знам. деятель русской церкви. Сведения о нем скудны и отрывочны. Род. около 1433 г., принадлежал к крестьянскому роду; прозванье его было Майков. До поступления в монашество Н. занимался списыванием книг, был "скорописцем". Более точные сведения застают Н. уже иноком. Постригся Н. в Кирилло-белозерском монастыре, где со времен самого основателя хранился глухой протест против землевладельческих прав монашества. Препод. Кирилл сам не раз отказывался от сел, которые предлагались его м-рю благочестивыми мирянами; те же взгляды были усвоены и его ближайшими учениками ("заволжские старцы"; см.). Совершив путешествие на Восток, в Палестину, Константинополь и Афон, Н. особенно долго пробыл на Афоне, и едва ли не Афону был больше всего обязан созерцательным направлением своих идей. По возвращении в Россию (между 1473 и 89 гг.) Н. основывает скит, собирает около себя немногочисленных последователей, "которые были его нрава", и отдается замкнутой, уединенной жизни, интересуясь в особенности книжными занятиями. Все действия свои он старается обосновать на непосредственных указаниях "божественного писания", как единственного источника познания нравственных и религиозных обязанностей человека. Продолжая заниматься перепиской книг, он подвергает списываемый материал более или менее тщательной критике. Он списывает "с разных списков, тщася обрести правый", делает свод наиболее верного: сличая списки и находя в них "много неисправленна", старается исправить, "елико возможно его худому разуму". Если иное место ему кажется "неправым", а исправить, не по чему, он оставляет в рукописи пробел, с заметкой на полях: "От зде в списках не право", или: "Аще где в ином переводе обрящется известнейше (правильнее) сего, тамо да чтется", — и оставляет так пустыми иногда целые страницы. Вообще он списывает только то, что "по возможному согласно разуму и истине...". Все эти черты, резко отличающие характер книжных занятий Н. Сорского и самый взгляд его на "писания" от обычных, господствовавших в его время, не могли пройти для него даром.Несмотря на свои книжные занятия и любовь к замкнутой, уединенной жизни, Н. Сорский принял участие в двух важнейших вопросах своего времени: об отношении к так наз. "новгородским еретикам" и о монастырских имениях. В первом случае, его влияние (вместе с учителем его Паисием Ярославовым) мы можем только предполагать; во втором случае, напротив, он выступил инициатором. В деле о новгородских еретиках и Паисий Ярославов, и Н. Сорский держались, по-видимому, более веротерпимых взглядов, чем большинство тогдашних русских иерархов, с Геннадием новгородским и Иосифом Волоцким во главе. В 1489 г. новгородский архиерей Геннадий, вступая в борьбу с ересью и сообщая о ней ростовскому архиепископу, просит последнего посоветоваться с жившими в его епархии учеными старцами Паисием Ярославовым и Н. Сорским и привлечь их к борьбе. Геннадий и сам хочет поговорить с учеными старцами и приглашает их даже к себе. Неизвестны результаты стараний Геннадия: кажется, они были не совсем таковы, как он желал. По крайней мере, больше мы не видим никаких сношений Геннадия ни с Паисием, ни с Н.; к ним не обращается и главный борец с ересью, Иосиф Волоколамский. Между тем, оба старца не относились к ереси безучастно: оба они присутствуют на соборе 1490 г., разбиравшем дело еретиков, и едва ли не влияют на самое решение собора. Первоначально все иерархи "стали крепко" и единогласно заявили, что "вся (всех еретиков) сожещи достоит" — а в конце собор ограничивается тем, что проклинает двух-трех попов-еретиков, лишает их сана и отсылает обратно к Геннадию. Важнейшим фактом жизни Н. Сорского был его протест против землевладельческих прав м-рей, на соборе 1503 г. в Москве. Когда собор уже близился к концу, Н. Сорский, поддерживаемый другими кирилло-6елозерскими старцами, поднял вопрос о монастырских имениях, равнявшихся в то время трети всей государственной территории и бывших причиной деморализации монашества. Ревностным борцом за идею Н. Сорского выступил его ближайший "ученик", кн.-инок Вассиан Патрикеев. Н. Сорский мог видеть только начало возбужденной им борьбы; он умер в 1508 г. Перед кончиной Н. написал "Завещание", прося своих учеников "повергнуть тело его в пустыне, да изъедят é зверие и птица, понеже согрешило к Богу много и недостойно погребения". Ученики не исполнили этой просьбы: они с честью похоронили его. Неизвестно, был ли Н. Сорский канонизован формально; в рукописях изредка встречаются следы службы ему (тропарь, кондак, икос), но, кажется, это было лишь местной попыткой, да и то не утвердившейся. Зато на всем протяжении нашей древней литературы лишь за одним Н. Сорским, в заглавиях его немногочисленных сочинений, осталось имя "великого старца". Литературные произведения Н. Сорского состоят из ряда посланий к ученикам и вообще близким людям, небольшого Предания ученикам, кратких отрывочных Заметок, более обширного Устава, в 11 главах, и предсмертного Завещания. Дошли они в списках XVI — XVIII вв. и все изданы (большинство и важнейшие — крайне неисправно). Главным сочинением Н. является монастырский устав, в 11 главах; все остальные служат как бы дополнением к нему. Общее направление мыслей Н. Сорского — строго аскетическое, но в более внутреннем, духовном смысле, чем понимался аскетизм большинством тогдашнего русского монашества. Иночество, по мнению Н., должно быть не телесным, а духовным, и требует не внешнего умерщвления плоти, а внутреннего, духовного самосовершенствования. Почва монашеских подвигов — не плоть, а мысль и сердце. Намеренно