АЛЕКСАНДР II (ЧАСТЬ 2, IVII)

ЧАСТЬВТОРАЯ. ИмператорАлександр II(1855—1881).

I.Война(1855).

Высочайшийманифест возвестил России о кончине Императора Николая и о воцаренииего преемника. В этом первом акте своего царствования молодойГосударь принимал пред лицом Бога священный обет — иметь всегдаединой целью благоденствие отечества, и заключал манифест следующимизнаменательными словами: "Да руководимые, покровительствуемыепризвавшим нас к сему великому служению Провидением, утвердим Россиюна высшей ступени могущества и славы; да исполняются чрез наспостоянные желания и виды августейших наших предшественников: Петра,Екатерины, Александра Благословенного и незабвенного нашегородителя".

Всамый день смерти Императора Николая Александр II повелелГосударственному Совету собраться на другой день, в исходе первогочаса пополудни, на собственной половине его императорскоговеличества. 19-го февраля представлению Государю предшествовалозаседание Совета в обычном его помещении, причем Совет, выслушаввысочайший манифест, мнением положил: принести присягу на верностьподданства Государю Императору и Наследнику его, Цесаревичу иВеликому Князю Николаю Александровичу. Вслед за тем Совет, в полномсоставе всех присутствовавших в том заседании членов, спредседателем, князем Чернышевым, во главе, перешел во внутренниепокои Зимнего дворца, где Император Александр обратился к нему соследующей речью:

"Вгодину тяжких испытаний посетило нас новое несчастье: мы лишилисьОтца и Благодетеля России. Покойный Государь, мой незабвенныйродитель, любил Россию и всю жизнь постоянно думал об одной только еепользе. Каждое его действие, каждое его слово имело целью одно и тоже — пользу России. В постоянных и ежедневных трудах его сомной он говорил мне: "Хочу взять себе все неприятное и всетяжкое, только бы передать тебе Россию устроенной, счастливой испокойной". Провидение судило иначе, и покойный Государь, впоследние часы своей жизни, сказал мне: "Сдаю тебе мою команду,но, к сожалению, не в таком порядке, как желал, оставляя тебе многотрудов и забот".— Я отвечал ему: "Ты, — мывсегда говорили друг другу "ты", — ты верно будешьтам молиться за твою Россию и за дарование мне помощи". —"О, верно буду", — отвечал он. Я уверен в этом,потому что душа его — была душа чистая. В этой надежде намолитвы моего незабвенного родителя и в уповании на помощь Божию, накоторую я всегда надеялся и надеюсь, я вступаю на родительскийпрестол". Осенив себя крестным знамением, Государь послеминутного молчания продолжал: "Помните, господа, чтоГосударственный Совет есть высшее в государстве сословие и потомудолжен подавать собою пример всего благородного, полезного ичестного. Покойный Государь, в последние минуты жизни передавая мневолю свою о разных предметах государственного управления, поручил мнеблагодарить членов Государственного Совета за усердную их службу, нетолько в продолжение его царствования, но некоторых еще и — впредыдущее. Исполняя эту волю моего незабвенного родителя, я надеюсь,что Совет будет и при мне продолжать действовать так же, какдействовал при покойном Государе, то есть благородно, чисто и честно.Иных действий от этого высшего учреждения я и не ожидаю. Независимоот особой благодарности всему Совету, покойный Государь, в своипоследние минуты вспоминая о своих сотрудниках, поручил мне поименноблагодарить министров, работавших с ним в его царствование".

Императорв отдельности благодарил председателя Совета, всех министров иначальников главных управлений и, взяв за руку Великого КнязяКонстантина Николаевича, сказал ему: "Тебя, милый брат, Государьособенно поручил благодарить за прекрасное начало твоей службы...Надеюсь на такое же продолжение ее и впредь".

ЕгоВеличество удалился в свой кабинет, а члены Совета пошли в Белую залудля участия в высочайшем выходе в придворный собор, где в присутствииГосударя и Императриц, всех членов императорской фамилии, высшихгосударственных сановников, военных и придворных чинов министрюстиции прочитал манифест о воцарении, а духовник их величеств,протопресвитер Бажанов, провозгласил в общее услышание присягу наверность подданства Государю Императору и Наследнику. По произнесенииприсяги всеми находившимися в церкви особами присутствовавшиеприложились к св. Евангелию и Кресту и подписали присяжные листы.

Втот же день Государь, в приказе по российским войскам, передалобращенные к ним последние слова почившего их вождя и благодетеля:"Благодарю славную верную гвардию, спасшую Россию в 1825 году,равно храбрые и верные армию и флот; молю Бога, чтобы сохранил в нихнавсегда те же доблести, тот же дух, коими при мне отличались. Покудадух сей сохранится, спокойствие государства, и вне, и внутри,обеспечено, и горе врагам его! Я их любил, как детей своих, старалсякак мог улучшить их состояние; ежели не во всем успел, то не отнедостатка желания, но от того, что или лучшего не умел придумать,или не мог более сделать". Другим приказом по военному ведомствуновый Государь принял на себя звание шефа во всех гвардейских полках,коих шефом состоял покойный Император, и в них же зачислилНаследника.

Следующимраспоряжением Александра II было назначение на занимаемую им самим дотого должность главнокомандующего гвардейским и гренадерскимкорпусами генерал-адъютанта графа Ридигера. Главное руководствовоспитанием военного юношества оставил он за собой, подчинив себенепосредственно переименованного в начальники штаба егоимператорского величества по военно-учебным заведениямгенерал-адъютанта Ростовцева. Увольнение от всех должностей князяМеншикова, с оставлением в звании члена Государственного Совета,вызвало назначение князя M. Д. Горчакова главнокомандующим Крымскойармией, генерала Лидерса, — командующим Южной армией, генералаБерга — финляндским генерал-губернатором и генерал-адмиралаВеликого Князя Константина Николаевича — главным начальникомфлота и морского ведомства. Все прочие министры и высшие должностныелица империи оставлены на своих местах.

Вминуту воцарения Императора Александра II Россия переживала тяжелоевремя. Начатая в 1853 году вступлением русских войск в Дунайскиекняжества война с Турцией и ее союзницами, Великобританией иФранцией, перенесена была в собственные наши пределы. По очищениинами Молдавии и Валахии австрийские войска заняли две эти области, аангло-французы высадились в Крыму и после неудачного для нас дела нареке Альме, поддерживаемые многочисленной эскадрой, осадилиСевастополь. Все попытки вытеснить их с сильно укрепленных позицийостались безуспешны. Они продолжали осаду, невзирая на наступлениезимы; мы же вынуждены были для заграждения Севастопольского портасами потопить все суда, составлявшие наш черноморский флот. ЗащитаСевастополя стоила ежедневно геройскому гарнизону неисчислимыхпотерь. Подкрепления подходили медленно и в недостаточном числе,вследствие необходимости содержать вдоль западной границы Империимногочисленную армию на случай войны с Австрией. С призывомгосударственного ополчения напряжены были до крайних пределов боевыесилы государства; не менее истощены были и его финансовые средства, амежду тем к весне следовало ожидать вторжения турок в Закавказье ипоявления англо-французского флота в Финском заливе. Наши берега наБелом море и Восточном океане оставались совершенно открытыми длянеприятельских нападений.

Какни трудно было положение наше на всех театрах войны, еще более тяжкимпредставлялось положение политическое. Австрия заключила с Англией иФранцией союзный договор, коим обязалась объявить войну России, еслита не примет мира на заявленных Дворами лондонским и парижским иподдержанных венским Двором условиях. Пруссия, долго колебавшаяся,начинала также склоняться на сторону наших противников и, независимоот союзного договора, заключенного с Австрией, вошла с Англией иФранцией, в непосредственные переговоры относительно приступления ккоалиции. Ее опередила Сардиния, снарядившая уже пятнадцатитысячныйкорпус для присоединения к армии союзников, действовавшей в Крыму.Примеру этому готовы были последовать Швеция и даже Испания. Из всехевропейских государств, если не считать Папы, один только корольНеаполитанский обнаруживал к нам искренне дружеское расположение.Война грозила стать всеобщей. России приходилось вступить в борьбу сосплотившейся воедино против нее всей Европой.

Ввидуэтой грозной опасности Император Александр II не смутился и не палдухом, но бодро и твердо приступил к выполнению намеченной им двойнойзадачи: все старание приложить к заключению мира почетного,совместного с достоинством его державы или, если это окажетсянедостижимым, собрать и направить все вещественные и нравственныесилы России на отражение ее врагов. Такую решимость он ясно выразил вдвух речах, с которыми в один и тот же день — 20-го февраля —обратился к явившимся приветствовать его воцарение дипломатическимпредставителям иностранных государств и к депутации С.-Петербургскогодворянства, представившей адрес с изъявлением готовности "нещадить ни себя, ни достояния в защиту святой веры, Царя и отечества".

Государь,разъяснив чужеземным дипломатам, что ответственность закровопролитную войну отнюдь не должна падать на Императора Николая,сделавшего все от него зависевшее для ее предотвращения, торжественнообъявил им, что останется верен чувствам, одушевлявшим его родителя,и будет строго придерживаться начал, руководивших политикойАлександра ? и Николая ?. "Начала эти, — сказал Император,— суть начала Священного союза. Если этот союз более несуществует, то вина за то лежит, конечно, не на моем отце. Егонамерения всегда были прямодушны и честны, и если в последнее времяони не везде оценены по достоинству, то я не сомневаюсь, что Бог иистория воздадут им должную справедливость". При этих словахГосударь строго взглянул на смущенного австрийского посланника графаЭстергази и затем продолжал: "Я готов протянуть руку примиренияна условиях, принятых моим отцом; но если совещания, которыеоткроются в Вене, не приведут к почетному для нас результату, тогдая, господа, во главе верной моей России, и весь народ смело вступим вбой".

Пламеннымпатриотическим чувством и не менее твердой решимостью проникнута речьАлександра Николаевича к петербургским дворянам: "Я желал васвидеть, господа, чтобы передать вам слова покойного нашегоблагодетеля, незабвенного родителя моего. Он был уже так слаб, что немог даже читать сам выражения ваших чувств. Эта обязанность былавозложена на меня. Ваше усердие, господа, усладило его последниеминуты.

Выслушаввсе, он сказал: "Благодари их, благодари искренно; скажи им, чтоя никогда не сомневался в их преданности, а теперь еще более в нейубедился". Благодарю вас, господа! Я уверен, что эти словаглубоко залягут в нашем воспоминании. Вы — во главе других:передайте их всем. Времена трудные. Я всегда говорил покойномуГосударю, что твердо уповаю, что Бог милостью своею сохранит Россию.Я надеялся дожить вместе до дней радостных, но Богу угодно былорешить иначе. Я в вас, господа, уверен, я надеюсь на вас. Я уверен,что дворянство будет в полном смысле слова благородным сословием и вначале всего доброго. Не унывать! Я с вами, вы — со мной!".Потом, сотворив знамение креста, Государь прибавил: "Господь дапоможет нам! Не посрамим земли русские! — и, обняв губернскогопредводителя, заключил: — В лице вашем еще раз благодарю вседворянство. Прощайте, господа, Бог с вами!".

Неожиданнаявесть о смерти Императора Николая произвела сильное впечатление вЕвропе, на друзей и недругов. В особенности поражены были ею бывшиесоюзники усопшего Монарха — император австрийский и корольпрусский. Первый посетил русского посланника, князя A. M. Горчакова,и выразил ему глубокую скорбь о кончине испытанного друга в ту самуюминуту, когда — уверял он — он собирался доказать наделе, насколько сердце его сохранило верности к августейшемуусопшему. Франц-Иосиф просил Императора Александра принять егодружбу, как наследие, обещая и сам сохранить ее навеки как память облагодарности к его родителю. Те же чувства выразил и корольФридрих-Вильгельм ?V в ответ на дружеское письмо, коим царственныйплемянник передал ему слова умирающего отца: "Скажи Фрицу, чтобпродолжал дружить России, помня завет батюшки (короляФридриха-Вильгельма III)". Эрцгерцог австрийский Вильгельм ипринц прусский Карл прибыли в Петербург в качестве представителейсвоих государей на похороны Императора Николая, тело которого преданоземле в Петропавловском соборе 5-го марта. Но проявления сочувствия овеликой утрате, понесенной Россией, со стороны покинувших еесоюзников, мало внушали доверия Александру Николаевичу. "ДайБог, чтоб это были не одни слова", — писал он князю M. Д.Горчакову. Благоприятную перемену в отношениях к нам Пруссии Государьприписывал устранению ее, по требованию союзников, с мирныхсовещаний, имевших открыться в Вене, и притом находил, что не видит втом беды, "ибо чем более ее оскорбляют, тем более она льнет кнам, и потому, с этой стороны, мы можем считать себя обеспеченными".Эрцгерцогу Вильгельму он высказал "всю истину" и просилпередать ее императору Францу-Иосифу. "Несмотря на все егодружеские уверения, — замечал он в том же письме, — яникакой веры к нему не имею и потому ожидаю и готовлюсь на худшее".

Событияоправдали опасения Александра Николаевича. Созванная в первых числахмарта в Вене, под председательством австрийского министра иностранныхдел, графа Буоля, конференция из уполномоченных всех держав, участницвойны, приступила к обсуждению и определению четырех оснований мира,составленных Дворами тюильрийским и сент-джемским и, по настояниюАвстрии, принятых и Императором Николаем незадолго до кончины.Условия эти были: 1) замена совокупным ручательством великих державрусского протектората над Молдавией, Валахией и Сербией; 2) свободаплавания по Дунаю; 3) пересмотр лондонского договора 1841 года озакрытии проливов с целью обеспечить независимость Оттоманскойимперии и, в видах европейского равновесия, положить конецпреобладанию России на Черном море; 4) отказ России от правапокровительства христианам, подданным султана, с тем что великиедержавы исходатайствуют от Порты подтверждение их преимуществ, безразличия вероисповеданий.

Вциркуляре к дипломатическим представителям России государственныйканцлер развил мысли, высказанные Государем иностранным дипломатампри приеме их на другой же день по вступлении на престол. "Спочтительностью сына, — писал граф Нессельроде, —Император воспринимает из наследия своего родителя два обязательства,равно ему священные: первое требует от его величества развития всехсил, предоставленных ему волей Всевышнего для защиты целости и честиРоссии. Второе возлагает на него долг: с настойчивостью посвятитьсвою заботливость совершению дела мира, основания которого ужеутверждены Императором Николаем". Русским уполномоченным навенских совещаниях, князю A. M. Горчакову и В. П. Титову,предписывалось строго придерживаться приведенных выше четырехпунктов. Основанный на них мир положит предел бедствиям войны,призовет на новое правительство благословение всех народов. "Но,— присовокуплял государственный канцлер, — Россия глубокоэто почувствует, да и вся Европа вынуждена будет признать, чтонадежда на восстановление мира останется бесплодной, если условияпредстоящего соглашения преступят справедливые границы, безусловноуказываемые нашему августейшему Государю сознанием достоинства егокороны". В заключение русские дипломатические представители причужеземных дворах приглашались пользоваться каждым отдельным случаем,дабы свидетельствовать "о честности, с которой Россия соблюдаетобязательства, основанные на вере в силу договоров, о постоянном еежелании жить в добром согласии со всеми союзными и дружественнымидержавами, наконец, об уважении ее к неприкосновенности прав всехгосударств, а также о твердой решимости отстоять и заставить уважатьте права, которые Божественным Провидением вверены Императору, какблюстителю и защитнику народной чести".

