ЖАНРЫ2

ПРИМЕРЫ КЛАССОВОЙ ОБУСЛОВЛЕННОСТИ Ж. — Так, господство церкви в эпоху русского средневековья способствует широкому развитию агиографических, житийных Ж. В центре жития стояло описание высоких достоинств того или иного святого, подробное и патетическое повествование о мельчайших этапах его подвижничества. Прославлению святого служили все компоненты этого Ж.: и введение в рассказ библейских поучений и молитв, и спокойный охват мельчайших перипетий существования подвижника, и патетический язык, и заключающие повествование душеполезные наставления читателю. Апофеоз религиозного героизма являлся характерным и отличительным признаком агиографической лит-ры, снискавшей себе широкую популярность в самых различных социальных слоях древней Руси, возникшей в ответ на запросы верующего мирянина, но выполнявшей «социальный заказ» православного духовенства, заинтересованного в укреплении влияния религии. Поскольку церковь в период раннего русского средневековья являлась экономическим и политическим гегемоном, постольку под запросы монастырской культуры подводился крепкий хозяйственный фундамент. От бытия определенной социальной группы через психику, выросшую на этом базисе, через сложную и многообразную вереницу культурно-правовых надстроек, тянутся причинные зависимости к лит-ой продукции средневековья и в частности к житийным Ж., придававшим психике этого класса художественное оформление. В атмосфере придворно-аристократической культуры  России и Запада пышно расцветает мадригал. Остроумие, тонкость, частые и фривольные эротические намеки, утонченная лесть светской даме или влиятельному вельможе — таково тематическое наполнение этого лирического Ж. Мадригал питается блеском салонной культуры, угодливостью слабых придворных всесильным временщикам. Когда рушатся экономические основы, на которых покоилась придворно-аристократическая культура, в числе прочих тускнеет, становится более редким и наконец исчезает и этот малый Ж. хвалебной поэзии. «Открывались еще неведомые пути к художественному изъявлению жалоб, признаний, сетований, укоризн или восхищений, т. е. для всех заповедных тем русской лирики, к-рым суждено было находить все новые ноты в строках Фета, Блока, Ахматовой» — мотивирует распад мадригала Гроссман. По его мнению, причина распада кроется во внутреннем обогащении поэзии, в открытии новых, дотоле неведомых путей — объяснение недостаточное и неверное. Пути оставались неведомыми до той поры, пока для их поисков и открытия не было налицо соответствующих предпосылок. Тогда, когда существовал строй определенных социальных взаимоотношений, определенной культуры, мадригал пользовался у поэтов широкой популярностью. Он умирает по мере того, как распадаются эти формы бытия, как исчезает эта благоприятная атмосфера придворных салонов. Дворянская интеллигенция уходит в себя, она уединяется в усадьбах, она группируется в философских кружках, объединяющих их участников в решении извечных проблем бытия. В этой социальной среде мадригалу нечего делать. Новые формы бытия и новая культура обрекают влиятельный когда-то Ж. на гибель. Не следует думать, что эта зависимость Ж. от классовой психоидеологии относится только к «письменной» лит-ре: в неменьшей мере она характеризует и устную продукцию. Не случаен напр. тот факт, что в среде «внутренней эмиграции», лишенной возможности иметь свою публицистику, свои газеты, журналы и т. д., в этой среде, обреченной в условиях пролетарской диктатуры на тоскливое прозябание и вымирание, пышно расцветает политический анекдот, в к-ром на все лады варьируется заветная тема грядущего краха социалистического строительства. И в этой узкой и немощной социальной среде мы наблюдаем те же явственные нити, идущие к Ж. от бытия класса через его психоидеологические устремления, через его поэтический стиль. В центре каждого из этих Ж. неизменно стоит основной образ, представляющий собой идеальный слепок творящего классового субъекта, и за каждым из них мы с легкостью угадываем социальный лик автора, представляющего свою классовую группу. В житиях — это верующий монах, в  мадригале — это салонный любезник, в антисоветском анекдоте — это ущемленный пролетарской революцией и потому озлобленный мещанин-обыватель. «Всякий литературный жанр тесно связан