КУЛАКОВСКИЙ
Л. В. КУЛАКОВСКИЙ.
«Слову» посвятил работы: «Песнь о полку Игореве»: Проблема воссоздания музыки (Сов. музыка, 1946, № 12, с. 77—89), Из «Слова» песни не выкинуть (Знание — сила, 1973, № 9, с. 30—32), Песнь о полку Игореве: Опыт воссоздания модели древнего мелоса (М.: Сов. композитор, 1977. 175 с.). Как и в первой, во второй работе К. ставит на обсуждение малоисследованный вопрос о песенно-музыкальном характере «Слова» и, следовательно, о его жанре: «Вчитываясь в древнее «Слово», я постепенно осознал, почувствовал, что передо мной не поэма, а «героическая песнь» — запись текста древней рапсодии, напевы которой вначале были сплавлены со словом, но, незаписанные, позабылись, потонули в глубинах столетий. Автор сам напоминает нам об этом: «Начати же ся той песни», «Пети было песнь Игореви», «Певше песнь старым князям, а теперь — молодым пети» (с. 30).
К. предполагает, что в X—XI вв. на Руси уже существовала светская дружинная музыка, основанная на кондакарном нотописании, еще почти не расшифрованном, хранящем многие тайны древ. иск-ва пения, в котором речь, слова, фразы тесно были слиты с мелосом — напевами, речитативом и т. п. Остатки такой слитности речи с мелодией К. находит в нар. песенных жанрах. «В народных песнях (русских, украинских) связь текста с мелодией более тесна, многопланова: здесь очень част параллелизм синтаксического строения стиха и структуры напева. А в «Слове о полку Игореве» эта связь еще более глубока — и, видимо, потому, что песнь создал один человек в едином акте творчества. Интонации взволнованной речи здесь как бы «прорастали» музыкальными интонациями, а ритм слов трансформировался в ритм напева» (с. 31).
К. подчеркивает, что «Слово» не фолькл. произведение, потому что его бытование в формах нар. тв-ва стерло бы изначальные следы связи слов со «сплавленными» с ними мелодиями, речитативами. Исходя из этого, К. заключает: «„Слово“ — неожиданный и совершенно уникальный подарок истории: образец такого синтетического творчества, при котором текст дает максимальную информацию о некогда сплавленном с ним мелосе» (с. 31).
По мнению К., «Слово», вероятно, было «сольным номером», длившимся около часа, его исполнитель опирался на традицию предшественников, но у него была своя манера пения, а все произведение отличалось гармоничной продуманностью композиции (с. 32).
Гипотеза К., изложенная в данной статье в популярном виде, получила дальнейшее развитие в его кн. «Песнь о полку Игореве: Опыт воссоздания модели древнего мелоса» (1977). В 1-й главе К. доказывает песенную природу «Слова»; во 2-й главе он рассматривает вероятные черты музыки «Слова», учитывая общий уровень муз. культуры Киевской Руси; в 3-й главе ставится проблема воссоздания мелоса «Слова» в связи с исходным жанром произведения; в 4-й главе раскрывается логика развития «Песни о полку Игореве», ее композиция; в частности, К. считает, что «Слово» состоит из трех частей, имеющих свою структуру песенно-музыкального характера. Модель древ. мелоса «Песни о полку Игореве», по реконструкции К., представляется в след. виде: 1-я часть — Игорев поход (зачины, начало похода, первый день битвы, второй день битвы, третий день битвы, дева Обида у Дона), 2-я часть — За землю Русскую (вступление, Святослав Грозный, сон Святослава и ответ бояр, золотое слово Святослава, горькое слово князьям, о, стонати Русской земли), 3-я часть — Возвращение Игоря (заклинание Ярославны, побег Игоря, Игорь и Донец, Гза и Кончак, здравица).
Указывая на удивительную гармоничность формы, стройность композиции, упругую ритмичность стиха «Слова», К. вновь обращает внимание исследователей на преобладание в нем вокального начала: «Слово о полку Игореве» было создано вместе с соответствующим, ныне
133
утерянным мелосом, — создано как сложное, своеобразное музыкально-вокальное произведение. Исполнялось оно как таковое (как древнерусская рапсодия в изначальном смысле этого слова) вернее всего недолго, пока была актуальна ее тематика, связанная с конкретным походом на половцев (одним из многих). Возможно, оно скоро забылось бы, как забылись и песни славы Бояна и других «песнотворцев» дружинных, если бы кем-то (возможно — и самим автором) не была произведена запись текста поэмы. Этой записи и посчастливилось сохраниться в течение ряда веков уже в качестве рукописи, названной привычным термином «Слово...» (с. 19).
К. говорит о наличии среди дружинных певцов грамотных людей, прибегавших в необходимых случаях к письменной фиксации своих произведений. В связи с этим он отмечает: «Автор „Слова о полку Игореве“ мог создавать отдельные части своей поэмы и с пером в руках, но это перо не мешало ему создавать текст песни... С пером в руках (и с напевом в голове) он мог шлифовать, оттачивать каждый стих, шлифуя напевы — с гуслями в руках, подобно Бояну. Ритм напева регулировал и направлял ритмику стиха, а сам напев приобретал жанровые черты, ширился и развивался в соответствии с содержанием слов, целого образа, картины. Это и было подлинным синтетическим творчеством древних рапсодов; к нему вели традиции народно-песенного искусства, и „перо в руках“ никак не могло их нарушить» (с. 21).
Согласно предположениям К., «Слово» представляет собой произведение очень сложной композиции, «в состав которой входили целые эпизоды, исполнявшиеся с гуслями в руках, в то время как другие отрывки исполнялись говором или нараспев» (с. 21).
Общий вывод о жанре «Слова» К. формулирует вполне определенно: «...Результаты нашей работы также подтвердили, что подавляющая часть поэмы в той или иной форме распевалась. И поэтому все „Слово“ можно с полным правом назвать „Песнью о полку Игореве“...» (с. 21).
Свой труд К. снабжает реконструкцией нотных записей к тексту «Слова», что имеет важное значение для углубленного понимания как данного произведения, так и вообще песенно-музыкальной культуры вост. славян др.-рус. эпохи. Опыт К. открывает возможности для дальнейшего изучения «Слова» и в др. аспектах — стиховедческом, текстологическом, лингвистическом и т. д.
Лит.: Лихачев Д. С. Размышления об авторе «Слова о полку Игореве». — РЛ, 1985, № 3, с. 3—6.