Напервых заседаниях конференции уполномоченные без труда пришли ксоглашению по двум первым пунктам. Камнем преткновения был третийпункт. Англия и Франция, истолковывая его в смысле ограничениядержавных прав России на Черном море, требовали от нас обязательстване содержать в нем военных судов. Требование это, по высочайшемуповелению, отвергнуто русскими уполномоченными. Решение свое Государьтак объяснял в письме к князю Паскевичу: "То, что вы пишетевоенному министру насчет уступок с нашей стороны при венскихпереговорах для скорейшего достижения мира нами уже сделано, поколикуоно совместно с достоинством России. На дальнейшие уступки я, ни подкаким видом, не соглашусь, ибо вот уже второй год, что благодаря этойсистеме, вместо того чтобы удержать Австрию в прежнем направлении,она делалась все невоздержаннее в своих требованиях и наконец почтисовершенно передалась на сторону наших врагов". Князь Горчаков иТитов, признавая лучшими условиями те, "что согласят достоинствоРоссии с безопасностью Европы", предложили тогда: либо открытьЧерное море для флотов всех наций, либо безусловно закрыть его. Дообсуждения четвертого пункта не дошли, так как представители Франциии Англии отклонили не только оба русских предложения, но и третье,исходившее от венского Двора, советовавшего предоставить определениеколичества военных судов, которые прибрежные державы имели бы правосодержать в Черном море, непосредственному уговору России с Турцией.Конференция разошлась, не придя к соглашению. Император Александрпредвидел этот исход, когда, извещая главнокомандующего Крымскойармией о ходе переговоров в Вене, писал ему: "Претензиисоюзников невыполнимы. Главный вопрос будет в том: устоит ли Австрияи объявит ли она себя нейтральной или решительно присоединится кнашим врагам? Я готовлюсь к худшему..." И несколько времениспустя: "Я остаюсь при прежнем своем убеждении, что все этипереговоры одна форма и что кончится все-таки общей войной с Австриейи частью Германии; говорю частью, ибо покуда еще надеюсь, что Пруссияустоит". Вопреки, однако, всем вероятиям, а также условиямсоюзного договора с Францией и Англией, венский Двор не решился наразрыв с Россией, главным образом вследствие крайнего расстройствасвоих финансов. Император Франц-Иосиф успокоил нашего посланникауверением, что третий пункт оснований мира будет обсуждаться заново,причем от прежних прений по этому вопросу не должно остаться и следа.Веским подтверждением слов его служило распущение австрийскихрезервов. В конце мая Государь сообщал князю M. Д. Горчакову:"Последние известия из Вены, благодаря Бога, весьмаудовлетворительны; теперь есть, кажется, надежда, что Австрияостанется нейтральной, если только достанет ей довольно твердости,чтобы устоять против всех угроз союзных держав, которые употребят,вероятно, все возможные средства, дабы вовлечь ее в войну с нами.Если надежды эти сбудутся, в чем, к сожалению, после столь многихгорестных опытов я полного удостоверения не имею, то положение нашезначительно улучшится, и тогда можно будет еще более вас усилить длянанесения решительного удара врагам нашим на юге".

ОсажденныйСевастополь не переставал привлекать взоры и сосредоточивать на себезаботливость царственного вождя. Государь сознавал, что там должнарешиться не только участь войны, но и развязаться узел политическихусложнений, ибо, по справедливому замечанию Паскевича, победа в Крымубыла бы лучшим средством воздействовать на Австрию, удержать ее отразрыва с нами. Известия, полученные оттуда в первые дницарствования, были радостного свойства: переход наш в наступлениепосредством контр-апрошей, сооружение, по мысли и под руководствомполковника Тотлебена, редутов Селенгинского, Волынского и Камчатскоголюнета, отбитие неприятельских на них нападений. Александр Николаевичпризнавал возведение этих трех укреплений "под носом унеприятеля" весьма важным результатом и сожалел только, что этоустройство их не было исполнено тремя месяцами раньше, как указывалМеншикову покойный Император. "В то время, — замечалГосударь, — и урон был бы не столь значительный, как теперь.Дай Бог только, чтоб нам удалось в них удержаться!"

Государьодобрял выраженное ему князем М. Д. Горчаковым, по прибытии вСевастополь, намерение действовать "с терпением и осторожностью"до прихода подкреплений, направленных в Крым из Южной армии, вколичестве 40 батальонов. Озабочивало его, однако, и то, что,вследствие такого передвижения, огромное пространство нашей западнойграницы, от Днестра до самого Царства Польского, оставалось открытымдля вторжения австрийцев, которые могли почти беспрепятственноовладеть всем этим обильным краем, оставив лишь наблюдательный корпуспротив сосредоточенной в Царстве Западной армии, так как выгодноевыдающееся положение ее было парализовано союзным договором Австрии сПруссией. "Готовясь к худшему", Государь для прикрытияпространства между Полесьем и Днепром приказал образовать на Волыниновую Среднюю армию и, оставляя князя Паскевича главнокомандующимЗападной армией, подчинил ему и Среднюю, подобно тому как Южная армияосталась подчиненной главнокомандующему Крымской армией, князю M. Д.Горчакову. Под главным их начальством командование Южной армией быловверено генералу Лидерсу, Средней — генералу Панютину. Если быпроизошел разрыв с Австрией, то Западная армия должна быламаневрировать между крепостями и в крайнем случае отступить на Брест;Средняя же имела, при наступлении австрийцев в Царство Польское илииз Молдавии в Новороссийский край, сама перейти в наступление идействовать во фланг и тыл неприятеля; если же главные силы егообратились бы на Волынь, то ее задачей было бы отбросить их, а вхудшем случае — задерживать наступление, опираясь на Киев.Сообщая эти мысли в письме к князю Паскевичу, Государь требовал,чтобы все предварительные распоряжения были сделаны немедленно, безвсякой огласки, дабы по первому приказанию все войска могли выступитьна вновь назначенные им места. Его Величество выражал намерениесамому прибыть в Варшаву, если политические обстоятельства тогопотребуют, чтобы быть ближе к театру военных действий и обо всемлично переговорить и условиться с фельдмаршалом. Между тем вСевастополе дела наши стали принимать неблагоприятный оборот. Начатоев конце марта и продолжавшееся десять дней, второе бомбардированиестоило нам более 6000 человек выбывших из строя.Засвидетельствованное главнокомандующим, беззаветное мужество исамоотвержение севастопольского гарнизона вызвало следующиеблагодарственные строки Государя в письме к князю M. Д. Горчакову:"Да подкрепит Бог геройских защитников Севастополя. Уповаю наего милость, что Он благословит наши усилия отстоять его и, можетбыть, нанести решительный удар незваным гостям. Скажите нашиммолодцам, что я и вся Россия ими гордимся и что наш незабвенныйблагодетель за них молится и верно свыше также радуется их геройству.Что во мне происходит при чтении подробностей этого неслыханногобомбардирования, вы легко поймете. Крайне сожалею о потере людей истоль многих отличных офицеров. Да воздаст им Всемогущий в той жизниза молодецкую их смерть".

Кконцу апреля положение наше под Севастополем еще более ухудшилось.Прибывшие из Южной армии подкрепления не восстановили равновесия сил,потому что тогда же подоспели к союзникам подкрепления несравненносильнейшие: двадцатипятитысячный резервный французский корпусгенерала Реньо-де-Сен-Жан-д'Анжели и пятнадцатитысячный сардинскийкорпус генерала Ламармора. К тому же главное начальство надфранцузской армией перешло от нерешительного Канробера в рукиэнергичного и настойчивого Пелисье. Борьба миной и сапой закипела сновой силой вокруг Севастополя, а англо-французский флот, овладевКерчью, вошел в Азовское море и бомбардировал Бердянск, Мариуполь иТаганрог. На восточном берегу Черного моря союзники занялиоставленную нами Анапу. В ночь с 11-го на 12-е мая французы подСевастополем овладели нашими контрапрошами на правом фланге, а 26-гомая, после продолжавшегося целый день бомбардирования, повели атакуна передовые укрепления левого фланга и, несмотря на геройскоесопротивление, отняли у нас стоившие нам столько крови Волынский иСеленгинский редуты и Камчатский люнет.

Вдонесении Государю главнокомандующий Крымской армией называлположение свое отчаянным. "Теперь я думаю, — писал он, —об одном только: как оставить Севастополь, не понеся непомерного,может быть более 20 тысяч, урона. О кораблях и артиллерии и помышлятьнечего. Ужасно подумать!" Еще большим унынием проникнутыдонесения князя Горчакова военному министру. В них, как и в письмах кИмператору, постоянно звучит один припев: положение безвыходно, ноотнюдь не по вине главнокомандующего.

Государьи не думал укорять или порицать несчастливого вождя. Напротив, он всестарание приложил к тому, чтобы ободрить его, утешить, возбудить внем упавший дух и надежду на успех. "Насчет ответственностивашей перед Россией, — писал он ему, — если сужденоСевастополю пасть — совесть ваша может быть спокойна; вынаследовали дела не в блестящем положении, сделали, с вашей стороны,для поправления ошибок все, что было в человеческой возможности;войска под вашим начальством покрыли себя новой славой, беспримернойв военной истории, чего же больше?" Александр Николаевич недопускал мысли об оставлении Севастополя, не дождавшись штурма, и вкрайнем случае разрешил Горчакову передвинуть Южную армию Лидерса кПерекопу или даже в самый Крым, в том уважении, "что лучшерисковать временно жертвовать Бессарабией, чем потерять Крымскийполуостров — которым обратное овладение будет слишкомзатруднительно или даже невозможно". Получив известие о потереукреплений левого фланга, Государь не скрыл от главнокомандующегопроизведенного на него грустного впечатления, но выразил надежду, чтонам удастся удержаться в Севастополе до прибытия новых подкреплений."Если по воле Всевышнего, — присовокуплял он, —Севастополю суждено пасть, то я вполне на вас надеюсь, что со вновьприбывающими к вам тремя дивизиями вам удастся отстоять Крымскийполуостров. Защитники Севастополя, после девятимесячной небывалойосады, покрыли себя неувядаемой славой, неслыханной в военнойистории; вы, с вашей стороны, сделали все, что человечески быловозможно — в этом отдаст вам справедливость вся Россия и всяЕвропа; следовательно, повторяю вам, что уже вам писал —совесть ваша может быть спокойна. Уповайте на Бога и не забывайте,что с потерей Севастополя все еще не потеряно. Может быть, сужденовам в открытом поле нанести врагам нашим решительный удар... Поручаювам поблагодарить наших молодцов за бой 26-го числа; скажите им, чтоя в них уверен от генерала до солдата, что они не посрамят честирусской".

ПредчувствиеГосударя оправдалось. 6-го июня Севастопольский гарнизон отбилповсеместно штурм, поведенный союзниками, после двухдневногоусиленного бомбардирования, на Корабельную сторону: французами на 1-йи 2-й бастионы и Малахов курган, англичанами — на 3-й бастион.Блистательный этот подвиг, ввергший осаждавших в уныние, возбудилснова в храбрых защитниках Севастополя надежду на конечный успех.Воспрянул духом и главнокомандующий, доносивший Государю, что сприходом 4-й пехотной дивизии перевес в силах будет на нашей стороне;что тогда можно будет помышлять о переходе в наступление и что, повсей вероятности, неприятель не решится провести под Севастополемвторой зимы и отплывет в конце осени.

Вестьо победе тем более обрадовала Императора, что незадолго до того он,уступая настояниям князя Горчакова, послал ему разрешение в крайнемслучае сдать Севастополь союзникам, дабы обеспечить отступлениегарнизона. "Благодарение Всевышнему, — писал Государьглавнокомандующему, — благословившему усилия наших молодцов";и в другом письме: "Вы уже знаете о радостном впечатлении,произведенном на меня известием о геройском отбитии штурма 6-гочисла. Воздав от глубины сердца благодарение Всевышнему, повторяютеперь вам и всем нашим молодцам мою искреннюю и душевнуюблагодарность. Беспримерные защитники Севастополя покрыли себя в этотдень еще новой неувядаемой славой. Скажите им, что я и вся Россия имигордимся!.. Об оставлении Севастополя, надеюсь, с Божией помощью, чторечи не будет больше. Если же вам готовится экспедиция со стороныЕвпатории, то со вновь прибывшими к вам войсками будет с кем ихвстретить".

Прибытиек Севастополю трех дивизий из Южной армии, упадок духа неприятеля ивременное бездействие его, наконец, прояснение политическогогоризонта, выразившееся в распущении австрийских резервов, —все это представлялось несомненно благоприятными условиями длянанесения союзникам решительного удара в Крыму. "Более чемкогда-либо, — сообщал Государь главнокомандующему, — яубежден в необходимости предпринять с нашей стороны наступление, ибоиначе все подкрепления, вновь к вам прибывающие, по примеру прежнихбудут поглощены Севастополем, как бездонной бочкой". Но Горчаковопять колебался, выражая опасения, что подкрепление прибудет ксоюзникам раньше, чем к нему, что, таким образом, все невыгоды приатаке будут на нашей стороне, и заключал, что "весьма быжелательно продолжать темпоризацию до осени", тут же прибавляя,"но навряд ли это будет возможно". Между тем неприятельснова возобновил свой убийственный огонь по многострадальному городу.Жертвами его были тяжело раненный Тотлебен и убитый Нахимов. Среднийнаш урон, даже вне усиленного бомбардирования, был по 250 человек вдень выбывавших из строя. "Ежедневные потери неодолимогоСевастопольского гарнизона, — писал по этому поводу Императорглавнокомандующему, — все более ослабляющие численность войскваших, которые едва заменяются вновь прибывающими подкреплениями,приводят меня еще более к убеждению, выраженному в последнем моемписьме, в необходимости предпринять что-либо решительное, дабыположить конец сей ужасной бойне, могущей иметь, наконец, пагубноевлияние на дух гарнизона". Дабы облегчить ответственностьГорчакова, Государь предлагал ему созвать военный совет: "Пустьжизненный вопрос этот будет в нем со всех сторон обсужден, и тогда,призвав на помощь Бога, приступите к исполнению того, что признаетсянаивыгоднейшим". Большинство военного совета высказалось занаступление со стороны реки Черной, и главнокомандующий решилсяатаковать союзников в их укреплениях без всякой, однако, надежды науспех, как видно из письма его к военному министру, писанногонакануне сражения: "Я иду против неприятеля потому, что, если быя этого не сделал, Севастополь все равно пал бы в скором времени.Неприятель действует медленно и осторожно; он собрал невероятноемножество снарядов на своих батареях; его подступы нас стесняют всеболее и более, и нет почти ни одного пункта в Севастополе, который неподвергался бы его выстрелам. Пули свищут на Николаевской площади.Нельзя заблуждаться пустыми надеждами; я иду навстречу неприятелю присамых плохих обстоятельствах. Его позиция весьма сильна: правый флангего на Гасфортовой горе, которой скаты почти отвесны и тщательноукреплены; а левый — на Федюхиных высотах, за глубоким,наполненным водой каналом, через который можно перейти не иначе какпо мостам, набросанным под сильным огнем неприятеля. У меня 43000человек пехоты, а у неприятеля, если он распорядится как следует,60000. Если — на что я, впрочем, мало надеюсь — мнепослужит счастье, я постараюсь воспользоваться успехом. В противномслучае, придется положиться на волю Божию. Я отойду на высоту Мекензии постараюсь очистить Севастополь с наименьшей потерей. Не оставьтевспомнить о своем обещании — оправдать меня. Если дела примутдурной оборот, я нисколько не виноват в том. Я сделал все возможное,но задача была слишком трудна с самого прибытия моего в Крым".

4-гоавгуста сражение при реке Черной было нами проиграно, атака —отбита на всех пунктах. Мы понесли громадный урон: более 8000 человекубитыми и ранеными.

Болезненноотозвалось в душе Государя скорбное известие. Особенно опечалила его"огромная потеря наших славных войск без всякого результата".Но и в этот раз он заботился главным образом о том, чтобы ободритьглавнокомандующего, которому, после потерпенной неудачи, положениенаше в Севастополе снова представлялось совершенно безнадежным. "Каквсе это ни прискорбно, — писал ему Император, — но я неунываю, а, покоряясь безропотно воле Божией, не теряю надежды, что оннас не оставит и что под конец все-таки наша возьмет. Рассуждаяхладнокровно о теперешнем положении вещей, я нахожу, что неудача 4-гочисла нисколько не переменила наше взаимное положение относительноСевастополя... Повторяю вам, что если суждено Севастополю пасть, то ябуду считать эпоху эту только началом новой настоящей кампании..."Те же мысли выражал его величество в письме к князю Паскевичу:"Неудачная попытка на Черной доказала, что атаковать намсоюзников с теперешними силами, не ослабляя скромного гарнизонакрепости, трудно, если не невозможно. Между тем геройский гарнизонСевастополя с каждым днем тает и верки наши приходят в такоеположение от близкого огня неприятельского, что мы уже не успеваем ихисправлять. Весьма желательно, чтобы Севастополь мог удержаться дооктября, ибо к тому времени Горчаков, получит значительноеподкрепление дружинами ополчения, которыми предполагается дополнитьрастаявшие полки 3-х или 4-батальонного состава. Тогда будут, можетбыть, шансы в нашу пользу для наступательных действий. Я не скрываюот себя всю трудность положения Севастополя и потому готовлюсь кмысли, что, может быть, придется, для спасения остатков егогарнизона, уничтоживши по мере возможности наши укрепления, очиститьюжную сторону и ограничиться защитой северной. Разумеется, к такойотчаянной мере прибегнуто будет только в самом крайнем случае.Надеюсь на милость Божию, что до этого не дойдет. Но и тогда я небуду считать дело потерянным, а как начало новой кампании..."Заметив, что до будущей весны мы можем себя считать обеспеченными состороны Австрии, что это "уже много" и что к тому времени"Бог знает что может еще произойти", Государь так оканчивалписьмо свое к фельдмаршалу: "Будем же крепиться, молиться иуповать на помощь свыше. С нами Бог, да не постыдимся вовеки!".