с основным образом класса, его бытием и сознанием, переведенным на язык художественного творчества, на данном этапе исторического существования литературы» (Фриче В., К вопросу о повествовательных жанрах пролетлитературы, «Печать и революция», 1929, IX). ОБУСЛОВЛЕННОСТЬ ДИНАМИКИ Ж. ДИНАМИКОЙ КЛАССА. — Сказанное выше нуждается в ряде социологических уточнений. Прежде всего класс в целом почти никогда не имеет стандартной психоидеологии и, стало быть, однородной художественной лит-ры. Во-вторых, даже для одной и той же классовой группы характерно обращение к целому ряду Ж., каждый из к-рых воплощает в себе какую-либо из сторон психоидеологии ее. Так напр. Бомарше является автором мещанской драмы («Марианна») и обличительной комедии («Женитьба Фигаро»). В первой он раскрывает позитивные стороны своего классового самосознания, во второй — ее негативные тенденции, ее презрение к аристократам-тунеядцам. Ломоносов пишет хвалебные оды и в то же самое время выпускает свое знаменитое «Размышление о пользе стекла», образец русской дидактической поэзии XVIII в. Не следует видеть в этом какого-либо творческого разнобоя: оба Ж. вызваны к жизни двумя сторонами одного и того же социального процесса — подчиненностью класса буржуазии культурным и поэтическим формам двора и неустанным и энергичным тенденциям ее к научной эмансипации, к постановке специфических, одну ее занимающих проблем. «Для себя» Ломоносов писал «Размышление о стекле», «для других» — хвалебную оду Елизавете. Если бы ему пришлось писать что-либо для более низких социальных группировок, Ломоносов несомненно обратился бы к какому-то третьему поэтическому Ж. Чем шире диапазон классового сознания, чем разностороннее искания социальной группы, тем сложнее ее поэтический стиль и тем многообразнее ее жанровая палитра. Так, множество поэтических Ж. Некрасова очевидным образом обусловлено крайней сложностью той социальной ситуации, в к-рую был поставлен историей субъект его творчества, — деклассирующееся и «кающееся» дворянство. Ненависть к восходящей и хищнической буржуазии делала закономерным использование Некрасовым форм драматизированного фельетона («Современники»). Стремление слиться с народом влекло за собой широкое использование фольклорных Ж.: поэмы «Мороз-красный нос», «Коробейники» и др. изобилуют загадками, пословицами, обрядовой поэзией. Наконец тоска, сознание необходимости преодолеть в себе мертвящее начало,  которое воспитала в нем усадьба, сознание трудности такого преодоления влекли поэта к медитативным Ж., вроде «Рыцаря на час». Противоречивость социального сознания кающегося дворянства была именно в этих его колебаниях между усадьбой, деревней и разночинным городом. И этот сложный комплекс психоидеологических тенденций, эта тяга к мужику, эти симпатии к революционерам; эта ненависть к удушливой, «рабской» атмосфере усадьбы, это отвращение к рыцарям капиталистического грабежа — сделали закономерным обращение Некрасова к ряду литературных Ж., каждый из которых объективировал (в пределах его поэтического стиля) особую сторону его сознания. К сказанному следует добавить, что и в своей жанровой эволюции писатель неизменно отражает динамику своего класса. Эволюция жанров Пушкина проецирует трансформацию социального сознания русской родовой, «шестисотлетней» аристократии в первую треть прошлого века. Подтачиваемая в своей поместной базе ростом торгового капитала, оттесняемая от власти бюрократическим аппаратом, аристократия погружается в эпикуреизм. Светская молодежь посвящает свои досуги Вакху и Эроту, вину и сладострастию. Молодой Пушкин выражает эти эпикурейские устремления в ряде жанров «легкой», «классической», поэзии — в вакхической песне («Заздравный кубок»), в эротической идиллии («Вишня»), в фривольном мадригале («Наперсницам Венеры»), в бурно-экстатическом «Послании к Юрьеву». Проходят годы, все острее становится политическая реакция аракчеевщины, все очевиднее делается обреченность дворянской интеллигенции. Пушкиным овладевает стремление порвать с «лживым» и «ветреным» светом, уйти в мир экзотики, к нетронутым цивилизацией детям природы. Одна за другой рождаются его «южные поэмы», оформляющие эту тягу поэта к экзотике («Кавказский пленник», «Бахчисарайский фонтан», «Цыганы»). Декабрьское