений и привычки обращается в дружбу, но он полагает также, что в разлуке привычка теряет силу и люди забывают друг друга". - "Друзьями я называю тех, с кем чаще вижусь, которые доставляют мне или пользу, или удовольствие". По его мнению, "надо разбирать, рассматривать и остерегаться людей", "не надеяться ни на чью преданность". "Остерегаться не мешает: если окажется негодяй - не обманешься, а порядочный человек - приятно ошибешься", но в то же время необходимо "быть снисходительным к слабостям других. Это такое правило, без которого ни себе, ни другим житья не будет". - "У всех" людей "есть что-нибудь дурное... a не все дурно и не все дурны". Полагал, что "грусть" надо рассматривать "в увеличительное стекло": "легче перенесть, когда вообразишь неприятность вдвое больше, нежели она есть", а "блаженство в "уменьшительное, чтобы с радости не одуреть вдруг, не вешаться всем на шею". По его мнению необходимо "больше рассуждать, нежели чувствовать", "не давать воли сердцу"; "надо все рассматривать, все рассчитывать и обдумывать: "Везде" расчет, "мой милый", говорил он Александру, "а кто не рассчитывает, того называют по-русски безрасчетным дураком". - "Жениться надо с расчетом, a не по расчету. Только расчет этот должен состоять не в одних деньгах". "По расчету значит жениться для денег - это низко; но жениться без расчета - это глупо!" - "Умом надо действовать и с близкими сердцу": "внуши чем хочешь любовь, а поддерживай умом. Хитрость - это одна сторона ума; презренного тут ничего нет. "Я думаю, простительно защищать свое добро благородной хитростью; ею и в военном деле не пренебрегают". - "Чтобы быть счастливым с женщиной разумно, надо уметь образовать из девушки женщину по обдуманному плану, по методе, если хочешь, чтобы она поняла и исполнила свое назначение. Надо очертить ее магическим кругом, не очень тесно, чтоб она не заметила границ и не переступила их, хитро овладеть не только ее сердцем", а "умом, волей, подчинить ее вкус и нрав своему, чтобы она смотрела на вещи через тебя, думала твоим умом". "Учреди постоянный контроль без всякой тирании... да искусно, незаметно от нее, и веди ее желаемым путем". "Жена была необходима ему" "наравне с прочими необходимостями жизни, необходима по привычке". "Я очень к ней привык", - признается П. И., "но это не мешает" ему "делать свое дело". Он окружал ее роскошью, всеми наружными и сообразными с его образом мыслей условиями счастья". Ограждая жену методически от всех уклонений, которые могли бы повредить их супружеским интересам, он, вместе с тем, не представил ей в себе вознаградительных условий за те, может быть, непривилегированные законом радости, которые бы она встретила вне супружества". Эта "ужасная ошибка" "сделана была не от незнания, не от грубого понятия его о сердце - он знал его, a от небрежности, от эгоизма". [И он когда-то "любил, бесновался, плакал"; "ведал искренние излияния"]. - "Любить страстно - не великое достоинство": "страсть, значит, когда чувство, влечение, привязанность или что-нибудь такое достигло до той степени, где уж перестает действовать рассудок? Ну что и тут благородного? Я не понимаю; одно сумасшествие". "Любовь - любовью, а дело делом", - говорит он. "Если я люблю, то люблю разумно, помню себя. "Дикая, животная" любовь "не помнит" себя, "а разумная должна помнить; в противном случае это не любовь", а "так, гнусность". По его мнению, "нет одной идеальной любви". "В любви равно участвуют и душа и тело; в противном случае любовь не полна". "Разбери, как нелепа сама любовь: игра крови, самолюбие"... О любви Александра к Наденьке Любецкой отзывается: "Ох, эта мне любовь в 20 лет! Вот уж презренная, так презренная, никуда не годится!" "У человека, по-твоему, только и дела, чтоб быть любовником, мужем, отцом... а о другом ни о чем и знать не хочешь. Человек, сверх того еще и гражданин, имеет какое-нибудь звание, занятие - писатель, что ли, помещик, солдат,