Ободряющеедействие императорских писем на нерешительного, но лично храброгоГорчакова не заставило ждать себя. Главнокомандующий доносил, хотя ине без обычных оговорок, что решился не отходить на северную сторону,а продолжать защищать южную с упорством, пока будет в силах отбитьштурм. "Конечно, — рассуждал он, — мы будем междутем нести большой урон и, может быть, даже не отобьем штурма, но взамену может случиться, что нам удастся отбить неприятеля, а можетбыть, и принудить снять потом осаду, ибо я никак не думаю, чтобынеприятель решился провести вторую зиму в теперешнем положении.Намерение мое подвергает нас большим случайностям; но надобновыбирать из двух зол менее вредное и в особенности держаться техдействий, которые наиболее соответствуют чести русского оружия.Продолжение до крайности защиты Севастополя, конечно, будет для насславнее, чем очищение его без очевидной необходимости. Действуя так,армия понесет, может быть, больший урон, но она для того только исделана, чтобы умирать за вашу славу. В этих видах я не останавливаюследования сюда дружин средних губерний".

Императоргорячо благодарил главнокомандующего за решение не оставлять южнойстороны Севастополя, признавая его вполне соответствующим и честирусского оружия, и пользам России. "Да поможет нам Бог, —писал он, — до конца выдержать тяжкое испытание, свыше намниспосланное. Вы поймете, что в душе моей происходит, когда я думаю огеройском гарнизоне Севастополя, о дорогой крови, которая ежеминутнопроливается на защиту родного края. Сердце мое обливается этойкровью, тем более что горькая чаша эта досталась мне по наследству;но я не унываю, а надеюсь на милость Божию и счастлив, видя чувства,которые одушевляют вас и всех верных сынов отечества. Вы вновьпредугадали мою мысль, не останавливая следования дружин ополчения;предположение мое о пополнении ими растаявших полков нашей армийдолжно уже быть в ваших руках. Теперь буду ожидать донесения вашегооб исполнении сей полезной меры. Я также совершенно разделяю вашумысль, что если Бог благословит отбить новый штурм, то весьма можетбыть, что сия новая неудача принудит союзников снять осаду, ибо едвали решатся они провести вторую зиму в Крыму. По последнемутелеграфному донесению вашему от 18-го августа, вечера, видно, чтоогонь неприятеля был умеренный, но что подступы его хотя медленно, новсе-таки подвигаются вперед. Я много надеюсь теперь на новыеретраншементы, устраиваемые позади первой линии, а в особенности настойкость наших славных войск и распорядительность достойных ихначальников. Скажите им, что я ими горжусь и счастлив был быразделять их труды, если бы обязанность моя позволила мне следоватьодному влечению моего сердца, ибо я в душе солдат... Да хранит васБог и еще раз искреннее спасибо за ваши неутомимые труды".

Нороковой час приближался. 24-го августа неприятель возобновилбомбардирование Севастополя, продолжавшееся три дня. Получив о томизвестие по телеграфу, Государь еще утешался тем, что, посвидетельству князя Горчакова, гарнизон мог успешно исправлятьповреждения. "Пока мы не будем лишены этой возможности, —рассуждал он, — несмотря на огромную потерю, есть еще надеждасохранить Севастополь". Когда Император писал эти строки, южнаясторона была уже очищена нашими войсками, перешедшими на севернуюсторону. "Севастополь в пламени, — доносилглавнокомандующий, — и неприятелю достались одни развалины".

"Держатьсядолее в Севастополе, — объяснял он в другом донесении, —не было никакой возможности. С 24-го числа разрушение слабых верковнаших доходило до крайности. Ночные исправления под градом ядер, бомби штуцерных пуль стоили нам, без пользы уже, драгоценной крови:ежедневный урон простирался до 2500 человек. В таком положенииоставалось только помышлять о том, как очистить город, не подвергаягарнизона резне и заднюю часть оного необходимости положить оружие...27-го, утром, неприятель двинулся со всех сторон на приступ согромными силами. Мы отразили его везде, кроме Малахова, которогоотбить было невозможно. Случай был единственный для очищенияСевастополя без потери части гарнизона. Утомление неприятеля, сильныйурон, им нанесенный, и храброе отстаивание нашими войсками местностиу самого выхода из Корнилова бастиона в разоренных домах служилиручательством, что союзники не решатся проникнуть в город доследующего утра. Я воспользовался этим и очистил Севастополь впродолжение ночи, без урона, не поставив даже ни одной ротыарьергарда в необходимость положить оружие или умереть до последнего.Неприятелю оставили вместо города одни пылающие развалины".

ИмператорАлександр перенес это новое тяжкое испытание с христианскойпокорностью воле Божией, с мужественною твердостью Государя,исполненного веры в Россию, в свой народ. 30-го августа, в день своихименин, он воздал дань справедливости и царской признательностигеройским защитникам черноморской твердыни в следующем Высочайшемприказе по российским армиям: "Долговременная, едва ли небеспримерная в военных летописях оборона Севастополя обратила на себявнимание не только России, но и всей Европы. Она с самого почтиначала поставила его защитников наряду с героями, наиболеепрославившими наше отечество. В течение одиннадцати месяцев гарнизонСевастопольский оспаривал у сильных неприятелей каждый шаг родной,окружавшей город земли, и каждое из действий его было ознаменованоподвигами блистательной храбрости. Четырехкратно возобновляемоежестокое бомбардирование, коего огонь был справедливо именованадским, колебало стены наших твердынь, но не могло потрясти и умалитьпостоянного усердия защитников их. С неодолимым мужеством, ссамоотвержением достойным воинов-христиан, они поражали врагов илигибли, не помышляя о сдаче. Но есть невозможное и для героев. 27-госего месяца, после отбития шести отчаянных приступов, неприятельуспел овладеть важным Корниловским бастионом, и главнокомандующийКрымской армией, щадя драгоценную своих сподвижников кровь, которая всем положении была бы уже без пользы проливаема, решился перейти насеверную сторону города, оставив осаждающему неприятелю одниокровавленные развалины. Скорбя душой о потере столь многихдоблестных воинов, принесших жизнь свою в жертву отечеству, и сблагоговением покоряясь судьбам Всевышнего, коему не угодно былоувенчать их подвиги полным успехом, я признаю святой для себяобязанностью изъявить и в сем случае, от имени моего и всей России,живейшую признательность храброму гарнизону Севастопольскому занеутомимые труды его, за кровь, пролитую им в сей, почти годпродолжавшейся, защите сооруженных им же в немногие дни укреплений.Ныне, войдя снова в ряды армии, сии испытанные герои, служа предметомобщего уважения своих товарищей, явят, без сомнения, новые примерытех же воинских доблестей. Вместе с ними и подобно им, все нашивойска, с той же беспредельной верою в Провидение, с той же пламеннойлюбовью ко мне и родному нашему краю, везде и всегда будут твердовстречать врагов, посягающих на святыни наши, на честь и целостьотечества, а имя Севастополя, столь многими страданиями купившегосебе бессмертную славу, и имена защитников его пребудут вечно впамяти и сердцах всех русских, совокуино с именами героев,прославившихся на полях Полтавских и Бородинских".

Недосказанноев приказе было выражено в письме Императора к князю M. Д. Горчакову:"Как ни тяжела материальная потеря Севастополя и уничтожениенашего Черноморского флота, но я сожалею, и сожалею гораздо более, одорогой крови, которая ежедневно проливалась геройским гарнизономСевастополя. Поэтому не могу не одобрить решимость вашу очиститьЮжную сторону, что было исполнено столь удачно, благодаря плавучемумосту... Не унывайте, а вспомните 1812 год и уповайте на Бога.Севастополь не Москва, а Крым — не Россия. Два года послепожара московского победоносные войска наши были в Париже. Мы те жерусские и с нами Бог!"

1-госентября Государь в сопровождении двух Императриц — супруги иматери, и августейших детей своих выехал в Москву. Обычное царскоешествие из Кремлевского дворца через Красное Крыльцо в Успенскийсобор, приветственная речь митрополита Филарета, умиление, слезы,восторженные клики несметной толпы — все это произвелорадостное впечатление на душу Государя. "Посреди сих тяжкихобстоятельств, — читаем в письме его к князю Паскевичу, —сердцу моему было отрадно в родной Москве встретить заветныйзадушевный прием". Среди этой обстановки память о великомвсенародном подвиге Отечественной войны естественно воскрешалась вего воображении: "Да поможет нам Бог, — восклицал он, —как в 1812 году, выдержать до конца испытание, свыше намниспосылаемое. Я не унываю, а надеюсь на милость Божию и на общеесочувствие нашей Руси к правому нашему делу". Царская семьяпровела целый день в Троицкой Лавре и горячо молилась у раки св.Сергия. Государь взял оттуда образ преподобного, тот самый, чтосопровождал Царя Алексея Михайловича во всех его походах, был сПетром Великим под Полтавой, а в 1812 году — с московскимополчением, и отправил его к князю M. Д. Горчакову с тем, чтобы оноставался при главной квартире Крымской армии и чтобы по полученииего был отслужен молебен перед фронтом. "Да помогут нам молитвыпреподобного Сергия, — писал Император по этому случаю, —так как благословение его даровало нам победу при Димитрии Донском".

ВМоскве происходили, под личным председательством Государя, военныесовещания, к участию в которых он пригласил военного министра, князяДолгорукова, генерал-адъютанта барона Ливена и бывшего адъютанта иличного своего друга князя А. И. Барятинского, привезшего изСевастополя донесение главнокомандующего об очищении южной стороны.Плодом этих совещаний была составленная Императором записка опредстоящих военных действиях, так как, верный своему слову,Александр II считал падение Севастополя лишь началом новой кампании.

Запискараспадалась на три части. В первой излагались меры для сохраненияостальной части Крыма. Удержание Северной стороны признавалосьбесцельным, "ибо флот Черноморский по нужде нами самимиуничтожен". В предположении, что союзники не станут атаковать сфронта неприступную нашу позицию на Мекензиевой горе в наИнкерманских высотах, а попытаются сделать диверсию на наш тыл,высадив сильный десант у устья Качи, у Евпатории или Перекопа,Государь находил необходимым сосредоточить всю армию, в числе поменьшей мере 100000 человек, в центральной позиции у Симферополя,откуда мы могли бы угрожать правому флангу неприятеля, где бы он нивысадился, причем значительный перевес в силах был бы на нашейстороне. При этих условиях можно было надеяться, что всякая попытканеприятельского десанта, который ни в каком случае не превысит 40000человек, окончится в нашу пользу.

Втораячасть записки посвящена распоряжениям об укомплектовании Крымскойармии и о приведении полков ее в четырехбатальонный состав; третьячасть — способам защитить от неприятельского нападенияНиколаев, который из всего южного побережья представлял союзникамсамый привлекательный пункт для высадки, дабы, овладев им, уничтожитьвсе заведения Черноморского флота и нанести тем окончательный удармогуществу нашему на Черном море. Находя, что на сохранение Николаевадолжно быть обращено все наше внимание, Государь полагал усилитьЮжную армию двумя гренадерскими дивизиями, стоявшими у Перекопа, и вслучае надобности еще одной или двумя, выведенными из Крыма.

Первоначальноенамерение Императора было: из Москвы отправиться в Варшаву, длясоображения с князем Паскевичем мер на случай войны с Австрией.События в Крыму заставили его переменить это решение и, отложивпоездку в Варшаву, ехать в Николаев, чтобы условиться с Лидерсом, аесли можно, то и с Горчаковым о дальнейших действиях на юге. "Притомсчитаю сердечной обязанностью, — писал он фельдмаршалу, —лично благодарить славные войска наши за геройскую защитуСевастополя. Они долг свой исполнили свято! Не их вина, что труды ихне были увенчаны полным успехом". Паскевичу Государь сообщилсвою записку, прибавив, что пополнение потерь в войсках считаетвопросом первейшей важности, "ибо иначе к будущей весне у насармии не будет, а нам неизбежно должно готовиться к продолжительнойеще войне и, может быть, с новыми врагами". При этом он поручилфельдмаршалу "по испытанной опытности" сообщить ему своимысли насчет будущих действий в случае разрыва с Австрией. "Несмотряна все успокоительные сведения об уменьшении ее армии, —заключал Государь, — я предвижу, в особенности теперь, послепотери Севастополя, что рано или поздно мы ее встретим в рядах враговнаших. Дай Бог, чтобы я ошибся в моих опасениях, но гораздо лучшебыть готову к худшему и принять все меры осторожности, чем быть взятуврасплох".

Уведомляякнязя Горчакова о поездке в Николаев и о намерении оттудапроследовать в Крым, если союзники не предпримут ничего важного и небудет предвидеться опасности Перекопу, Государь назначил ему свиданиев Симферополе, а в Николаев предписал явиться начальнику штабаКрымской армии князю Васильчикову и генералу Тотлебену, "еслипозволит состояние его здоровья". На случай приезда в Крым он"строжайшим образом" запретил делать какие-либоприготовления для смотров войск, замечая: "Они и без того многопретерпели, и потому не хочу, чтобы приезд мой был им в тягость".

Императорупредшествовали Великие Князья Константин и Николай Николаевичи. Самон, в сопровождении младшего брата, Великого Князя МихаилаНиколаевича, выехал из Москвы 8-го сентября и 13-го был в Николаеве.

Междутем союзники, ограничиваясь диверсиями в Крыму, то на левый, то направый фланг армии князя Горчакова, снарядили морскую экспедицию вДнепровский лиман. Англо-французская эскадра, в числе 90 вымпелов,вышла из Балаклавы и Камыша и, простояв шесть дней перед Одессой,высадила десант у Кинбурна, который сдался и был занят французскимгарнизоном, после чего неприятельский флот возвратился в южные портыКрыма.

Государьиз Очакова был сам свидетелем отплытия союзной эскадры.Шестинедельное пребывание его в Николаеве посвящено приведению этоговажного пункта в оборонительное положение по плану генералаТотлебена, причем Великие Князья Николай и Михаил были назначенызаведовать, первый — инженерной, второй — артиллерийскойчастями. Южная армия, состоявшая под начальством генерала Лидерса,усилена морскими командами, высланными в Николаев из Севастополя, пооставлении нами южной стороны. Предоставляя князю Горчакову полнуюсвободу действовать по усмотрению и сообразно с местнымиобстоятельствами, Государь советовал ему не упускать удобных случаевдля наступательных действий, "ибо — замечал он — немогу никак убедиться в необходимости для нас ограничиваться однойлишь оборонительной системой, всегда самой невыгодной в военномделе". "Я надеюсь, — читаем в другом письме кглавнокомандующему, — что вы не дадите себя озадачитькаким-нибудь неожиданным движением, а будете действовать, согласнопринятой вами системе, с решимостью и пользуясь всяким удобнымслучаем, чтобы перейти самому в наступление, разумеется, при возможновыгодных условиях. Да поможет вам Бог исполнить это с успехом".Заботясь о реорганизации Крымской армии и о пополнении ее громаднойубыли, Государь настойчиво требовал, чтобы по окончании осеннейкампании все войска, предназначенные к выводу из Крыма, былинемедленно направлены на зимние квартиры. В Николаеве получилИмператор ответ Паскевича на посланный ему из Москвы запрос.Старец-фельдмаршал находил, что политическое положение наше осталосьв сущности то же, что и в прошедшем году; прежнее нерасположение кнам и, следовательно, так же мало уверенности, что мы рано или поздноне увидим Австрию в ряду врагов наших. Если Австрия, рассуждал князьВаршавский, не объявила нам доселе войны, то, конечно, была удержанатолько сильной армией, собранной в 1854 году в Царстве Польском, апотому и ныне мы можем удержать Австрию от разрыва и сохранитьвлияние на Пруссию и остальную Германию лишь доведением Западнойармии до 170 или по меньшей мере до 150 батальонов при 150 или 114эскадронах кавалерии и Средней армии от 80 до 100 батальонов при 100эскадронах. Соглашаясь с мнением фельдмаршала, Государь не считал,однако, возможным привести Западную и Среднюю армии в требуемую имсилу. К весне предоставлял он себе решить сообразно обстоятельствам:которую армию чем усилить, а до того — писал он князю Горчакову— "я требую, чтобы все было исполнено согласно моимуказаниям". Указания эти были следующие. К весне войскаКрымской, Южной и Средней армий должны быть расположены: 3-й и 4-йпехотные и драгунский корпуса — в Крыму; 5-го и 6-го пехотныхкорпусов четыре дивизии и пять легких кавалерийских — от Дунаядо Днестра; гренадеры — между Крымской и Южной армиями; 2-йпехотный и 2-й резервный корпуса с 24 дружинами ополчения в составеСредней армий — в Волынской, Киевской и Подольской губерниях.Балтийский корпус и Западная армия остаются в прежнем составе. Если квесне англо-французы, с присоединением австрийцев, станут угрожатьнашим западным и юго-западным границам, то им будут противопоставленыЮжная и Средняя армии, поддержанные гренадерами и частью войскКрымской армии; если же Австрия одна или с подкреплением французоввторгнется в Польшу, то Западная армия, оставив гарнизоны вкрепостях, отступит или на Балтийский корпус, или на Брест-Литовск,сообразно с обстоятельствами, дабы Средней армии дать время исредства, с подкреплением от Южной армии, или соединиться с Западнойармией, или действовать на правый фланг и тыл неприятеля.Расположенный около Брацлавля сильный кавалерийский резерв из двухкирасирских и одной легкой дивизий будет направлен куда окажетсянужным. В продолжение зимы ход политических событий и доходящие донас сведения о военных приготовлениях неприятеля дадут возможностьопределить, соразмерно с нашими способами, какое расположение иразделение должны принять наши армии к весне.