восстание, в к-ром принимала участие и классовая группа Пушкина, подавлено, и поэт начинает тяготеть к истории, к-рая показала бы ему прошлое его класса. Возникают историческая трагедия «Борис Годунов», исторические романы «Арап Петра Великого» и «Капитанская дочка». Все растущая политическая влиятельность новой служилой аристократии, безродной, «екатерининской», знати вызывает в Пушкине подъем оскорбленного «боярского» самолюбия, и как результат этого подъема рождается язвительный памфлет «Моя родословная». Наконец в 30-х гг., в эпоху углубившегося упадка феодальной экономики и культуры Пушкин устремляет свое внимание на усадьбу, ищет в ней той социальной опоры, к-рой не могли дать ему ни светские салоны, ни просторы южных степей. И как бы в ответ на эту новую фазу классового развития создается  автопародийная хроника падающего поместья («История села Горюхина»), намечается поворот к фламандским усадебным картинам («Странствие Онегина»), к элегическому апофеозу родового сельского кладбища, где «дремлют мертвые торжественным покоем»... Эта последовательная смена поэтических Ж. не случайна: она полностью отвечает изменениям в классовом бытии и сознании поэта. Новая умонастроенность не может вместиться в старые жанровые конструкции не только у Пушкина. Так, процесс социального покаяния, углубившийся в 60—70-х гг. в среде русской аристократической интеллигенции, приводит Толстого от образа «барина» к образу «мужика», а в плане Ж. означает его переход от семейных хроник («Детство, отрочество и юность», «Война и мир», «Анна Каренина») к народной новелле. Так, пролетаризация деревенской бедноты, до Октября задавленной и подчиненной, ее борьба совместно с пролетариатом и под его руководством против белогвардейщины, их общее строительство новых форм хозяйства и быта, — весь этот сложный комплекс социальных процессов предопределяет творческие устремления Демьяна Бедного и в частности динамику его поэтических Ж. — путь от «эзопова яз.» дореволюционных басен к патетике его посланий к мужикам, «к обманутым братьям, в белогвардейские окопы», позднее — к сатирическим фельетонам эпохи нэпа и т. д. СЛУЧАИ «НЕСООТВЕТСТВИЯ» Ж. КЛАССОВОЙ ПСИХОИДЕОЛОГИИ. — Итак, Ж. соответствует классу. Но это «соответствие» не следует понимать механистически, как данное и неизменное. Ж. не сваливается на голову класса, не является по первому его хотению и запросу, а создается им в длительной и противоречивой лит-ой борьбе. Как бы ни был настойчив индивидуальный почин писателя, но Ж., не находящие себе отзвуков в психике данной классовой группы, не прививаются в ее лит-ой продукции. Так, «не привилась» в дворянской лит-ре 30—40-х гг. мелодрама с ее примитивным противопоставлением злых богачей благородным беднякам, с ее культом авантюры, эффектных ситуаций и сентиментальным провозглашением мещанской морали. Этот Ж. был чересчур примитивен для этой социальной среды, его структура дисгармонировала с композиционной размеренностью дворянского стиля, а наивное мировоззрение зрителя мелодрамы было резко отличным от мировоззрения питомцев дворянских гнезд. Ни Онегины, ни Лаврецкие не могли увлекаться кровавой мелодрамой Дюканжа «Тридцать лет или жизнь игрока», снискавшей себе однако широкую популярность в буржуазных кругах (ср. напр. «Пучину» Островского). Точно так же не привился в дворянской лит-ре и авантюрный роман — слишком сильно противоречил он тому психологизму, который  вызван был усложнением дворянского сознания эпохи поместного упадка. И в то же самое время авантюрный роман пускает корни в бульварной лит-ре — в «Панурговом стаде» Крестовского, в «Магистре Бобе» Мещерского, в «На ножах» Лескова, в изделиях черносотенных журналов. Для того чтобы лит-ый Ж. мог оформиться, требуется известный минимум социально-психологических предпосылок. ДИАЛЕКТИКА ЛИТ-ЫХ Ж. ИХ СТАНОВЛЕНИЕ. — Диалектика Ж. протекает по общим законам всей литературной диалектики. Становление вида происходит путем неоформленных, разрозненных, друг с другом не связанных, попыток отдельных писателей, неэкономно повторяющих приемы своих соседей, слабо умеющих обработать материал. Эти деятели «первоначального накопления» обычно неспособны придать синтетическое оформление своим разрозненным беллетристическим попыткам. Последнее выпадает на