обессиливать, умерщвлять свое тело излишне: слабость тела может препятствовать в подвиге нравственного самоулучшения. Инок может и должен питать и поддерживать тело "по потребе без мала", даже "успокоивать его в мале", снисходя к физическим слабостям, болезни, старости. Непомерному пощению Н. не сочувствует. Он враг вообще всякой внешности, считает излишним иметь в храмах дорогие сосуды, золотые или серебряные, украшать церкви: еще ни один человек не осужден Богом за то, что он не украшал храмов. Церкви должны быть чужды всякого великолепия; в них нужно иметь только необходимое, "повсюду обретаемое и удобь покупаемое". Чем жертвовать в церкви, лучше раздать нищим. Подвиг нравственного самосовершенствования инока должен быть разумно-сознательным. Инок должен проходить его не в силу принуждений и предписаний, а "с рассмотрением" и "вся с рассуждением творити". Н. требует от инока не механического послушания, а сознательности в подвиге. Резко восставая против "самочинников" и "самопретыкателей", он не уничтожает личной свободы. Личная воля инока (а равно и каждого человека) должна подчиняться, по взгляду Н., только одному авторитету — "божественных писаний". "Испытание" божественных писаний, изучение их — главная обязанность инока. Недостойная жизнь инока, да и вообще человека, исключительно зависит, по мнению Н., "от еже не ведети нам святая писания...". С изучением божественных писаний должно быть, однако, соединено критическое отношение к общей массе письменного материала: "писания многа, но не вся божественна". Эта мысль о критике была одной из самых характерных в воззрениях и самого Н., и всех "заволжских старцев" — и для тогдашнего большинства грамотников совершенно необычной. В глазах последних всякая вообще "книга" являлась чем-то непререкаемым и боговдохновенным. И книги Св. Писания в строгом смысле, и творения отцов церкви, и жития святых, и правила св. апостолов и соборов, и толкования на эти правила, и добавления к толкованиям, явившиеся впоследствии, наконец, даже и разного рода греческие "градстии законы", т. е. указы и распоряжения византийских императоров, и другие дополнительные статьи, вошедшие в Кормчую — все это в глазах древнерусского читателя являлось одинаково неизменным, одинаково авторитетным. Иосиф Волоколамский, один из ученейших людей своего времени, прямо, напр., доказывал, что упомянутые "градстии законы" "подобни суть пророческим и апостольским и св. отец писаниям", а сборник Никона Черногорца (см.) смело называл "боговдохновенными писаниями". Понятны, поэтому, укоры со стороны Иосифа Нилу Сорскому и его ученикам, что они "похулиша в русской земле чудотворцев", а также тех, "иже в древняя лета и в тамошних (иностранных) землях бывших чудотворцев, чудесем их вероваша, и от писания изметаша чудеса их". Одна попытка сколько-нибудь критического отношения к списываемому материалу казалась, таким образом, ересью. Стремясь к евангельскому идеалу, Н. Сорский — как и все направление, во главе которого он стоял, — не скрывает своего осуждения тем нестроениям, которые он видел в большинстве современного русского монашества. Из общего взгляда на сущность и цели иноческого обета непосредственно вытекал энергический протест Н. против монастырских имуществ. Всякую собственность, не только богатство, Н. считает противоречащей иноческим обетам. Инок отрицается от мира и всего, "яже в нем" — как же он может после этого тратить время на заботы о мирских имуществах, землях, богатствах? Иноки должны питаться исключительно своими трудами, и даже подаяния могут принимать только в крайних случаях. Они не должны "не точию не имети имения, но ни желати то стяжавати"... Обязательное для инока столь же обязательно и для м-ря: монастырь есть лишь собрание людей с одинаковыми целями и стремлениями, и предосудительное иноку предосудительно и для м-ря. К отмеченным чертам присоединялась, по-видимому, уже у самого Н. религиозная терпимость, столь резко выступившая в писаниях его ближайших учеников. Литературным источником сочинений Н. Сорского был целый ряд патристических писателей, с творениями которых он познакомился особенно во время пребывания своего на Афоне; ближайшее влияние на него имели сочинения Иоанна Кассиана Римлянина, Н. Синайского, Иоанна Лествичника, Василия Великого, Исаака Сирина, Симеона Нового Богослова и Григория Синаита. На некоторых из этих писателей Н. Сорский особенно часто ссылается; некоторые сочинения их и по внешней форме, и по изложению особенно близко подходят, напр., к главному сочинению Н. Сорского — "Монастырскому уставу". Ни одному из своих источников Н., однако, не подчиняется безусловно; нигде, напр., он не доходит до тех крайностей созерцания, которыми отличаются сочинения Симеона Нового Богослова или Григория Синаита.
Монастырский устав Н. Сорского, с присоединением в начале "Предания учеником", издан Оптиной пустынью в книге "Преп. Н. Сорского предание учеником своим о жительстве скитском" (М., 1849; без всякой научной критики); послания напечатаны в приложении к книжке: "Преп. Н. Сорский, первооснователь скитского жития в России, и его устав о жительстве скитском в переводе на русский язык, с приложением всех других писаний его, извлеченных из рукописей" (СПб., 1864; 2 изд. M., 1869; за исключением "Приложений", все остальное в этой книжке не имеет ни малейшего научного значения).
Литература о Н. Сорском подробно изложена в предисловии к исследованию А. С. Архангельского: "Н. Сорский и Вассиан Патрикеев, их литературные труды и идеи в древней Руси" (СПб., 1882).
А. Архангельский.