чиновник, заводчик... A y тебя все это заслоняет любовь да дружба"... - "Вы помешались на любви, на дружбе да на прелестях жизни, на счастье: думают, что жизнь только в этом и состоит: ах, да ах! Плачут, хнычут да любезничают, а дела не делают!" - "Привязанности глубокой, симпатической нет, а есть одна привычка". "Вещественные знаки невещественных отношений" - кольцо и волосы Софьи, взятые на память Александром, - он выбросил в окно; написанным Александром Софье письмом - закурил сигару; утешая Александра в измене Наденьки, П. И. говорит: "Чтоб женщина не сделала с тобой, изменила, охладела", - "вини природу, предавайся, пожалуй, по этому случаю философским размышлениям, брани мир, жизнь, что хочешь, но никогда не посягай на личность женщины ни словом, ни делом. Оружие против женщины - снисхождение, наконец, самое жестокое - забвение! Только это и позволяется порядочному человеку". О любви жене он "никогда не говорил и у ней не спрашивал; на ее вопросы об этом отделывался шуткой, остротой или дремотой". "Мужа с женой связывают общие интересы, обстоятельства, одна судьба", - говорил он. "Методичность и сухость его отношений к ней простирались, без его ведома и воли, до холодной и тонкой тирании над ее сердцем". "За эту тиранию он платил ей богатством. По мнению жены П. И., у него "много ума и слишком много уменья владеть собой". Желая племяннику "добра", он говорит ему: "Я никогда никого не отталкиваю", но и "не вмешиваюсь в чужие дела". - "Я предупрежу тебя, что хорошо по-моему мнению, что дурно", "постараюсь навести тебя на настоящую дорогу". П. И. "старался представить Александру жизнь, как она есть, чтобы" он "не забирал себе в голову чего нет". "П. И. человек с умом и тактом, не часто встречающимся"; он "тонок, проницателен, ловок". Он "понимал все тревоги сердца, все душевные бури, но понимал - и только! Весь кодекс сердечных дел был y него в голове, но не в сердце". "В его суждениях об этом видно было, что он говорит как бы слышанное и затверженное, но отнюдь не прочувствованное. Он рассуждал о страстях верно, но не признавал над собой их власти, даже смеялся над ними": "велика фигура - человек с сильными чувствами, с огромными страстями! Восторги, экзальтация: тут человек всего менее похож на человека и хвастаться нечем", - говорит он. П. И. "был враг всяких эффектов", "искренних излияний", "не любил искренних проявлений сердца, не верил этой потребности и в других". Чувство у меня не просится наружу и не требует порыва, излияния, да если б и просилось, так я бы воздержался", - замечает он о себе. - "Надо спросить, умеет ли человек управлять чувствами; если умеет, то и человек", - замечает П. И. - "Вы от природы человек холодный... с душой, неспособной к волнениям", - говорит ему Александр. "Ледян до ожесточения", определяет его жена. "Бледное, бесстрастное лицо показывало, что в этом человеке немного разгула страстям под деспотическим правлением ума, что сердце у него бьется или не бьется по приговору головы". - "Сколько ума, какое знание жизни, людей, уменье владеть собой", - удивляется Александр. - "Надо уметь и чувствовать, и думать, словом, жить одному", a "не навязывать никому своих впечатлений, потому что до них никому нет надобности", - говорит П. И. "Он спорит" "с уверенностью", "легко устраняет всякое противоречие и достигает цели шутя, насмехаясь над чувством, над сердечными излияниями дружбы и любви". "Не верит в неизменную и вечную любовь, как не верит в домовых". "Любовь, - говорит он, - придет сама собой - без зову"; "для этого, как для всего прочего, бывает свое время, a целый век мечтать об одной любви - глупо". "Любовь - приятное развлечение", по убеждению П. И., "только не нужно слишком предаваться ему, a то выйдет вздор". "Любовь не главное в жизни", "надо больше любить свое дело, нежели