долю какого-либо позднейшего писателя, творящего в более благоприятной обстановке упрочившейся классовой культуры. Такого рода «переход количества в качество» мы встретим в истории русской мещанской новеллы 1830—1840-х годов — Ж., собирателями которого были Погодин, Вельтман, Н. Полевой, Даль и другие беллетристы мелкой и средней буржуазии, а канонизатором — Достоевский с его «Бедными людьми» и «Белыми ночами». Но свое классическое выражение этот процесс становления лит-ого Ж. и его канонизации получает в «Божественной комедии» Данте, представляющей собою художественный синтез средневековых легенд и видений (см.) о загробных странствиях. ЗАИМСТВОВАНИЕ ИЗ СОСЕДНЕЙ ЛИТ-РЫ. — В этот период «первоначального накопления», когда «количество» еще не образовало нового «качества», действуют два противоположных друг другу закона. Строители нового Ж., с одной стороны, заимствуют из соседних литератур или от предшественников нужные для себя элементы, перечеканивают чужую монету, чтобы пустить ее в свой собственный оборот. Примером такого переноса западно-европейского Ж. на русскую почву с успехом может служить хвалебная ода. Этот Ж. не случайно расцветает в атмосфере французского абсолютизма: ода всецело отвечает мажорной настроенности того класса, на потребу к-рого она создана. Бесчисленные одописцы прославляют там Людовика XIV — победоносного полководца и мудрого монарха. Отвечая всей психологической настроенности абсолютистского французского двора, хвалебная ода в середине XVIII в., столетием позднее, пускает свои корни на русской почве. Социальная база для такого перенесения Ж. имеется, ибо комплекс русских условий во многом аналогичен французскому. Эпоха Екатерины — эпоха победного шествия русского торгового капитала, блистательного  завершения завоевательных планов Петра, открытия новых рынков на юге и на юго-востоке. Эта экономическая экспансия происходит под эгидой и политическим руководством русского абсолютизма. Завоевания екатерининской поры были завоеваниями самодержавного государства с централизованной и неограниченной властью. И чем успешнее развертывалась эта экспансия, тем более повышалась общественная популярность этой власти. Победы углубляли шовинистические и патриотические настроения, а имена тех, кто вел русскую империю к победам, окружались ореолом славы. Русская ода выполняет эти задачи прославления деятелей абсолютизма так же, как их до того выполняла выросшая на сходной социальной базе ода французского классицизма. Однороден и основной образ — непобедимый полководец, с горстью солдат-храбрецов одерживающий победу над полчищами врагов русского государства, или монарх, мудро направляющий бег государственного корабля. Однородно и композиционное расположение эпизодов — приступа, отступления, парения, или так наз. «лирического беспорядка». Сходен наконец и языковый строй, в соответствии с Ж., полный высоких патетических выражений, гипербол, метафор и ряда лексических клише — обращений к музе и лире, лестных эпитетов по адресу воспеваемых героев и т. д. Таким образом все планы поэтической структуры — тематика, композиция, стилистика — в своей сумме образуют единый лит-ый Ж. «Новый класс, строящий свою поэзию, заимствует известные стилевые и жанровые образования у того же класса другой страны, в настоящем или даже в отдаленном прошлом там, где этот класс успел экономически и социально, а следовательно и культурно, конструироваться» (Фриче В. М., Проблемы искусствоведения, стр. 108). ОТТАЛКИВАНИЕ ОТ АНТАГОНИСТИЧЕСКИХ Ж. — Наряду с законом заимствования действует обратный закон — отталкивания от жанровой продукции социальных антагонистов. «Класс формирует свои стили и жанры как противоположность, как антитезу стилям и жанрам того класса, который до него был господствующим и к-рый теперь все более оттесняется на задний план» (Фриче В. М., Проблемы иск., стр. 110). Этот закон антитезы действует зачастую (в моменты острых внутриклассовых переломов) в пределах одного класса и даже одной его прослойки. Так, мужиковствующий Толстой перерабатывает канонизированный Пушкиным сюжет о «кавказском пленнике», опрощает язык, устраняет из него многочисленные лирические отступления и пейзажи, снижает образы действующих лиц, придает повествованию тенденциозную, нравоучительную