Государьне хотел покинуть Новороссийский край, не исполнив своего заветногожелания: посетить Крымскую армию и лично поблагодарить ее загеройскую оборону Севастополя. "Я полагаю остаться у вас тридня, —писал он князю Горчакову, — дабы успеть объехать назанимаемых ими позициях по крайней мере большую часть ваших войск.Месяц тому назад, когда положение ваше было действительнокритическое, я последовал вашему совету, но теперь намерен этонепременно исполнить, если до того ничего не произойдет. Итак, доскорого свидания. Прошу вас хранить приезд мой покуда в тайне истрожайше запрещаю всякое приготовление смотров войск, которые желаювидеть на биваках или на квартирах, в том виде, как они есть". Вответ на убедительную просьбу главнокомандующего дозволить по крайнеймере выставить на станциях по нескольку конвойных казаков, последовалответ по телеграфу: "Конвой дозволяю. Почетные караулы запрещаюи роты для сего в Симферополь не приводить. Вас прошу туда приехать квечеру 27-го октября". 28-го Государь, сопутствуемый двумямладшими братьями, был уже в Бахчисарае, где находилась главнаяквартира Крымской армии. В продолжение четырех дней осматривал онвойска, расположенные на позициях в окрестностях Севастополя, иукрепления, воздвигнутые на Северной стороне. Всюду встретили еговосторженные клики закаленных в боях воинов, героев Севастопольскойобороны, которых он, в ласковых и милостивых выражениях, горячоблагодарил за службу, за понесенные беспримерные труды, засамоотверженно пролитую кровь. Перед отъездом из Крыма Императорповторил выражение царской признательности в приказе по Крымскойармии, коим пожаловал всем защитникам Севастополя, в память ихбессмертного подвига, серебряную медаль на георгиевской ленте, аглавнокомандующего почтил следующим рескриптом: "Князь МихаилДмитриевич, во время пребывания моего в Крымской армии я с особеннымудовольствием нашел, что люди в полках сохранили бодрый, довольныйвид, невзирая на неимоверные труды, перенесенные ими при оборонеСевастополя, и что в войсках нисколько не изменился тот во всехчастях порядок, на котором основывается благоустройство армии. Такоеотличное состояние вверенных вам войск свидетельствует о неусыпнойзаботливости и трудах, которыми единственно вы могли до тогодостигнуть, и это в то время, когда и мысли, и деятельность вашиустремлены были на противоборство врагам сильным, храбрым и нещадившим никаких жертв. По естественному положению защищаемой частиСевастополя, уступая шаг за шагом неприятелю, вы, по благоразумнымвидам опытного полководца, оставили ему лишь развалины, заплаченныедорогой ценой пролитой крови, и, выведя войска путем доселенебывалым, вы вновь готовы встретить врага с тем мужеством, с которымвсегда водили в бой полки наши. Отдавая вам полную справедливость зазаслуги ваши, мне приятно повторить здесь мою искреннююпризнательность, которую выражал уже вам лично. Прошу вас, князь,верить в неизменное мое к вам благоволение. Вас искренно любящийАлександр".

31-гооктября Государь, оставив брата Николая в главной квартире, отбыл сВеликим Князем Михаилом из Бахчисарая, сопровождаемый благословениямиармии, и в первых числах ноября возвратился в Царское Село. Тамполучил он следующее донесение от главнокомандующего отдельнымКавказским корпусом генерал-адъютанта Муравьева: "Вашеимператорское величество, Божией милостию и благословением вашимсовершилось наше дело. Карс у ног вашего величества. Сегодня (16-гоноября) сдался военнопленным, изнуренный голодом и нуждами, гарнизонсей твердыни Малой Азии. В плену у нас сам главнокомандующийисчезнувшей тридцатитысячной Анатолийской армии мушир Вассиф-паша;кроме его, восемь пашей, много штаб- и обер-офицеров и вместе с ними— английский генерал Виллиамс со всем его штабом. Взято 130пушек и все оружие. Имею счастье повергнуть к стопам вашегоимператорского величества двенадцать турецких полковых знамен,крепостной флаг Карса и ключи цитадели". Императорсобственноручно отвечал победоносному вождю: "Известие о сдачеКарса, любезный Николай Николаевич, обрадовало меня донельзя. Сердцемое преисполнено благодарности к Благословившему столь блистательнымуспехом распорядительность вашу и стойкость храбрых наших кавказскихвойск. Благодарю вас от души за достохвальные заслуги ваши,поздравляю вас кавалером св. Георгия 2-й степени, на что вы приобрелинеотъемлемое право. Вместе с тем поручаю вам передать мое искреннееспасибо всем вверенным вам войскам, участвовавшим в блокаде Карса. Яими горжусь, как всегда гордился нашими кавказскими молодцами.Надеюсь на милость Божию, что падение сей гордыни Малой Азии будетиметь благодетельное влияние на ход политических дел как на Востоке,так и на Западе и уверен, что вы не упустите воспользоваться симморальным результатом, дабы поправить дела наши в Мингрелии и напрочих пунктах вверенного вам края, угрожаемых неприятелем. Даподкрепит вас Бог. Александр".

ВзятиеКарса завершило победным подвигом несчастливую по результатам, но всеже славную для русского оружия Восточную войну 1853—1856 годов.Ближайшим его последствием было приостановление движения Омера-пашисо стороны занятой турками Мингрелии. С наступлением первых морозовангло-французский флот, целое лето простоявший в виду Кронштадта и завсе время ограничившийся безуспешным бомбардированием Свеаборга,отплыл из Балтийского в Немецкое море. В Крыму союзники ничего непредпринимали и только изредка перестреливались с нашими аванпостами.К зиме на всех театрах войны установилось полное затишье.

II.Мир(1855—1856).

Войнапрекратилась, но о мире не было и речи. Несмотря на общее утомление,ни одна из воюющих сторон не хотела принять на себя починвозобновления мирных переговоров. Деятельные вооружения продолжалисьвсюду. Дипломатия французская и английская настойчиво хлопотала опривлечении к коалиции против нас второстепенных государств. ВСтокгольме усилия ее увенчались успехом, и Швеция подписала союзныйдоговор с Дворами парижским и лондонским. С другой стороны, корольпрусский отклонил наше предложение заключить с нами конвенцию,которая подтвердила бы отречение Пруссии от союза с Австрией, просяимператорский кабинет верить "его королевскому слову".

ИмператорАлександр не предвидел близкого окончания войны. Единственнымсредством положить ей конец представлялось ему возникновение воФранции внутренних беспорядков, вызванных плохим урожаем ивозраставшим неудовольствием низших классов населения. "Прежниереволюции всегда этим начинались, — рассуждал он, — итак, может быть, до общего переворота недалеко. В этом я вижу самыйправдоподобный исход теперешней войны, ибо искреннего желания мира скондициями, совместными с нашими видами и достоинством России, я ниот Наполеона, ни от Англии не ожидаю, а покуда я буду жив, вернодругих не приму". Вот почему он недоверчиво отнесся кполученному им в половине октября в Николаеве известию о склонностиимператора французов вступить с нами в непосредственное соглашение."Если бы действительно мы могли этого достигнуть, —заметил он, впрочем, по этому поводу, — то, разумеется, япредпочту прямые с ним переговоры всякому стороннему вмешательству".

Известиео миролюбивом настроении Франции не замедлило подтвердиться. Причинойтакого неожиданного поворота в намерениях Наполеона III был отказАнглии поставить целью войны восстановление Польши. С падениемСевастополя самолюбие императора французов было удовлетворено,упрочена военная слава восстановленной им империи; продолжать жевойну в исключительную пользу Великобритании или Австрии он признавалневыгодным для Франции. Отсюда запросы французской дипломатии, сконца сентября начавшей осведомляться в Берлине и при второстепенныхгерманских дворах, не сделает ли Россия первого шага к миру? Ответомбыло, что русская дипломатия, хотя и обречена обстоятельствами намолчание, но, по меткому выражению князя A. M. Горчакова, "будучинема, не останется глухой". Минута эта показалась удобнойближайшему и довереннейшему из советников Наполеона III, графу Морни,для вступления в тайные сношения с посланником нашим в Вене, черезпосредство двух банкиров: парижского, Эрлангера, и венского, Сину. Вписьме первого ко второму высказано было от имени Морни убеждение,что как России, так и Франции пора взяться за ум и положить конецизнурительной борьбе, истощавшей силы двух держав, не имеющих нималейшего повода к взаимной вражде. Князь А. М. Горчаков с жаромухватился за этот неожиданный способ воздействовать на решенияимператора французов. Он отвечал Морни, что вполне разделяет мнениеего о выгоде для Франции прямого соглашения с Россией, которого нетрудно достигнуть на почве чисто французских интересов. Наученныйпримером великого дяди, говорил он, Наполеон III, конечно, не захочетвступить на путь завоеваний без конца, а потому позволительнонапомнить, что апогеем славы и могущества Наполеона ? была эпоха еготесного единения с Россией. Не задаваясь мыслью о возврате к этимгероическим временам, должно признать, что сближение России сФранцией несомненно послужит к пользе обеих стран. Нужно только,чтобы основания сближения соответствовали их обоюдному достоинству.Соглашаясь с русским дипломатом, Морни, в своем ответе, настаивал нанеобходимости для России принести делу мира некоторые жертвы.Связанный союзным обязательством с Англией, Наполеон III не может,после падения Севастополя, предъявить условия мира более мягкие, чемте, что были предъявлены в начале войны. Все, чего можно достигнуть,это замены "ограничения русских сил на Черном море""нейтрализацией" Черного моря. В Петербурге скажут, чтомера эта — тоже, хотя и иносказательное, ограничение. Но уже ито хорошо, что оно "иносказательно" и, следовательно, неоскорбительно для народного самолюбия. "Что же представляет всущности эта мера, — спрашивает Морни, и отвечает: —Обратимся к истории: когда, после всех военных неудач, от державытребуют больших денежных жертв, то этим надолго удручают ее финансы;когда навязывают ей земельную уступку, то уменьшают ее значение, бытьможет, навсегда; но когда требуют от нее условий столь мечтательных(illusoires), как ограничение сил, то, коль скоро она нуждается вмире, ей не следует их отвергать. Не в первый раз заносятся вдоговоры подобные условия. Сколько же времени соблюдаются они?Пройдет несколько лет и интересы переместятся, ненависть потухнет,установятся дружеские отношения, благодеяния мира излечат раны войны,и такого рода договоры забудутся и не станут больше применяться.Часто случается даже, что та самая нация, которая настояла наограничении сил, первая требует их отмены". В силу всех этихсоображений Морни приходил к заключению, что на месте русскогоИмператора "Франциск I отверг бы помянутое требование, но Карл Vнепременно бы его принял".

Возбужденуже был вопрос о том, чтобы Горчакову и Морни съехаться в Дрезденедля продолжения личного обмена мыслей, когда посланник наш в Венеполучил от государственного канцлера приказание прервать этидоверительные сношения, дабы не помешать успеху тайных переговоров,завязавшихся, с согласия императорского кабинета, в Париже, междуфранцузским министром иностранных дел графом Валевским и саксонскимпосланником при тюильрийском дворе бароном Зеебахом, зятем графаНессельроде.

Эпизодуэтому предшествовал следующий случай. В октябре 1855 года первыйминистр Саксонии, барон Бейст, отправляясь в Париж на всемирнуювыставку, виделся во Франкфурте-на-Майне с посланником нашим приГерманском сейме, бароном Брунновым, сообщившим ему, что Россия непрочь заключить мир, лишь бы не требовали от нее двух унизительныхусловий: военной контрибуции и территориальной уступки. Хлопотливыйсаксонский министр не преминул воспользоваться аудиенцией у НаполеонаIII, чтобы передать ему этот отзыв русского дипломата, и получил вответ, что о таких требованиях не может быть и речи, но что Россиядолжна согласиться на нейтрализацию Черного моря. Слова императорафранцузов Бейст сообщил русскому государственному канцлеру,присовокупив совет: без дальнейших колебаний согласиться на этиусловия, в сущности невыполнимые, так как, с течением времени,окажется совершенно невозможным воспретить государству свосьмидесятимиллионным населением содержать военные суда в своихводах. Граф Нессельроде вежливо отклонил непрошеное вмешательствобарона Бейста, но когда то же внушение было сделано ВалевскимЗеебаху, разрешил последнему вступить с французским министроминостранных дел в доверительные объяснения по вопросу о мире.

ГрафВалевский, так же как и Морни, выражал желание примириться с Россией,не скрывая, однако, что Наполеон III дорожит союзом с Англией итвердо решился соблюдать принятые относительно ее обязательства. Этолишает его возможности выступить с мирными предложениями, которыедолжны исходить от России и быть удовлетворительными и практическими,словом, такими, на принятии которых тюильрийский Двор мог бы настоятьв Лондоне. Французский министр предоставлял нам выбор междуограничением наших сил на Черном море посредством соглашения России сПортой, и нейтрализацией Черного моря, говоря, что сам предпочитаетпервую комбинацию, как наиболее простую и целесообразную, носогласится и на вторую, которая менее щекотлива для нашего самолюбия,ставя Россию в одинаковое положение с Портой, ибо мы сохранили быправо содержать военные суда в Азовском море, так же точно как туркив Мраморном. Основываясь на этих заявлениях, граф Нессельроде поручилбарону Зеебаху сообщить французскому правительству следующие трипредложения русского Двора: 1) Босфор и Дарданеллы останутсязакрытыми; 2) военный флот всех наций не будет допущен в Черное море,за исключением судов, которые прибрежные державы сочтут необходимымсодержать там; 3) число этих судов будет определено прямымсоглашением с Портой, без всякого постороннего посредничества.

Кудивлению Зеебаха, французский министр отказался вступить с ним вобсуждение этих условий, ссылаясь на то, что русский Двородновременно сообщил их и Двору венскому. Обстоятельство это, а такженескромность Бейста, выдавшего австрийскому министру иностранных делтайну доверительных переговоров наших с Францией через посредствосаксонского посланника в Париже, вызвали Австрию из ее бездействия. ВВене пришли в ужас при одной мысли о непосредственном примиренииРоссии с Францией, которое лишило бы Австрию плодов ее предательскойполитики по отношению к России. Граф Буоль поспешил выступить ссобственной мирной программой, обещая, в случае отклонения ее русскимДвором, принять наконец деятельное участие в войне. Как ни были тяжкидля нас условия, выработанные Австрией, Наполеону III стоило многотруда уговорить Англию согласиться на них, до того правительство иобщественное мнение в этой стране были увлечены воинственным задором.Сущность "оснований мира" тщательно была скрыта Буолем отнашего посланника в Вене.