любимого человека". Однако, когда "доктор сообщил ему свои опасения насчет здоровья" его "жены" и о "психологической причине" этой болезни, "П. И. если не по любви к жене, то по чувству справедливости", "дал бы Бог знает что, чтоб поправить зло". "Не одну ночь провел он без сна", "стараясь отыскать средства восстановить угасающие силы" жены. Он боялся, что "она убита бесцветной и пустой жизнью"; "терялся в средствах, чувствуя, что для изобретения их нужно больше сердца, чем головы". "А где ему взять его?" П. И. решился на жертву: "подал в отставку" и продал завод, который "приносил до сорока тысяч чистого барыша". - "Моя карьера кончена! Дело сделано", "долг исполнен, жизнь пройдена с честью, трудолюбиво"; "судьба не велит идти дальше!" - сказал он. Он сам, отпраздновав пятидесятилетний юбилей своей жизни, назвал эту жизнь "деревянной". При всех удачах "страшно было видеть на лице этого", прежде "бесстрастного и холодного, человека", "более нежели заботливое, почти тоскливое выражение, хотя оно и имело свойственный П. И. характер". Дела подорвали здоровье П. И. - "Я хочу отдохнуть, успокоиться" "наедине с тобой", - сказал он жене: "Я не из железа создан", "я хочу жить не одной головой, во мне еще не все застыло!"
Критика: 1) "Петр Иваныч - не абстрактная идея, живое лицо, фигура, нарисованная во весь рост кистью смелою, широкою и верною. О нем, как о человеке, судят или слишком хорошо, или слишком дурно, и в обоих случаях ошибочно. Одни хотят видеть в нем какой-то идеал, образец для подражания: это люди положительные и рассудительные. Другие видят в нем чуть не изверга: это мечтатели. Петр Иваныч по-своему человек очень хороший; он умен, потому что хорошо понимает чувства и страсти, которых в нем нет и которые он презирает; существо вовсе не поэтическое, он понимает поэзию в тысячу раз лучше своего племянника, который из лучших произведений Пушкина как-то ухитрился набраться такого духа, какого можно было бы набраться из сочинений фразеров и риторов. Петр Иваныч эгоист, холоден по натуре, неспособен к великодушным движениям; но вместе с этим он не только не зол, но положительно добр. Он честен, благороден, не лицемер, не притворщик, на него можно положиться, он не обещает, чего не может или не хочет сделать, a что обещает, то непременно сделает. Словом, это в полном смысле порядочный человек, каких дай Бог, чтоб было больше. Он составил себе непреложные правила для жизни, сообразуясь с своею натурою и с здравым смыслом. Он ими не гордился и не хвастался, но считал их непогрешительно-верными. Действительно, мантия его практической философии была сшита из прочной и крепкой материи, которая хорошо могла защищать его от невзгод жизни. Каковы же были его изумление и ужас, когда, дожив до боли в пояснице и до седых волос, он вдруг заметил в своей мантии прореху - правда одну только, но зато какую широкую. Он не хлопотал о семейственном счастии, но был уверен, что утвердил свое семейственное положение на прочном основании - и вдруг увидел, что бедная жена его была жертвою его мудрости, что он заел ее век, задушил ее в холодной и тесной атмосфере". - "Петр Иваныч выдержан от начала до конца с удивительной верностью". [Белинский, сочин., т. XI].
2) "Типичным представителем буржуазно-чиновничьей среды является Адуев-дядюшка - человек, не лишенный известных данных. В молодости он подобно племяннику мечтал быть полезным обществу, но в итоге он делает карьеру и составляет состояние, на это тратит все свои силы, но не достигает даже относительного личного счастья. Он под конец бросает дела и карьеру, уезжает в Италию, чтобы спасти не вынесшую пошлости жизни жену. Это оказывается, однако, поздно, и дядюшка сам чувствует: в нем умерла вся душа, никакое живое чувство не может найти в ней места, кроме привычки к комфорту, одну из сторон которой составляет привычка к жене". [Н. Коробка].