направленность. В итоге это отталкивание от канонов экзотической поэмы приводит Толстого  к характерному для литературы «кающегося дворянства» Ж. «народной новеллы». Так, писатели разночинцы и народники (Левитов, Решетников, Успенский) отталкиваются от дворянской лит-ры, ее идейного содержания и тех форм, в которых последнее заключено. Этим писателям претит упорядоченность и отточенность дворянской классики, и вместо лирического романа, к-рый культивировал напр. Тургенев, они обращаются к этнографическому очерку, свободному от каких бы то ни было лирических «срывов». Они устраняют в этом очерке пейзажные зарисовки, столь характерные для поместных жанров: им чужды красоты родовых усадеб. Нечего и говорить о том, что в своих Ж. разночинные и народнические беллетристы беспощадно борются с утонченными переживаниями любовного характера. Зато широко развертывается у них жанризм, разнообразные зарисовки нравов «Растеряевой улицы» (Успенский) и описания невзрачных мещанских интересов. Проходит пятнадцать-двадцать лет, и новая группа, появившаяся на лит-ой арене, поднимает знамя борьбы против этой разночинной мелкобуржуазной лит-ры. Провозвестники буржуазного символизма конца века противопоставляют приемам «гражданской поэзии» Якубовича и Надсона свои поэтические приемы, по закону антитезы вырабатывая новые жанры, соответствующие их сознанию. Примитивизм гражданской поэзии уступает здесь место крайней изощренности рифм, метафор, предельному культу музыкальных эффектов, теме самоотречения противостоит здесь обнаженный индивидуализм, а аскетические мотивы побеждаются острыми высказываниями эротического порядка. И тут и там за различием лит-ых приемов скрывается обусловливающее их отталкивание от стилей и Ж. чуждого класса. РАЗЛОЖЕНИЕ Ж. обусловливается распадом бытия и культуры той классовой базы, на которой вырос этот жанр. Так, с падением придворно-аристократического общества, с оттеснением аристократии от власти в процессе роста торгового капитала, с эмансипацией буржуазии происходит распад хвалебной оды. Кольцов и Лермонтов не пишут уже тех од, которые писались Ломоносовым и Сумароковым. Следует подчеркнуть здесь действие того же закона, который по отношению ко всем надстройкам был установлен еще Марксом: «С изменением экономического основания более или менее быстро (разрядка наша — А. Ц.) преобразуется и вся громадная надстройка над ним» (К. Маркс, Предисловие к «Критике политической экономии»). Формы культуры распадаются после того, как уже начался распад бытия. Здесь налицо явление некоторого опоздания, некоторой исторической инерции надстроек. Класс находится в состоянии полного экономического распада, но в лит-ре  это сказывается с опозданием, притом с большим, чем напр. в политике. Эпигоны Ж. еще работают по инерции, еще субъективно уверены в возможном торжестве, хотя объективно гибель их предрешена историей. Так, в 90-х и 900-х гг. на страницах дворянских журналов еще культивируются послания и мадригалы, Ж. переживших себя последышей класса, уже лишенные общественного резонанса, уже не привлекающие к себе внимания сколько-нибудь широких читательских слоев. На лит-ой арене — новые Ж., выдвинутые новым классом или новыми группами того же класса: анализируя русскую поэзию начала XIX в., мы видим, как элегия вместе с идиллией претендуют на ту гегемонию, к-рой до того пользовалась в аристократической лирике хвалебная ода. АССИМИЛЯЦИЯ Ж. — В диалектике Ж. мы имеем налицо и процесс давления Ж. гегемона на нижележащие Ж. подчиненных социальных групп. Можно безошибочно сказать, что воздействие романтической поэмы пушкинского типа искривило творческое развитие Рылеева, художника экономически менее достаточных слоев русского дворянства, что та же байроническая поэма усложнила лит-ое развитие Вельтмана, что «светская повесть» отразилась на лит-ом становлении Гончарова, что напевная поэзия Бальмонта сильно отразилась на Ж. пролетарской поэзии первого призыва. Все эти факты говорят о своеобразном явлении «жанровой колонизации», о навязывании гегемоном (настоящим или прошлым) своей более рафинированной лит-ой продукции. Классический пример такого давления извне представляют Ж. Кольцова. Психоидеология его класса, зажиточного крестьянства, откупившегося от крепостной