ВПетербурге не знали, что почин в данном случае исходил от венскогодвора. Предполагали, что французскому послу Буркенэ, по возвращениииз Парижа, удалось "вовлечь Австрию в новые сети". Такоемнение выражал Государь в письме к главнокомандующему Крымскойармией: "В непродолжительном времени дело это должноразъясниться. Не дай Бог нам новой грозы с этой стороны". Носкоро донесения нашего посланника рассеяли заблуждение, и 11-годекабря Император Александр писал князю M. Д. Горчакову: "Наднях мы должны получить из Вены новые предложения или условия длямирных переговоров, предварительно соображенные с требованиями враговнаших. Они нам еще не известны, но по всему тому, что до нас доходитс разных сторон, хорошего ничего ожидать нельзя. Непринятие их,вероятно, повлечет за собой сначала прекращение дипломатическихсношений с Австрией, а потом и окончательный разрыв, хотя доселепродолжающиеся уменьшения в австрийской армии не доказывают, чтобыона готовилась к военным действиям против нас. Из всего этогозаключить должно, что к весне положение наше будет весьма критическоеи что нам должно готовиться к худшему, но я уповаю, как всегда, намилость Божию и надеюсь, что она нас не оставит. Совесть моя чиста,ибо все, что можно было сделать, дабы показать врагам нашим, что мыготовы вступить с ними в новые переговоры на честных основаниях, намиисполнено. Мы дошли до нельзя возможного и согласного с честьюРоссии. Унизительных же условий я никогда не приму и уверен, чтовсякий истинно русский будет чувствовать как я. Нам остается —перекрестившись — идти прямым путем, то есть общими иединодушными усилиями отстаивать родной край и родную честь".

Пятьдней спустя прибывший в Петербург прямо из Вены австрийский посланникпри русском дворе граф Эстергази вручил государственному канцлеруавстрийский ультиматум, изложенный в депеше графа Буоля на его имя иподдержанный собственноручным письмом Императора Франца-Иосифа кИмператору Александру. К депеше приложен был проект предварительныхусловий мира, на принятии которых настаивал австрийский министр,грозя в противном случае "серьезными последствиями". Проектвоспроизводил известные уже четыре статьи, обсуждавшиеся на венскихсовещаниях, но значительно исправленные и дополненные в ущерб России.Так, третья статья, объявляя Черное море нейтральным, не толькозакрывала доступ в него военному флоту всех держав, но воспрещала какРоссии, так и Турции содержать или сохранять военно-морские арсеналына Черноморском побережье. Определение числа и вместимости военныхсудов русских и турецких, необходимых для охраны берегов, хотя ипредоставлялось прямому соглашению нашему с Портой, но с тем, чтобыконвенция о том была включена в общий мирный договор и чтобы она немогла быть ни изменена, ни отменена без согласия всех держав,подписавших трактат о мире. Но еще тягостнее этих условий было новоедополнение к первой статье о Дунайских княжествах: скрашенноевыражением "исправление границы" требование уступкиМолдавии, взамен русских крепостей и земель, занятых союзниками,прилежащего к Дунаю участка Бессарабии. Условие это было предъявленоникем иным, как самим венским Двором и являлось выговоренной Австриейплатой за услуги, оказанные морским державам и за обещание объявитьРоссии войну в случае отклонения ею австрийского ультиматума.Наконец, к прежним четырем статьям прибавлена по настоянию Англиипятая, крайне опасная по своей неопределенности: "Воюющиедержавы предоставляют себе право предъявлять, в интересе Европы,сверх четырех ручательств, еще особые условия (des conditionsparticulières en sus des quatre garanties)".

Попросьбе австрийского императора король прусский, в доверительномписьме на имя Александра II, поддержал настояния Франца-Иосифа. "Вашеимператорское величество знает, — писал он царственномуплемяннику, — из всего, что барон Вертер (прусский посланник вПетербурге) имел случай сказать вашему кабинету, из соображений,которые он имел счастье повергнуть на личное воззрение вашеговеличества, какую огромную цену я придаю скорому совершению правого ипочетного мира. Я твердо уверен, что ваше величество признали воткровенных и честных речах моего министра доказательство глубокого иискреннего участия моего к России и ее Государю. Те же чувствапобуждают меня еще раз обратиться к вам лично, мой дорогой и добрыйАлександр. Вашему кабинету уже предъявлены предложения, принятие коихвами может быть, по-видимому, признано равносильным восстановлениюмира. Я воздерживаюсь от всяких подробностей в оценке этогодокумента, сообщенного мне лишь по составлении и отправлении вПетербург; но я не был бы верен заботливости о мире, налагаемой наменя моей совестью, если бы, в настоящем случае, не стал просить вас,дорогой племянник, пойти елико возможно далеко в ваших уступках,зрело взвесив последствия, которые могут проистечь для истинныхинтересов России и самой Пруссии, а также всей Европы, отбесконечного продолжения этой ужасной войны. Стоит толькоразнуздаться разрушительным страстям, и кто сможет исчислитьпоследствия этого повсеместного наводнения? Я трепещу, мой добрый идорогой Александр, проникаясь сознанием ответственности, что лежит наобоих нас; на мне, если мне не удастся вложить в письмо, с которымобращаюсь к вам по поводу предложений мне чуждых, выраженияубедительности, требуемой положением; на вас, дорогой и добрыйАлександр, если вы зажмурите глаза пред опасностью, грозящейпрочности всех законных правительств в Европе. Бог да направит иблагословит, дорогой Александр, ваши решения и да возвратит скореевселенной благодеяния мира".

Императорфранцузов также счел нужным довести до сведения русского Императорамнение свое об австрийских предварительных мирных условиях. Пригласивк себе барона Зеебаха, он поручил ему написать в Петербург, чтосуществуют два средства, дабы привести великую войну к окончанию: илиполным истощением одной из воюющих сторон, или равновесием междуними, без посягательства на их честь. Настоящий случай —последний, говорил Наполеон III. В Балтийском море союзники несовершили ничего существенного; в Крыму они одержали серьезный успех,но стоивший им дорого. Сопротивление, оказанное русскими войсками,покрыло их славой, дельные стратегические распоряжения князяГорчакова обеспечили безопасность Крыма на всю зиму. Таково прошлое.Что же касается до будущего, то, по убеждению императора французов,шансы все были на стороне союзников. Они не перенесут войну в глубьРоссии, потому что опыт доказал нецелесообразность этого средства; ноони воспользуются всеми усовершенствованиями, введенными в морскоедело, чтобы атаковать Россию в Балтийском море и разрушить Кронштадт.Блокада Черноморских портов вынудит нас содержать на юге значительныевоенные силы. К чему все это поведет? К пролитию крови и кбесполезным издержкам, а выгоду извлечет одна Австрия. Наполеон IIIвыражал искреннее намерение сблизиться с Россией, но, прибавлял он, уРоссии нет союзников, и она должна решиться на жертвы. Предъявленныеей условия — minimum, единственно возможный и, как они нитяжелы, благо государства требует их принятия, потому что они незатрагивают будущего, не компрометируют его. Император французоввыставлял на вид громадные затруднения, с которыми ему пришлосьбороться в Лондоне. Английские министры противятся миру вуверенности, что он повлечет за собой их падение. Наполеону, ксчастью, удалось умерить их чудовищные притязания. По его словам, онихотели распространить на Азовское море принцип нейтрализации ипотребовать срытия Николаева. Немалого труда стоило разъяснить им,что нельзя распоряжаться чужой собственностью. Но не подлежитсомнению, что сент-джемский Двор обрадовался бы отклонению Россиеймирных условий, потому что он помышляет лишь о том, как бы отомститьза свои неудачи в предшедшей кампании. Одного этого соображениядолжно было бы быть достаточно, чтобы побудить Россию принять условиямира. На вопрос Зеебаха, следует ли считать их не подлежащимиизменению, Наполеон ответил уклончиво, что он искренно желаетсближения с Россией и даст тому доказательство в продолжение мирныхпереговоров.

Австрийскиетребования были переданы Императором Александром на обсуждениеособого совещания высших государственных сановников, в его личномприсутствии. 20-го декабря, в восемь часов вечера, в кабинет Государяв Зимнем дворце собрались: Великий Князь Константин Николаевич,государственный канцлер граф Нессельроде, военный министр князьДолгоруков, министр государственных имуществ граф Киселев,генерал-адъютанты: князь Воронцов и граф Орлов, статс-секретарь графБлудов и бывший посланник в Вене барон Мейендорф. Государь сам прочелпроект предварительных условий мира, после чего начались прения. ОдинБлудов высказался за войну, утверждая, что России, подобно человеку,на которого напали разбойники в лесу, приставив ему нож к горлу,следует согласиться на мир лишь в том случае, если она лишена средствпродолжать борьбу, в чем он, впрочем, сомневается. Ему возражали, чтосомнение это и составляет суть вопроса, предложенного на заключениесовещания; что военный министр ясно доказал, что нельзя надеяться науспешный исход войны; что министр финансов подтвердил то же самое вфинансовом комитете; что членам совещания надлежит именно взвесить,представляется ли надежда на успех в случае продолжения войны, изатем высказать мнение свое со всей искренностью, не прибегая ксравнениям, которые, под личиной воинственного патриотизма, ничего необъясняют и только оставляют вопросы, предложенные Государем,неразрешенными. В ответ на прямое обращение к нему Императора, графКиселев следующим образом изложил свой взгляд на дело. Положение наше— чрезвычайно трудное. В истории не было еще примера —союза двух морских держав, уничтоживших сообща действие нашего флота.Четыре союзные державы со 108 миллионами населения и тремямиллиардами дохода стоят против России, у которой 65 миллионовнаселения и едва один миллиард дохода. В таком положении, без помощиизвне, без всякого вероятия на союз с кем-либо, нуждаясь в средствахдля продолжения войны и имея в виду, что и нейтральные государствасклоняются на сторону наших противников, было бы по меньшей меренеблагоразумно рисковать новой кампанией, которая усилит требованиянеприятеля и сделает мир еще более трудным. Если мы и будем иметьуспех, то только отрицательный; тогда как, в противном случае,нейтральные державы обратятся в воюющих и составят вокруг Россиижелезное кольцо. Правда, русский народ в подавляющем большинствеглубоко проникнут сознанием долга, но есть также и оттенки, которыемогут поколебаться, а потому не должно ставить себя в безвыходноеположение, которое неизбежно приведет к условиям еще более тяжелым,чем нынешние. Недостаток оружия и запасов усиливается; затруднения вэтом отношении растут ежедневно, как свидетельствует военный министр.Все эти причины, вместе взятые, приводят к убеждению, что должнодействовать с крайней осторожностью и, не отвергая австрийскихпредложений, постараться изменить те условия, которые не могут бытьнами приняты без ущерба нашему достоинству, а именно: уменьшениенашей территории и некоторые из последствий нейтрализации Черногоморя. "Если союзники желают мира, — заключил граф Киселев,— то они примут наши исправления; если же нет — то дабудет воля Божия".

МнениеКиселева было поддержано Орловым. Князь Воронцов пошел еще далее,утверждая, что если наши предложения будут отвергнуты союзниками, тонужно принять и подписать их условия, не рискуя новой кампанией.Великий Князь Константин Николаевич заметил, что, допустив даже, чтокампания 1856 года может быть начата, следует спросить: что жеостанется нам делать в 1857 году, когда затруднения толькоувеличатся? Князь Долгоруков высказался за мир, если возможнозаключить его пристойным образом. Блудов не высказался ни за мир, низа войну.

ГрафНессельроде прочитал собранию изготовленную им депешу на имяпосланника нашего в Вене, в которой выражалось условное согласиеРоссии на предложенные Австрией предварительные основания мира, снекоторыми "исправлениями". Последние касалисьдополнительных требований. Императорский кабинет отвергал новую пятуюстатью, а также требование территориальной уступки в Бессарабии и,ссылаясь на доказанное свое миролюбие, отклонял от себяответственность за серьезные последствия, на которые намекал в своемультиматуме венский Двор. Государь одобрил депешу канцлера, сделав вней незначительные изменения. Личный взгляд его на дело виден изследующих строк его письма к главнокомандующему Крымской армией: "Наавстрийские условия об основаниях для мирных переговоров невозможнобыло вполне согласиться, и мы отвечали новым предложением,составляющим крайний предел уступкам нашим. Дай Бог, чтобы они моглииметь желаемый успех, ибо иначе положение наше сделается самоезатруднительное. Уповаю и в этом случае, как всегда, на милостьБожию".

30-годекабря князь А. М. Горчаков передал графу Буолю наш ответ на егопредложения. Австрийский министр отказался довести его до сведениясоюзников, настаивая на безусловном принятии ультиматума, ипредварив, что если таковое не будет сообщено ему по телеграфу вшестидневный срок, то австрийский посланник получит приказаниеоставить Петербург. Все, чего удалось достигнуть нашемупредставителю, было обещание Буоля, что вопрос о земельной уступкебудет еще обсуждаться на мирном конгрессе и что Англия и Франция невоспользуются пятой статьей для предъявления России требованийвознаграждения за военные издержки или новых территориальных жертв.

Втелеграмме, извещавшей канцлера о заявлениях главы австрийскогокабинета, князь A. M. Горчаков выразил убеждение, что ультиматумграфа Буоля надо отвергнуть и что России следует непосредственнообратиться к императору французов с такими предложениями, которые,удовлетворив интересам Франции, исключили бы из мирной программытребование земельной уступки в Бессарабии, прибавленное венскимДвором в исключительно австрийском интересе. Но граф Нессельроде, неразделяя надежд посланника в Вене, не сообщил его телеграммысовещанию, созванному в прежнем составе 3-го января 1856 года вгосударевом кабинете для вторичного обсуждения вопроса о мире.

Собраниеоткрылось чтением записки, составленной в министерстве иностранныхдел, излагавшей взгляд канцлера и приходившей к заключению, чтоРоссии не остается иного выбора, как принять без изменения все пятьстатей предварительных оснований для мирных переговоров.Действительно, рассуждал граф Нессельроде, нам приходится либобезусловно принять, либо безусловно отвергнуть австрийскиепредложения. Но отклонение их неминуемо повлечет за собойдипломатический разрыв с Австрией, последствием коего будетприступление к коалиции не только этой державы, но, вероятно, всейГермании и скандинавских государств. Конечно, сопротивление Россииеще не сломлено; не истощились ни энергия правительства, нипатриотизм народа. Война может еще продолжаться, но едва ли скакими-нибудь шансами на успех. Неприятель может выбрать длянападения любой пункт нашей территории, мы же не можем нигдеатаковать его, за исключением разве Малой Азии. Победа нашихпротивников подвергнет опасности самые жизненные интересы империи;наша победа только временно ослабит силы противников. Быть может,Австрия и не вступит еще в продолжение 1856 года в ряды коалиции; но,как решено на военном совете в Париже, пока англичане, турки исардинцы нападут на кавказские берега, французы займут весь Крым и состороны Дуная вторгнутся в Бессарабию. Таким образом война будетперенесена в ближайшее соседство Австрии, которая легко может бытьувлечена. Самая Пруссия, несмотря на личное расположение короля, неустоит против оказываемого на нее давления, и Россия очутится лицом клицу с ополчившейся на нее совокупной Европой. Даже вне этойкрайности, неисчислимые материальные потери понесет Россия отповсеместной блокады ее берегов и границ. Такое положение нельзявынести долго. Рано или поздно, мы вынуждены будем принять мир. Нотогда условия его непременно ухудшатся соразмерно нашим затруднениям,успехам и жертвам наших врагов. Расположение Англии не позволяет намсомневаться в этом исходе. Не без труда убедили ее согласиться напять статей. В случае их отклонения, она уже выразила намерениепредъявить новые тягчайшие для нас требования. Напротив, принявавстрийские предложения, мы расстроим козни наших противников,рассчитывающих на наш отказ, и получим возможность попытатьсяразъединить коалицию, составленную из разнородных и далеко недружественно расположенных друг к другу элементов. Единственнойсвязью между ними служила доселе война. Мир разовьет ужеобнаружившиеся между ними несогласия. Франция выказывает намсочувствие. Наполеон III склоняется на нашу сторону. Наш отказнадолго, быть может навсегда, отбросит его в объятия Англии, тогдакак согласие на мир позволит России и Франции вступить на путьполитики, которая совокупит их интересы. Что же касается до самыхавстрийских предложений, то, принимая их, мы только принимаемпринципы, положенные в основание переговоров о мире. Большая частьэтих принципов давно уже признана нами. Определение границы междуБессарабией и Молдавией зависит от окончательного соглашения; о Карсеи Николаеве нет пока и речи. Все эти вопросы остаются открытыми. Приобсуждении их мы можем быть поддержаны, но и в худшем случае, еслиусилия наши разобьются о враждебность противников, мы, по крайнеймере, дадим Европе новое доказательство нашего миролюбия, возложим насоюзные державы ответственность за войну и дадим нейтральнымгосударствам достаточный повод, чтобы уклониться от участия в борьбе.