3) Е. А. Ляцкий отмечает, что "Александр Адуев и Петр Иванович тождественны в своей сущности и писаны, несомненно, с одного лица, только в разные периоды жизни". "Тождественность эта прямо поразительна. Биография Александра оказывается весьма схожею с биографией Петра Ивановича в молодости. Детство обоих проходит в одинаковых условиях; они получают одинаковое воспитание, учатся в университете и - каждый в свое время - одинаково относятся к науке, искусству, литературе. Оба, опять-таки каждый в свое время, влюбляются по нескольку раз, сначала y себя на родине, в деревне, где оба плачут над озером, рвут желтые цветы, пишут в одинаковых выражениях влюбленные письма, потом в столице то очаровываются, то падают с небес, "беснуются, ревнуют", наконец, остывают, становятся благоразумными и стараются забыть "глупости" молодых лет. В итоге у обоих - крупный чин, орден на шее, лысина, седина на висках и в бакенбардах, хорошее состояние, a главное - одинаковое отношение к благам жизни, одно и то же миросозерцание, вкусы, привычки... даже боль в пояснице и манера выражаться, и та, по духу ближайшей родственницы, перешла от старшего к младшему. Одна и та же личность - в два разные момента. В стремлении сопоставить эти моменты, сделать из них большую и малую посылку для вывода - "обыкновенная история", - автор совершенно упустил из виду необходимость исторической перспективы при обрисовке развития каждого из героев. Петр Иванович лет на пятнадцать, на двадцать старше Александра. В эти пятнадцать, двадцать лет русская жизнь - заключим ее в промежуток двадцатых - сороковых годов, - несмотря на все преграды, все же значительно ушла вперед в смысле умственного и общественного самосознания, в смысле отношения к коренным явлениям своей современности. Эта сторона сама по себе совершенно не затронута в романе, a между тем в ней-то и следовало искать раскрытия общественного значения романа, как оно представлялось автору. В этом отношении Гончаров не дал ни одного намека на смену поколений, на борьбу отживающих традиций с новыми веяниями, на все то, что создает неизбежную и вечную разницу традиций с новыми веяниями, на все то, что создает неизбежную и вечную разницу между отцами и детьми, разницу, необходимость которой столько же коренится в законах природы, сколько в условиях исторического развития общества. То, что мелькает, как новое веяние в Александре, в свое время промелькнуло в Петре Ивановиче, и как в одном, так и в другом случае оставило после себя след в воспоминаниях, которых впоследствии стыдились оба героя "Обыкновенной истории". Словом, историческая точка зрения была чужда Гончарову, когда он писал этот роман: его занимала не последовательность в развитии тех или иных общественных типов, как он наблюдал их в окружающей жизни, a собственные воспоминания, попытка разобраться в том, чем он был пятнадцать, двадцать лет назад и чем стал, успокоившись от напрасных стремлений и бесплодного романтизма юношеских порывов". [Ляцкий, "Гончаров"].
4) Адуевы - лимфатики, - люди, не знающие сильных страстей - ни добрых, ни злых, не отвлекаемые в сторону никакими "мечтаниями"; не зная той жгучей тоски, которая так часто толкает мечтателя на миражи и бесплодные искания, - Адуевы, Штольцы, Тушины медленно, но верно пробираются к пристани личного благополучия, где и успокаиваются, довольные собой и окружающими их условиями жизни. Можно было бы их назвать немецким термином "филистеры", если бы яркое, мастерское изображение людей этого типа в лице дяди из "Обыкн. ист." не давало основания называть их просто Адуевыми". [Венгеров. Сочин., т. VI].
5) "Трезвое сознание необходимости дела, труда, знания, выразилось в дяде - но это сознание только нарождалось, показались первые симптомы, далеко было до полного развития - и понятно, что начало могло выразиться слабо, только кое-где, в отдельных лицах и маленьких группах, и фигура дяди вышла бледнее фигуры племянника". ["Лучше поздно, чем никогда"].