(греч. philia - любовь в синонимии англ. to like в отличие от to love) - одна из разновидностей любви в античной ее классификации, означающая любовь-приязнь, любовь-симпатию, любовь-дружбу. В отличие от всех других видов любви, предполагает в качестве обязательного свободный индивидуальный выбор: если агапе - жертвенно-нисходящая любовь к ближнему - исходит из презумпции равного права каждого на такое снисхождение, если сторге - привязанность - вызревает на базе извне заданного общения, а эрос вспыхивает как спонтанная и независимая от воли стихийная страсть, то Ф., напротив, основана на осознанно личном и личностном избранничестве. В этой связи Ф., как правило, предполагает сходство и соответствие друг другу связуемых ею персон (выбор "по мерке своей" у Архилоха), в то время как эрос может реализовать себя абсолютно поперек очевидных нравственных, ментальных, социальных соответствий, а агапе имплицитно и предполагает такую асимметрию. В рамках христианской традиции, адаптировавшей в свою аксиологическую шкалу греческий канон агапе, Ф. не просто не была принята, но отторгалась еще более яростно, нежели эрос в его стихийной физиологичности. Грех luxuria - любодеяние - занимает в средневековых пенетен-циалиях (как в исходных списках греха Иоанна Кассиана в 5 в., так и в систематизированных "покаянных книгах" Григория I Великого в 6 в.) второе место, уступая лишь греху гордыни (superbia). И центральной болевой точкой в комплексе luxuria является не только и, что наиболее важно, не столько телесная артикуляция эротизма (бунт плоти против духа), сколько индивидуальность предпочтения, избранничество как бунт Я против Бога, повелевшего "любить ближнего своего", не ранжируя "ближних" на "близких" (по духу, по плоти ли) и "не-близких". По формулировке Хротсвиты Гандерсгеймской, грех именно в том и состоит, чтобы "любить не всех равномерно, но единственную безмерно" (ср. с реакцией белорусского поэта В. Тараса на соответствующую заповедь: "Всех возлюбить не смог. Увы! // А вы"). Если агапе нормативно безлична и, в конечном счете, безразлична к личности того, кого надлежит любить, то Ф. есть апофеоз остро аритикулированной индивидуальности: как в самом выборе дисциплинарно не заданной (в отличие от агапе) ситуации любви, так и в избранничестве любимого. Возрождение античного идеала в культуре Ренессанса реабилитировало оба дискредитированных христианством вектора любви: и эротический (программный натурализм и гедонизм эротической культуры Возрождения - от концептуальных до бытовых ее проявлений), и индивидуально-избирательный, осмысленный в общем контексте ренессансного гуманизма как важнейшая сфера репрезентации и реализации индивидуально-личностного начала как максимальной ценности. (Процесс этот, протекавший в сохраняющемся христианском контексте, был далеко не безоблачным: см., например, сокрушения Ф. Петрарки о том, что любя женщину, он, "прельщенный чарами творения, не любил Творца, как подобает его любить, а восхищался художнику в нем"). Важнейшим вектором развития европейской поэтики явилась в этом контексте борьба с догматизированным каноном посткуртуазной лирики, нормативно задававшим не только предмет любви, но и формы ее выражения (см.: "Веселая наука", Данте): начатая в итальянской поэзии "сладостного нового стиля" (dolce stil nuovo) линия индивидуализации чувства определила собою развитие западноевропейской поэзии вплоть до поэтов Плеяды. Термин "Ф." использовался в философской традиции для обозначения синтетических космических тенденций как альтернативы акосмистскому диссоциативному распаду (Ф. и Нейкос в космогонии Эмпедокла), а также как базовая категория натурфилософской концепции "симпатии" вещей и природных сил (от Посидония до Гете). В моральной философии Ф. трактуется в качестве дружбы как вида любви. Согласно такому автору, как К.С. Льюис, именно в дружбе человек проявляет себя предельно внефункционально ("как Джон или Анна"), - Ф. "рождается, когда один человек сказал другому: "И ты тоже А я думал, я один...". В этом отношении Ф. всегда векторно ориентирована: по формулировке Льюиса, "дружба - всегда "о чем-то": "человек, понимающий, как и мы, что какой-то вопрос важен, может стать нам другом, даже если он иначе ответит на него. Вот почему трогательные люди, которые хотят "завести друзей", их никогда не заведут. Дружба возможна только тогда, когда нам что-то важнее дружбы". В социальном контексте Ф. в силу этого создает своего рода зону свободы и автономии, "создает государство в государстве, потенциальный оплот сопротивления", а потому с точки зрения тоталитаризма "каждая дружба - предательство, даже бунт". Предоставляя человеку возможность быть собой и возможность быть свободным, Ф., таким образом, выступает в качестве экзистенциальной ценности ("близка по сходству к раю"): Ф., по оценке Льюиса, - "умножение хлебов; чем больше ешь, тем больше остается" (Льюис). М.А. Можейко