Каки в первом заседании, граф Воронцов с жаром высказался в пользу мира.Как ни тяжелы для нас настоящие его условия, но продолжением войны мыне получим лучших. Напротив, по всем признакам, следует предвидетьмир еще более унизительный, который на долгие годы ослабит Россиюнеисчислимыми потерями территориальными и денежными. Опасностиотторжения подвергнутся Крым, Кавказ и даже Финляндия и Польша. Ввидутого что борьба, дойдя до известного предела, непременно должнапрекратиться, лучше не доводить дело до крайности и заключить мир,прежде чем мы будем к тому вынуждены полным истощением наших сил ипока еще возможно сопротивление.

Вэтом же смысле высказался и граф Орлов. Признавая патриотическоевозбуждение общественного мнения в России, он находил, что население,уставшее от пожертвований, с радостью примет весть о мире. Во всякомслучае, дело правительства — взвесить и решить вопрос посуществу, не подчиняясь влиянию неосновательных предубеждений.

ГрафКиселев наглядно изобразил опасности, грозившие России в случаепродолжения войны. Области, присоединенные к Империи около полувекатому назад, не успели еще слиться с ней. Глухое недовольствораспространяется на Волыни и в Подолии агентами польской эмиграции.Финляндия тяготеет к Швеции. Наконец, Польша восстанет, как одинчеловек, как только военные действия союзников дадут ей к томувозможность. Если неприятелю удастся занять все эти области, торешительно нельзя предвидеть, когда и ценой каких усилий удастся намих возвратить? В сравнении с этими случайностями, жертвы, от настребуемые, — ничтожны.

Военныйминистр князь Долгоруков распространился о неблагоприятности условий,при которых пришлось бы продолжать войну. Барон Мейендорф обусловилнеобходимость мира полным расстройством наших финансов. Даже графБлудов не решился настаивать на своем прежнем мнении. Со слезами наглазах, он повторил слова Шоазеля: "Если мы не умеем вестивойну, то заключим мир".

Ввидутакого единогласия всех своих советников, Император Александр, скрепясердце, принес требуемую от него жертву. На другой деньгосударственный канцлер объявил австрийскому посланнику, что Россияпринимает сообщенные австрийским двором предварительные условия мира.20-го января представители воюющих держав подписали в Вене протокол,коим державы эти обязались прислать в трехнедельный срокуполномоченных на конгресс в Париж для заключения перемирия иподписания мирного договора.

УполномоченнымиРоссии на парижский конгресс назначены генерал-адъютант граф Орлов ипосланник при германском союзе барон Бруннов. В наставлении им графНессельроде приводил два обстоятельства, долженствовавшие послужитьнам на пользу: во-первых, признанное всей Европой несомненноемиролюбие русского Императора, прямота и искренность его намерений;во-вторых, различие интересов и страстей, проявленное нашимипротивниками. Англия, утверждал канцлер, есть и останетсянепримиримым нашим врагом. И правительство, и общественное мнениеэтой страны одинаково одушевлены ненавистью к России и желаютпродолжения войны. В этом стремлении Наполеон III расходится со своейсоюзницей. Конечно, он не доведет дела до разрыва союза с Англией, нидаже до вступления с нею во враждебные отношения, но он, несомненно,воспользуется случаем выйти из-под ее зависимости. На это указываетего расположение вступить в более тесную связь с венским двором. Отискусства наших уполномоченных будет зависеть воспользоваться такимнастроением императора французов. Главной их задачей должно быть —устранить из мирного договора такие постановления, редакция которыхбыла бы оскорбительна для России; прежде всего приложить всестарание, чтобы взамен очищения русских городов и местностей, занятыхсоюзниками, последние удовольствовались возвращением Карса, другимисловами, чтобы избежать земельной уступки в Бессарабии. На их выборпредоставлялось, действуя сообразно с обстоятельствами, либоудовлетворить Англию в Азии, и тем изолировать Австрию и лишить еевозможности настаивать на устранении России от Дуная, либоприсоединиться к состоявшемуся уже, по-видимому, соглашению Австрии сФранцией, дабы противодействовать Англии и ее чрезмерным требованиям."Впрочем, — присовокуплял канцлер, — мы должнытолько маневрировать, вести временную игру с целью ослабить нашихврагов и достигнуть главной цели — заключения мира. Но теперьГосударь Император, более чем когда-нибудь, желает сохранить своейполитике свободу от всяких обязательств. Россия не имеет надобностизаключать преждевременные союзы, чтобы возвратить себе тополитическое влияние в Европе, которым она так долго пользовалась".Следовал совет: остерегаться императора французов. Принеопределенности видов Наполеона III, направленных к собственномуобеспечению, мы никоим образом не должны связывать нашу политику сего политикой. Все, что дозволялось уполномоченным — этозаручиться его добрым расположением, дав ему понять ту выгоду, чтопроистечет лично для него от примирения с Россией, без участиякоторой, каково бы ни было настроение остальной Европы, не исключая иАнглии, не может состояться коалиции против его династических прав.

Брунновприехал в Париж несколькими днями ранее Орлова. Из первого свидания сфранцузским министром иностранных дел он уже вынес убеждение, чтоНаполеон III искренно желает мира и сделает все, что может, дляустранения препятствий, которых следует ожидать во время переговоровот Англии и Австрии. То же подтвердил ему Морни, прибавив, что хотяимператор французов и будет гласно заявлять о ненарушимости своегосоюза с Англией, но что этим не должно смущаться, ибо подобныезаявления будут только прикрывать совершающееся в нем перерождение.Громко выражали свое сочувствие России министры — военный иморской, маршал Вальян и адмирал Гамелен, а также генерал Ниель,инженер, руководивший осадой Севастополя. В салонах и даже в публикепроявлялась живая симпатия к русским. "Так как вы желали моегоприбытия, — сказал Бруннов Валевскому, которого близко знал поЛондону, где оба дипломата были до войны посланниками присент-джемском Дворе, — то, я надеюсь, не для того, чтобы яиспытал неудачу". — "Избави Бог, — отвечалминистр, — удар поразил бы не вас одних, я разделил бы еговместе с вами; для меня это было бы еще важнее, а потому выпонимаете, что я сделаю все, что от меня зависит для отвращениянеудачи".

9-гофевраля прибыл в столицу Франции граф Орлов и, после визитаВалевскому, был принят Наполеоном III сначала в торжественной, апотом и в частной аудиенции. Последняя происходила в кабинетеимператора, с глазу на глаз. Орлов откровенно изложил своемусобеседнику содержание полученных инструкций, сказав, на что можетсогласиться при предстоящих переговорах и что должен отвергнуть.Россия, говорил он, согласна на свободу плавания по Дунаю, нанейтрализацию Черного моря, но, возвращая Карс и другие местности,занятые ею в Малой Азии, она вправе надеяться, что союзники откажутсяот требования земельной уступки в Бессарабии. Сообщение свое графзаключил просьбой к императору сказать нашим заявлениям поддержку вовсей их совокупности, и тогда, прибавил он, дело мира скоро будетприведено к желанному концу. На вопрос Наполеона, согласимся ли мы невозобновлять укреплений Бомарзунда, первый наш уполномоченныйотвечал, что таково намерение Императора Александра, который желает,однако, чтобы обязательство это не было внесено в мирный трактат.Тогда император французов озадачил Орлова вторым, совершеннонеожиданным вопросом: "Я хотел бы знать ваши мысли относительновенских договоров 1815 года? Обстоятельства внесли в них значительныеизменения. Что думаете вы об их пересмотре?" Связанный своимиинструкциями, Орлов ограничился ответом, что вопрос этот, пообширности своей, затрагивает интересы всех европейских держав и чтоон не считает себя вправе высказать о нем свое личное мнение. "Новедь это простой разговор, — заметил Наполеон, и тотчасприбавил: — "А бедная Италия!.. Во всяком случае, она неможет оставаться в своем настоящем состоянии, полном страдания. Развенельзя что-нибудь для нее сделать? Я говорил об этом с графом Буолем— он ничего мне не ответил. Кажется, ему не нравится этотвопрос. Потом также эта бедная Польша, стесняемая в своей религии!Разве милосердие Императора не может положить конец угнетениямкатолической церкви? Разве нельзя облегчить сколько-нибудь судьбумногих несчастных, увлекшихся политическими заблуждениями?"Орлов с живостью возразил, что Польша пострадала по собственной вине;что ей предоставлены были все способы процветания, но она не сумелаими воспользоваться; что поляки лишились своих политических прав,потому что нарушили клятву и обещания; что тем не менее им обеспеченаполная свобода вероисповедания и что с этой целью пересматриваетсяконкордат, заключенный с папой. "Со дня вступления на престол, —заключил наш первый уполномоченный, — Государь Императорпревысил надежды, возлагаемые на его милосердие, и хотя я не позволяюсебе высказываться о его намерениях, но полагаю, что в день своегокоронования он имеет в виду облегчить участь виновных". Изпервой своей беседы с Наполеоном граф Орлов вынес впечатление, чтомысль о пересмотре договоров 1815 года сильно занимает императорафранцузов и что он с этой целью намерен созвать в близком будущемновый конгресс.

Первоезаседание Парижского конгресса состоялось 13-го февраля. В немприняли участие только представители воюющих держав. Первымиуполномоченными наших противников были министры иностранных дел:Франции — граф Валевский, Англии — лорд Кларендон,Австрии — граф Буоль, Сардинии — граф Кавур и Турции —великий визирь Аали-паша; вторыми уполномоченными назначены:французским — посланник в Вене Буркенэ, и посланники прочихдержав при тюильрийском Дворе. Пруссия не заседала в первых собранияхконгресса, и уполномоченные ее, министр иностранных дел баронМантейфель и посланник в Париже граф Гацфельд, приглашены были занятьв нем места лишь три недели спустя, с одиннадцатого заседания, 6-гомарта, когда уже были обсуждены и разрешены главные вопросы, бывшиепредметом пререканий между воюющими сторонами.

Пренияв первых заседаниях, а также в частных совещаниях, происходивших впромежутках собраний конгресса, начались с самого жгучего вопроса: обизменении границы в Бессарабии. Наши уполномоченные предложили либозаменить предположенную уступку на Дунае возвращением Карса, либосохранить Карс за Россией. Англичане возражали со страстнойзапальчивостью, что союзники поручились за целость владений Порты, ичто Англия скорее решится вести бесконечную войну, чем согласится наослабление Оттоманской империи в самой уязвимой ее части —Малой Азии. Встревоженный горячностью спора между представителямиРоссии и Великобритании, граф Валевский поспешил прервать заседание."Англичане отвергают вознаграждение за Карс, — доносилграф Орлов по телеграфу. — Кажется нельзя будет избежатьизменения границ Бессарабии. Мы держимся твердо и отсрочилизаседание, чтобы поставить Наполеона в известность о положениипереговоров. Если это средство не удастся, то наши инструкцииуполномочивают нас принять требование, иначе негоциация будетпрервана". На телеграмме этой Император Александр сделалотметку: "Судя по началу, я не предвижу ничего хорошего".

ГрафОрлов воспользовался приглашением к императорскому обеду, чтобывоззвать к посредничеству Наполеона III. Изложив ему ход переговоров,он заявил, что настала минута прибегнуть к личной помощи императорафранцузов, ввиду ежеминутно возраставших притязаний Англии иколебаний Австрии, которые могут привести к окончательной размолвке."Император Александр, — прибавил он, — святоисполнит все данные им обещания. Если он решился согласиться наавстрийские предложения, то только потому, что, судя по некоторымданным, полагал, что владение Карсом придаст большой вес ходупереговоров и будет поддержано могущественным вмешательством вашеговеличества". Наполеон отвечал, что, действительно, сам он далпонять Орлову, что Карс мог бы вознаградить Россию за уступкуБессарабского участка, но что в этом вопросе он встретил со стороныАнглии и Австрии непреодолимые затруднения, в особенности после того,как он воспротивился "чудовищным" требованиям Англииразрушить Николаев и распространить на Азовское море ограничения,установляемые в Черном море, равно как и многим другим условиям,задевающим Россию за живое. По вопросу о Карсе он не может, однако,разорвать все связи со своими союзниками, не подвергаясь обвинению внеустойчивости. Но вполне понимая выгоду для Франции крепкого союза сРоссией, согласного как с чувствами, так и с интересами Франции, онобещает, не выходя из пределов осторожности, при определениипограничной черты в Бессарабии и вообще при обсуждении всех ужепринятых Россией условий приказать своим уполномоченным поддерживатьнас и сам будет предварительно исследовать все могущие встретитьсязатруднения. В заключение он разрешил Орлову во всех важных случаяхнепосредственно обращаться к нему.

Заручившисьподдержкой императора французов, граф Орлов проявил большую твердостьпри обсуждении вопроса о пограничной черте. "Споры о границах вБессарабии уже начались, — доносил он в Петербург наканунеоткрытия конгресса, — расположение Австрии дурно и неуступчиво,Франция держит себя сдержанно по этому вопросу. Я почти несомневаюсь, что придется дойти до крайних пределов моих инструкций".На этой телеграмме Орлова Император Александр надписал: "Я желалбы избежать этой крайности". После обеда в тюильрийском дворце иследовавшего за ним разговора с Наполеоном, наш первый уполномоченныйпоехал на заседание конгресса, "чувствуя уже твердую почву подсобой". Император французов сдержал обещание. Валевскийусловился с Орловым, что из трех русских проектов разграничения онбудет оспаривать первый и второй, дабы не обнаружить пред прочимичленами конгресса состоявшегося между уполномоченными России иФранции соглашения, но станет энергично поддерживать третий нашпроект. Более того: о принятии последнего предупредил сам Наполеонграфа Буоля и лорда Кларендона, чем и решил дело в нашу пользу. "Мымогли в этом убедиться, — писал граф Орлов графу Нессельроде, —по заметно смягченному, даже, можно сказать, приниженному тону,который вдруг приняли наши противники". Конгресс отвергнулпограничную черту, предложенную представителями Австрии, и принял, снезначительным изменением, третий проект русских уполномоченных.Выгоды, приобретенные Россией, Орлов перечислял в следующих четырехпунктах: 1) по австрийскому проекту крепость Хотин отходила кМолдавии; австрийцы очень желали этого, чтобы ослабить нас со сторонысвоих Буковинских границ; мы удержали Хотин за собой; 2) сверх того,мы удержали три четверги участка, который, по австрийскому проекту,должен был отойти от Бессарабии к Молдавии; 3) мы сохранили главныйторговый путь с севера на юг Бессарабии и 4) все немецкие иболгарские колонии в этой области, с главным центром последних —Болградом. Не менее деятельное содействие оказал нам императорНаполеон при обсуждении пятой статьи предварительных оснований мира,о дополнительных условиях, имевших быть предъявленными нам якобы винтересах Европы. Первое из этих условий — было требование невозобновлять укреплений на Аландских островах. Уполномоченные нашисогласились на него с оговоркой, что уступка эта будет признанадобровольной, каковой она и занесена в дополнительную конвенцию кмирному договору. Зато Орлов и Бруннов категорически отверглипритязание Англии, которая хотела ни более ни менее как подвергнутьсомнению все наши права на владение кавказским берегом Черного моряпо ту сторону Кубани. Возражения наших представителей были энергичноподдержаны Валевским, и граф Орлов мог телеграфировать своему Двору:"Претензии англичан о независимости Мингрелии, Закавказья идругие требования — совершенно отвергнуты. Наши пограничныекрепости остаются нетронутыми. Споры по поводу Николаева,возбужденные лордом Кларендоном, устранены нашими ответами. Редакцияпо нейтрализации Черного моря окончена. Остается только конвенциянаша с Портой о числе военных судов в Черном море — вопросдовольно трудный. Принцип закрытия проливов утвержден". "Всеэто хорошо", — гласит собственноручная заметка ИмператораАлександра на этой телеграмме.