кабалы, влечет Кольцова к широкому использованию народной песни, а философическая настроенность мещанина 30-х гг. органически укладывается в Ж. «думы». Но наряду с этими органически вырастающими из психики поэта жанровыми формациями, в творчестве Кольцова живут иные Ж., возникающие неорганично, навязанные ему извне победоносной дворянской культурой, — элегия и романс. Преодоление этих чуждых влияний гегемона удается писателю тем успешнее, чем эмансипированнее его социальное сознание, чем крепче его классовое бытие. Кольцову удалось создать свой собственный лит-ый стиль, ибо в его лице в литературу вошла зажиточная деревенская буржуазия; но Алипановы и Слепушкины, находившиеся в условиях злейшей крепостной кабалы, естественно создали поэтическую продукцию гораздо менее оригинальную, гораздо более искривленную чуждыми воздействиями. ТРАНСФОРМАЦИЯ Ж. — Всего сложнее в теории Ж. проблема их трансформации. Положение о том, что малый Ж. всегда предшествует большому, является чисто механистическим. Категория объема не играет здесь  самодовлеющей роли. Каждый лит-ый Ж. всегда представляет собою новое качество, по существу своему глубоко отличное от предыдущего. Элементы одного Ж. могут быть в другом: напр. в «Свадьбе Фигаро» несомненно наличие памфлета (обличительная речь Фигаро в последнем акте комедии), «Мертвый дом» Достоевского близок рядом своих особенностей к «физиологическому очерку», общеизвестно присутствие в путешествии так называемых «вставных новелл» и пр. Но все это не имеет существенного отношения к проблеме трансформации Ж. Будут определенные социально-психологические предпосылки, найдется мощное социальное сознание — и каркас признаков видоизменится; не найдется этих предпосылок — и трансформации Ж. не произойдет, как бы ни были близки видимые аналогии этих конструкций. Переход Ж. из одного стиля в другой несомненно имеет место. Так переходит напр. из феодально-рыцарского стиля в стиль придворно-аристократический героическая эпопея с каноническим вмешательством сверхъестественных сил, описаниями боя, эпической растянутостью, гекзаметром и т. д. Но эти переходы имеют место только при большей или меньшей родственности этих классов между собой. В противном случае Ж. деформируется, вырождается. Так разлагается ода, к-рая погибает вместе с питающей ее культурой; для перерождения этой оды в новый Ж. отсутствуют предпосылки — старый Ж. уже бессилен вместить в себя новое социальное содержание. Наследника оде, к-рый бы использовал нажитый ею капитал в том же направлении, не оказывается. Ода погибает с тем, чтобы уступить инвентарь своих приемов победителю, к-рый употребляет ее приемы в совершенно новой стилевой функции (ср. напр. лирические фрагменты Тютчева). Не следует преувеличивать ни значения трансформации Ж., ни «эволюционности» их взаимной смены. Такого рода спокойные переходы одного Ж. в другой имеют место только в периоды социальной устойчивости питающего его класса. Пример — английский роман XVIII—XIX вв. Наоборот, резкие изменения в социальном бытии и сознании класса всегда приводят в области Ж. к «скачкам». Такова напр. смена «сентиментально-реального романа» XVIII в. романтическим романом (готическим, историческим) на рубеже XIX в.; смена последнего социально-реальным во второй четверти XIX в. «Оба скачкообразных момента в развитии этого Ж. совпадают с моментами экономических и социальных переломов: в первом случае здесь действует зарождение капиталистической промышленности и выступление в лит-ре дворянства, вытесняемого из жизни... Во втором случае — снова переломный момент в общественной жизни Англии — установление буржуазного уклада и завоевание лит-ры писателями из буржуазии». «Развитие поэтических  форм идет скачками в тех случаях, когда в производстве происходят резкие сдвиги, или когда на смену одного класса идет другой, или наконец и тогда, когда в психоидеологии класса в силу внешних причин происходят существенные и резкие перемены. Развитие поэтических форм идет, напротив, путем частичных изменений, „эволюционно“, когда в экономическом базисе, в классовой структуре и в психоидеологии класса царит сравнительная устойчивость и нет места значительно существенным изменениям и потрясениям» (Фриче В. М., Проблемы искусствоведения, стр. 114—115).