Благодарядружной поддержке представителей Франции, наши уполномоченные легкопришли к соглашению с турецкими об установлении предельного числавоенных судов, которое прибрежные державы сохраняли право содержать вЧерном море. Этим исчерпывались, в числе вопросов, подлежавшихобсуждению конгресса, те, что касались прямых интересов России. Одостигнутых нашими уполномоченными результатах граф Орлов писалканцлеру в конце февраля: "Начиная с 13-го числа, когдаоткрылась первая конференция, все казалось неопределенным и неясным.Мало-помалу все разъяснилось, и притом в нашу пользу. Я не позволюсебе с уверенностью сказать, что исход совещаний вполне обеспечен.Это зависит от множества разнородных интересов, непредвиденныхслучайностей и в особенности посторонних влияний, которые ставят менявне возможности действовать иначе как в расчете на простуювероятность. До сих пор император Наполеон, судя по словам его иповедению, проявляет желание придти к мирному решению. Если бы он неимел этого в виду, то не старался бы умерить требования Англии ввопросе по пятой статье предварительных условий. Тогда переговорынемедленно прекратились бы. Наш отказ согласиться на несправедливыепритязания британского правительства положил бы конец переговорам иответственность в том не пала бы на императора Наполеона. Словом,если бы он предпочитал войну, то ему стоило только хранить молчание.Но он вовсе не хотел того. Он лично вмешивался, деятельно и ловко, точтобы умерить чрезмерные виды Англии, то чтобы обрезать расчетыАвстрии на удовлетворение ее интересов. Он делал все это не только сжеланием установить мир, но еще и с целью доставить нашим прямымпользам справедливое удовлетворение. Граф Валевский понял эту мысль иосуществил ее с тактом и талантливо. На конференциях ему случалосьподдерживать английских представителей, дабы показать официально, чтоФранция не хочет разойтись с Англией. Но в наших доверительныхразговорах он всегда обнаруживал по отношению к нам миролюбивое и,скажу даже, дружественное расположение. Он поставил себя к нам вположение не врага, а нашего помощника, каким сам называл себя".

Оставалосьусловиться по вопросам, лишь косвенно относившимся до России:будущему устройству изъятых из под русского покровительства Молдавии,Валахии и Сербии и обеспечению прав и преимуществ христианскихподданных султана.

КасательноДунайских княжеств граф Орлов писал канцлеру: "Приступая к делу,мы должны всегда помнить, что главная наша обязанность, выражающаянепременную волю Государя Императора, заключается в восстановлениимира, что должно быть главным предметом наших усилий. Эта великаямиссия относится к прямым интересам Империи. Поэтому интересыкняжеств имеют лишь второстепенное значение. Я не буду имипренебрегать. Я буду с твердостью их поддерживать, насколько товозможно; но как верный слуга моего Государя я должен помнить, чтоблаго России, ее безопасность, честь, процветание в будущем истарание сберечь кровь ее храбрецов составляют — согласновысочайшей воле Государя Императора — высший для меня закон".Вполне разделяя взгляды первого уполномоченного, граф Нессельродеотвечал ему: "Молдавия и Валахия дали так много доказательствсвоей неблагодарности за все благодеяния, какие они получили ценойрусской крови, что не приходится за них еще проливать эту кровь. Чтокасается до Княжеств, то для нас важно только, чтобы, согласноАдрианопольскому миру, все крепости на левом берегу Дуная были срытыи чтобы не строили новых крепостей на Дунае, от Рени до устья, потомучто эти крепости являлись бы передовым постом Турции, выставленнымпротив России".

Наконгрессе Франция предложила соединить Молдавию и Валахию в однокняжество под верховным владычеством Порты. Англия поддержала этопредложение; Австрия находила его преждевременным, а Турциярешительно отвергла. Русские уполномоченные воздержались от подачимнения. Предложение их занести в мирный договор преимущества,признанные Портой за Сербией, было принято единогласно.

Гораздоболее затруднений представил вопрос о правах турецких христиан.Великий визирь объявил, что незадолго до того обнародованный по этомупредмету гатти-шериф султана уже даровал его христианским подданнымправа, далеко превосходящие все, что было до сих пор выговорено в ихпользу, а потому и нет надобности включать в трактат какие-либо о томпостановления. Граф Орлов возразил, что, по мнению русскогоИмператора, этот именно пункт и составляет главное достоинствомирного соглашения великих европейских держав, предмет общих ихусилий, и предложил: статью, подтверждающую права христианскихподданных Порты, поставить в начале договора в том уважении, чтовопрос этот равно интересует все христианские державы, обязанныеразрешить его по совести и чести. Уполномоченные Франции, Англии,Австрии и Сардинии единогласно выразили одобрение русскомупредложению. Даже представители Турции не возражали и только просилиотсрочки для получения из Константинополя дополнительных инструкций.

Ноположение изменилось с получением этих инструкций. Порта ни за что несоглашалась занести в мирный договор признание за своимиподданными-христианами каких-либо прав или преимуществ, и отказ еебыл страстно поддержан уполномоченными Англии. Русский проектредакции этой статьи Кларендон назвал "в десять раз худшим, чемдаже нота князя Меншикова", и сам Валевский объявил, "чтонельзя заставить турецких уполномоченных подписаться под ним". Освоем проекте Орлов телеграфировал в Петербург: "Судя по всему,принятие его возбудит непреодолимые затруднения. В этом вопросе мыстоим одни. Прошу сказать мне, до какого предела могу я довести своесопротивление? Следует ли безусловным отказом компрометироватьподписание самого мира? Мы будем стараться достигнуть всего, что внашей власти, но я сомневаюсь в каком-либо успехе". Канцлер вответе предложил, именем Императора, сделать все возможное для лучшейредакции статьи, относящейся до христиан, "однако —прибавил он — если не удастся вам сделать этого, не подвергаяриску заключение мира, то вам разрешается принять редакцию в томвиде, в каком она состоится".

Возможнымоказалось весьма немногое, а именно, что, вместо того чтобы бытьпомещенной в конце трактата, статья о турецких христианах включена вего начало. Самая редакция статьи, условленная между Валевским иКларендоном, была крайне неопределенна и не создавала для турокположительного обязательства перед Европой. Неуспех нашихуполномоченных в этом деле объясняется отказом Наполеона IIIподдержать их мнение. Орлов приписывал его упорному сопротивлению,встреченному со стороны великобританского правительства. "Неимея личной опоры императора, — писал он, — все мои самыеревностные усилия остались бесплодными пред конференцией, на которойуполномоченные России при настоящих обстоятельствах остаютсяизолированными. Моя попытка послужит, по крайней мере,доказательством, что я не пренебрег ничем, что могло способствоватьосуществлению намерения императорского кабинета, в границахвозможного. Если бы я попытался переступить эти границы, то рисковалбы успехом переговоров, вверенных моим стараниям. Избежав этойопасности по вопросу о заключении почетного мира, совесть говоритмне, что я верно исполнил обязанности, возложенные на меня ГосударемИмператором, и что я служил законным и истинным интересам России".На телеграмму, излагавшую эти соображения, государственный канцлертелеграммой же отвечал графу Орлову: "Государь Императородобряет все вами сказанное и сделанное. Теперь не будут ужесоздавать затруднений (On ne mettra plus des bâtons dans lesroues). Кончайте и подписывайте".

Парижскиймирный договор подписан 18-го марта, в годовщину взятия столицыФранции союзными войсками в 1814 году.

Актэтот не только прекратил войну России с морскими державами и Турцией,но и определил на совершенно новых основаниях судьбу Востока Европы.Им Турция принималась в общение христианских держав, обещавших сообщауважать независимость и целость Оттоманской империи и считать всякоепосягательство на них делом общеевропейского интереса. Вследствиесего державы обязывались, в случае возникновения каких-либонесогласий между одной из них и Портой, прежде чем прибегнуть к силе,воззвать к посредничеству всех прочих держав. Султан хотя и сообщилдержавам изданный им фирман, улучшающий участь христианских егоподданных, но договаривавшиеся стороны, признав высокое значениеэтого сообщения, постановили, что оно не дает им права ни в какомслучае, ни единолично, ни совокупно, вмешиваться в отношения султанак его подданным или во внутреннее управление его империей.Подтверждалась конвенция 1841 года о закрытии Дарданелл и Босфора длявоенных флотов всех наций; Черное море провозглашалось нейтральным;вход в него возбранялся военному флоту всех держав, в том числе иприбрежных, за исключением изъятий, определенных в отдельнойконвенции, заключенной между Россией и Турцией и приложенной к общемутрактату как составная часть, с тем что ни Россия, ни Турция не имеютправа ни отменить, ни изменить ее без согласия всех держав,подписавших мирный договор; воспрещалось сооружение или сохранениевоенно-морских арсеналов на берегах Черного моря, которое объявлялосьоткрытым для свободного плавания лишь торговых судов всех наций; актвенского конгресса о речном плавании распространялся на Дунай; дляпроизводства работ по расчистке устьев Дуная и для заведованиясудоходством по этой реке учреждены две комиссии: одна европейская,из представителей всех великих держав, а другая из уполномоченныхдержав прибрежных; "для лучшего обеспечения свободы плавания поДунаю" Россия уступала прилегающую к нему часть Бессарабии,отходившую к Молдавии; Валахии и Молдавии, равно как и Сербии,оставляемым под верховным владычеством Порты, державы ручались засохранение прав и преимуществ, коими княжества эти пользовалисьдотоле; проведение новых границ между Россией и Турцией в Европе ипроверка старых, в Азии, возлагались на комиссию, составленную изделегатов всех великих держав; торговля между договаривавшимисясторонами восстановлялась на основаниях, действовавших до войны;взаимно возвращались занятые чужими войсками города и области ипровозглашалась полная амнистия тем из подданных воевавших держав,которые действовали в пользу неприятеля. К общему мирному трактатубыли приложены три отдельные конвенции: первая — подписаннаявсеми шестью державами — о закрытии Проливов; вторая,заключенная между Россией и Турцией, о числе военных судов, котороекаждая из них имела право содержать в Черном море, и третья,состоявшаяся между Россией, Францией и Англией, в которую занесенобыло заявление России, что Аландские острова не будут укреплены и чтона них не будет возведено никаких военных или морских сооружений.

Припервом известии о подписании мирного договора, полученном ИмператоромАлександром во время поездки в Финляндию, его величество поручилканцлеру благодарить графа Орлова за настойчивые усилия,употребленные им для ускорения окончательного мира. "Это новая ивидная услуга, оказанная вами отечеству, — писал емуНессельроде, — так как мы пришли к такому положению, чтонеобходимость быть готовыми к возможной войне бесполезно вызывалабольшие издержки. Среди всех разнообразных затруднений вы ничем непренебрегли, ни в форме, ни в сущности дела. Вместе с тем, что весьмаважно, вы успели, не вводя Россию ни в какие обязательства, ослабитьузы коалиции против нас до того, что сомнительно, чтобы эти узыпережили заключение мира". По получении в Петербурге самоготрактата и донесений о переговорах, непосредственно предшествовавшихего подписанию, Его Величество приказал повторить обоимуполномоченным выражение своей признательности. "ГосударюИмператору благоугодно было, — сообщал канцлер Орлову, —оценить по достоинству непреклонную настойчивость, проявленную вамидля того, чтобы побороть злые намерения наших врагов, равно как имудрую проницательность, с которой вы и барон Бруннов сумели, средивозникавших затруднений, устранить препятствия, которые повредили бысоглашению". Упомянув об успешности стараний Орлова заручитьсяподдержкой Наполеона III, граф Нессельроде продолжал: "Желанияваши исполнились, и вы сохранили при этом искренность, полнуюдостоинства, столь согласную с чувствами Государя Императора. Выуспели, при добром расположении к вам императора Наполеона,расстроить намерения Англии и уничтожить коалицию, принимавшую всеболее и более грозные размеры, способную ввергнуть Россию впродолжительную войну, исход которой нельзя было бы предвидеть.Занятым вами на конференциях положением, вы способствовали улучшениюпостановлений трактата. Вашим поведением вне конгресса вы заставилиуважать русское имя и возбудили к нашим знаменам сочувствие тех, ктобыли нашими противниками. Договор, обеспечивающий России благодеяниямира, согласован с великодушным самоотвержением, сделавшим еговозможным. Государь Император вполне признает важность новой услуги,оказанной вами отечеству".

Кдепеше канцлера к Орлову приложена была Высочайше одобренная записка,излагавшая взгляд Императора Александра на новое политическоеположение, истекавшее из мирного договора:

"Трактат,только что заключенный в Париже, полагая конец войне, а вследствиетого и образовавшейся против России коалиции, все же, должнопризнаться, оставляет нас в неопределенном положении относительнонашей политики в будущем. После недавно перенесенного испытанияРоссии нужно сосредоточиться в самой себе и искать излечитьвнутренними средствами нанесенные ей войною раны. На этой мыслидолжна основываться вся наша политика в течение времени, котороенельзя определить, с целью достигнуть исполнения этого благогожелания и с устранением внешних препятствий, которые могли бызатруднить его достижение. К осуществлению этой политики должны бытьнаправлены теперь все усилия слуг Императора. Как ни просто кажетсяэто желание, но достигнуть его будет не легко. Россия стоит предЕвропой в новом положении. Перенесенный ею кризис значительно ослабилее прежние связи. Тройственный северный союз, долго служившийпротивовесом союзу морских держав, перестал существовать. ПоведениеАвстрии разрушило обаяние, которым союз этот пользовался в Европе. Сдругой стороны, Швеция на севере и Турция на юге стоят против нас вусловиях совершенно новых и щекотливых. Англия, наш действительный,упорный враг, осталась недовольной и злобной по заключении мира, апотому начальные причины, вызвавшие против нас коалицию, продолжаютсуществовать. Наше единственное ручательство против возникновениянесогласий, прекращенных миром, и наше обеспечение в том, что мирэтот продлится столько, сколько необходимо нам для наших внутреннихпотребностей, — заключаются в добром к нам расположенииимператора Наполеона, а потому, сохранить это расположение, необязываясь, однако, следовать за ним в его предприятиях, —должно быть целью всех наших стараний". Записка приходила кдвойному заключению. Во-первых, ввиду заявлений, сделанныхимператором французов Орлову о пересмотре договоров 1815 года и в томпредположении, что под этим Наполеон III, вероятно, разумеетпризнание династических прав Бонапартов, графу Алексею Федоровичупредоставлялось, смотря по обстоятельствам, или признать эти праваименем России, или отложить это признание на будущее время.Во-вторых, ему поручалось позаботиться об улучшении отношений Франциик Пруссии. "Мы, конечно, не можем забыть, — оканчивал графНессельроде свою записку, — что из всех великих держав однаПруссия не была нам враждебна. Прямые интересы связывают ее сРоссией, и нам кажется, что отношения наши к Франции только выигралибы, опираясь на этот союз. Проявленное ныне тюильрийским Дворомпримирительное расположение к этой державе, по-видимому, подтверждаетнашу мысль".

Междутем, пока в Петербурге помышляли о привлечении Пруссии к ожидаемомусоглашению Франции с Россией, парижский Двор, совершенно неожиданнодля наших уполномоченных, возобновил союзную связь свою с Дворамилондонским и венским заключением конвенции, коей три державы ручалисьсообща за целость и независимость Оттоманской империи, обязуясьсчитать за "casus belli" всякое нарушение какой-либо изстатей парижского трактата и, в случае, если таковое произойдет, —условиться с Портой о необходимых мерах к безотлагательномуприведению в движение своих сухопутных и морских сил.

Договорэтот, хотя и прямо направленный против России, был сообщендоверительно Валевским Орлову, который, в донесении канцлеру, искалослабить его значение, приписывая ему австрийское происхождение."Мысль о подобной политической комбинации, — писал он, —не нова. Граф Буоль позаимствовал ее как традицию из архивов венскихканцелярий, в которых покоятся обломки тройственного союза,заключенного в 1814 году, перед Венским конгрессом, по мысли,плодотворной в основании, князя Меттерниха и Талейрана. Но, стараясьследовать примеру политики уже отжившей, принадлежащей к эпохе, внастоящем не существующей, граф Буоль должен был бы подумать о том,насколько такая комбинация ненадежна. Он должен был бы вспомнить, вособенности, как блаженной памяти император Александр I сумелрасстроить узкие расчеты своих противников, предав все великодушному,но презрительному забвению, когда трактат тройственного союза попалему в руки. Этот великий пример политики мудрой, потому именно, чтоона великодушна, придет, как я в том уверен, на мысль ГосударюИмператору, когда он узнает о деле, следы коего я открыл спустя всегонесколько дней по его совершении".

Небез смущения старался Валевский уверить Орлова, что согласие Франциина совокупное ручательство за Порту дано было Англии и Австрии ещеосенью 1854 года, когда тюильрийский Двор не имел никакой надеждысблизиться с Россией. По словам его, император Наполеон III долгоколебался исполнить это обещание и решился на это лишь для того,чтобы не навлечь на себя осуждения за нарушение данного слова. То жеподтвердил сам император обоим нашим уполномоченным. Орлову онвыразил сожаление, что вынужден был подписать трактат, в котором непризнает ныне ни цели, ни надобности, ибо последний заключает лишьобщие места, подходящие ко всем случайностям. На замечание Орлова,что ему понятны побуждения, руководившие Австрией и Англией, которыехотели поссорить нас с Францией и предупредить возможность союза ее сРоссией, Наполеон отвечал: "Когда я узнал от Валевского, чтотекст трактата вам еще не сообщен, я выразил ему неудовольствие,потому что это имело вид хитрости, на которую я не способен. Прошувас уверить в том Императора Александра".

Веще более подробные объяснения вошел император французов с барономБрунновым. "Я убежден, — сказал он ему, — чтонасущные интересы Европы, для их обеспечения, нуждаются в соглашенииФранции с Россией и Англией. Я старался поддержать мой союз сВеликобританией, но в то же время имел в виду установить и доброесогласие с Россией. Если бы эти три державы пришли к общемусоглашению, то мне кажется, что они могли бы полюбовно разрешить всевопросы, какие только могут представиться. Вы не можете себепредставить, как трудно было мне иногда привести англичан ккакому-нибудь положительному решению. Так было по случаю установленияплана кампании. Они постоянно колебались. Когда я считал какое-либорешение уже состоявшимся, оказывалось, что через несколько дней нужноопять заново обсуждать тот же вопрос. Это происходит отконституционных порядков страны, в которой правительство не всегдасвободно ни в своих желаниях, ни в действиях. Я представлю вам ещедругой пример английской нерешительности. Когда на конференцияхобсуждался вопрос об изменении бессарабской границы, я полагал, чтоможно устроить для вашего кабинета такой обмен: оставитьнеприкосновенной границу на Дунае и взамен уступить некоторыепограничные пункты ваши в Азии. Я передал об этом лорду Кларендону,но он никогда не мог договориться до какого-либо практическогорешения". О желаемом им союзе Франции с Англией и РоссиейНаполеон III отозвался так: "На Востоке, как я полагаю, мы моглибы сгладить все затруднения; в Италии и Германии — думаю, —не существует между Россией и Францией никаких поводов к разномыслию.Поэтому наше соглашение представляется мне совершенно обеспеченным".

Поподписании мира конгресс заседал еще более двух недель, и в это времяим обсуждалось несколько частных вопросов, возбужденныхпреимущественно уполномоченными Франции и Сардинии: о занятиицерковной области французскими и австрийскими войсками; о положениидел в Неаполе; вообще о будущем Италии. В прениях по этим вопросамнаши уполномоченные участия не принимали, заявив, что возложенное наних поручение ограничивается заключением мира. Наполеон III сделалновую попытку завести на конгрессе речь о Польше, но предложение его,чтобы "слово милосердия и великодушия" было произнесено вее пользу, граф Орлов отклонил самым решительным образом. Он прямообъявил императору французов, что всякая мысль об улучшении положенияэтой страны в будущем, за безумие ее в прошедшем, принадлежитединственно русскому Императору и что всякая инициатива, принятая вэтом отношении кем-либо другим, может только ухудшить положение,вместо того чтобы его улучшить. Сверх того, глубокое чувство долгапред своим Государем заставляет его громко высказаться противиллюзий, возникших среди конгресса по вопросу, совершенно неподлежащему его обсуждению. "Прекрасный ответ" —начертал собственноручно Император Александр на полях донесенияОрлова. "Эти слова, — писал граф Алексей Федоровичканцлеру, — как мне кажется, произвели удовлетворительноевпечатление на императора Наполеона. Тем не менее я должен сообщитьвашему сиятельству, что когда наши заседания уже приближались кконцу, граф Валевский, в частном разговоре со мною, убедительнопросил меня сказать на конференциях от имени Государя Императоранесколько слов, благоприятных Польше. Не подлежит сомнению, чтожелание это внушено намерением доказать польской эмиграции, чтоинтересы эмигрантов не забыты и что влияние Франции побудило сделатьв их пользу заявление на самых конференциях. Хотя внушения эти и былипереданы мне в самой дружеской форме, но я счел своим долгомположительнейшим образом разочаровать их. В этих видах я не могпоступить лучше, как сообщив графу Валевскому мой разговор по этомупредмету с Наполеоном. В самом деле, по отклонении мною требованийимператора нельзя уже было ожидать, что я приму предложение егоминистра. Мне кажется, что граф Валевский пришел к очевидности этоговывода для своих размышлений". Не менее решительный отпорвстретил со стороны первого уполномоченного России и лорд Кларендон,когда вздумал в частной беседе заговорить с ним о том же, и графОрлов с законным самодовольством мог заключить ряд своих донесений изПарижа следующими правдивыми словами: "Я вполне доволен тем, чтомне не пришлось слышать имя Польши произнесенным на заседаниях, вприсутствии представителей великих держав Европы. Всякий признает,что соглашение, подписанное в Париже пред лицом коалиции, является,смею сказать, миром почетным для нашего государства и соответственнымдостоинству его короны".

Конгрессзавершил свои труды изданием декларации, которой провозгласил началаморского права, признанные всеми державами, в нем участвовавшими, и ккоим они пригласили приступить все прочие государства: крейсерствообъявлялось уничтоженным; нейтральный флаг признавался прикрывающимсобственность неприятеля, а нейтральные товары не подлежащими захватупод неприятельским флагом, за исключением военной контрабанды;наконец, постановлялось, что блокада обязательна только тогда, когдадействительно содержится морской силой, достаточной для преграждениядоступа к неприятельским портам и берегам. Наши уполномоченные темохотнее приложили свои подписи к этому акту, что провозглашенные имначала были те самые, которые положены Екатериной II в основание еезнаменитой декларации 1780 года о вооруженном нейтралитете и втечение целого столетия упорно отвергались Англией, тогда как Россиязанесла их в конвенцию с Северо-Американскими Соединенными Штатами,заключенную не далее как накануне Восточной войны.

12-гомая состоялась прощальная аудиенция графа Орлова в Тюильрийскомдворце, о которой он так доносил своему Двору: "Аудиенция уимператора была вполне удовлетворительна. Он говорил со мною обо всемвполне откровенно и поручил мне, на этот раз совершенно искренно,просить для него дружбы Государя Императора. Он надеется, чтовзаимные симпатии, существующие между обеими нациями, приобретут ещебольшую силу от согласия, установившегося между их Государями."Таково желание моего сердца", — прибавил он вволнении, со слезами на глазах. Он говорил со мною также о Польше, нов смысле, совершенно согласном с намерениями Государя Императора.Считаю лишним упоминать о том, что было сказано им лично обо мне. Чтоже касается до будущего, то мне кажется, что слова Наполеона имеютзначение истины". На депеше Орлова Император Александр надписал:"Все это очень хорошо, если только искренно".

Парижскиймир обнародован Высочайшим манифестом о прекращении войны и одостижении главной ее цели — улучшения участи восточныххристиан, ценой уступок, не важных в сравнении с тягостями войны и свыгодами умиротворения. Манифест заключался достопамятными словами,содержавшими как бы политическую программу нового царствования: "Припомощи Небесного Промысла, всегда благодеющего России, даутверждается и совершенствуется ее внутреннее благоустройство; правдаи милость да царствуют в судах ее; да развивается повсюду и с новойсилой стремление к просвещению и всякой полезной деятельности, икаждый под сенью законов, для всех равно справедливых, равнопокровительствующих, да наслаждается в мире плодами трудов невинных.Наконец — и сие есть первое, живейшее желание наше, —свет спасительной веры, озаряя умы, укрепляя сердца, да сохраняет иулучшает более и более общественную нравственность, сей вернейшийзалог порядка и счастья".

III.Коронация(1856).

Заключениемира имело ближайшим последствием разоружение. Расформированырезервные части; армия поставлена на мирную ногу. Распускаягосударственное ополчение, Император горячо благодарил ратников: "Выпокинули дома и семейства свои, чтобы делить с испытанными в бояхвойсками труды и лишения, являя вместе с ними пример терпения,мужества, готовности жертвовать всем за нас, за любезную нам и вамРоссию. Многие из среды вашей запечатлели сей обет своей кровью,вкусив славную смерть в рядах защитников Севастополя. Вы показалисвету, какое могущество духа живет в народе русском. Ныне положенконец войне, и мы можем, благодаря вас, именем отечества, за вашуверную службу, сказать вам: Идите с миром, ратники земли русской,возвращайтесь к домам, к семействам вашим, к прежним вашим занятиям иобязанностям, продолжая быть для сословий, из коих вы были призваны,примером того порядка и повиновения, которыми вы отличались постояннов рядах государственного подвижного ополчения". Государь жаловалвсем, "от генерала до ратника", отличительный знакополчения — крест с надписью: "За веру, Царя и отечество",в память действительной службы во время войны. По высочайшемуповелению министр внутренних дел просил предводителей дворянствапригласить дворян-владельцев населенных имений принять меры кустройству и призрению отставных и бессрочноотпускных нижних чинов,которые пожелают водвориться снова в родных деревнях и селах. Незабыты в изъявлении царской признательности и сестры милосердия,впервые совершившие свой высокий человеколюбивый подвиг на театревойны. Государь так отозвался о них в рескрипте на имя ВеликойКнягини Елены Павловны: "По вашей мысли учреждена моимНезабвенным Родителем Крестовоздвиженская община сестер милосердия,оказавшая, под вашим руководством, столь редкое самоотвержение истоль много существенных заслуг к облегчению страданий больных ираненых воинов". Заслуженная похвала воздана была и личнойблаготворительной деятельности Великой Княгини: "Высоки ипрекрасны ваши дела: вами не одна отерта слеза, не одна исцелена ранахраброго воина, не одно утешено и успокоено осиротевшее семейство. Ввашем собственном сердце и в благословениях, которые вознесутся завас к престолу Всевышнего, вы найдете себе лучшую награду; но на мнележит душевный долг, который ныне исполняю, изъявляя вам моюискреннейшую благодарность за ваши достохвальные и незабвенные труды.Зная мой добрый и преданный мне народ, я уверен, что все и каждыйразделяют со мной мои чувствования и повторяют в своих сердцах этислова благодарности за дело пользы, добра и любви христианской".

Вконце марта Государь съездил в Москву для присутствования при военномторжестве: столетнем юбилее лейб-гренадерского полка и даровал ему поэтому случаю новое знамя; он возвратился в Петербург за неделю до днясвоего рождения. К этому дню — 17-го апреля — готовилисьважные перемены в составе высшего управления Империи. В первые дницарствования, подобно генерал-адмиралу, вступили в действительноезаведование своими частями Великие Князья: генерал-инспектор поинженерной части Николай Николаевич и генерал-фельдцейхмейстер МихаилНиколаевич; осенью 1855 года уволены: генерал-адъютант Бибиков отобязанностей министра внутренних дел, а граф Клейнмихель —главноначальствующего путями сообщений и публичными зданиями изаменены: первый — С. С. Ланским, а второй — К. В.Чевкиным. Теперь уволены по прошению: председатель ГосударственногоСовета и Комитета Министров князь Чернышев, военный министр князьДолгоруков и сорок лет пребывавший во главе дипломатическоговедомства граф Нессельроде. Особой благосклонностью отличалсярескрипт к последнему. Ему ставилось в заслугу что в два предшедшиецарствования он являлся выразителем политики, целью которой былособлюдение трактатов и поддержание спокойствия в Европе, а за времяпоследней войны, успокаивая враждебные умы насчет приписываемыхРоссии видов властолюбия, способствовал благополучно совершившемусяделу примирения. "Желая упрочить мир дружественными сношениями синостранными державами, — писал Государь, — я остаюсьуверенным, что, сохраняя вам звание государственного канцлера, будуиметь в вас, по вашей опытности, полезнейшего сотрудника длядостижения предположенной мною цели".

Наосвободившиеся места назначены: военным министром —генерал-адъютант Н. О. Сухозанет и министром иностранных дел —бывший посланник при австрийском Дворе и представитель России навенских совещаниях 1855 года князь A. M. Горчаков. Первое в Империиместо — председателя Государственного Совета и КомитетаМинистров — получил, по возвращении с парижского конгресса,граф Орлов, а его заменил в должности шефа жандармов и главногоначальника ??? Отделения Собственной Его Императорского ВеличестваКанцелярии бывший военный министр князь Долгоруков.

Принаступавшем повороте в направлении нашей внешней политики особеннуюважность придавал Император выбору лица для занятия посольского постав Париже. Место это он предложил одному из заслуженнейших сотрудниковсвоего отца, министру государственных имуществ графу П. Д. Киселеву."Я здесь прошу не о согласии, а о пожертвовании с вашейстороны", — говорил он ему. Киселев принял назначение ибыл замещен во главе созданного им министерства В. А. Шереметевым. Покончине князя Паскевича наместником Царства Польского иглавнокомандующим Западной армией утвержден ведавший эти должности вовремя предсмертной болезни фельдмаршала князь М. Д. Горчаков, аисправляющим должность наместника кавказского и командующим отдельнымкавказским корпусом, вместо уволенного по прошению H. H. Муравьева,назначен генерал-лейтенант князь А. И. Барятинский. Так мало-помалуобновился состав правительства в лице большинства его членов.

17-гоапреля издан Высочайший манифест: "Вступив на прародительскийвсероссийский престол и нераздельные с ним престолы Царства Польскогои Великого Княжества Финляндского, посреди тяжких для нас и отечестванашего испытаний, мы положили в сердце своем дотоле не приступать ксовершению коронования нашего, пока не смолкнет гром брани,потрясавший пределы государства, пока не перестанет литься кровьдоблестных христолюбивых наших воинов, ознаменовавших себя подвигаминеобыкновенного мужества и самоотвержения. Ныне, когда благодатныймир возвращает России благодатное спокойствие, вознамерились мы, попримеру благочестивых Государей, предков наших, возложить на себякорону и принять установленное миропомазание, приобщив семусвященному действию и любезнейшую супругу нашу, ГосударынюИмператрицу Марию Александровну. Возвещая о таковом намерении нашем,долженствующем, при помощи Божией, совершиться в августе месяце впервопрестольном граде Москве, призываем всех ваших верных подданныхсоединить усердные мольбы их с нашими теплыми молитвами: даизливается на нас и на царство наше благодать Господня; да поможетнам Всемогущий, с возложением венца царского, возложить на себяторжественный пред целым светом обет — жить единственно длясчастия подвластных нам народов; и да направит Он к тому, наитиемВсесвятого Животворящего Духа Своего, все помышления, все деяниянаши".

Время,остававшееся до коронации, Государь употребил на поездки,представлявшиеся ему неотложными, в разные области Империи и заграницу, для свидания с королем прусским.

Уже9-го марта Император, в сопровождении всех трех братьев, выехал вФинляндию и на следующий день, чрез Фридрихсгам, прибыл вГельсингфорс. По приеме должностных лиц края, дворянства,духовенства, Его Величество посетил православный храм и лютеранскийсобор, а затем отправился в Александровский университет, где вбольшой аудитории собраны были все студенты, к которым Государь иобратился с такими словами: "Блаженной памяти незабвенныйродитель наш, желая доказать своему Великому Княжеству Финляндскомуту важность, которую он приписывал воспитанию юношества здешнегокрая, назначил меня канцлером этого университета для того, чтобы Яслужил прочной связью между ним и этим университетом. Ныне, волейВсемогущего, вступив на престол моих предков, я, в доказательстволюбви моей к этому университету, назначил канцлером его старшего сынамоего и наследника престола, чтобы он также, в свою очередь, былзалогом связи между мною и вами, как я был до этого между вами и моимотцом. Я уверен, что вы оцените это, и что финляндская молодежьстанет так вести себя, что в состоянии будет служить примером длявсякой другой молодежи. Будьте уверены в неизменности моихблагосклонных чувств к вам, а я — полагаюсь на вас".Оглушительным "ура!" отвечали студенты на речь Императора изатем пропели народный гимн. На другой день Государь, прибыв взаседание Сената, занял в нем председательское кресло и изложил своинамерения относительно государственного устройства, нравственного иматериального усовершенствования Финляндии. Второй день заключилсябалом у генерал-губернатора Берга, а на третий — Император,посетив бал, данный в честь его городским обществом, ночью оставилГельсингфорс. Тот же восторженный прием со стороны населения оказанбыл ему в Або и во всех местах его обратного следования: вТамерфорсе, Тавастгусте, Вильманстранде и Выборге. Всюду появлениеего возбуждало восторг и надежды финляндцев, выразившиеся в надписи,начертанной на триумфальной арке в Або: "Collectasque fugatnubes, solemque reducit".

Вначале мая Александр Николаевич, через Москву и Брест-Литовск,отправился в Варшаву. В поездке этой сопровождали его министрстатс-секретарь Царства Польского Туркул, скончавшийся в дороге, иминистр иностранных дел князь A. M. Горчаков. В Варшаву съехалисьцарские гости: Великая Княгиня Ольга Николаевна с супругом, наследнымпринцем виртембергским, и великий герцог саксен-веймарский; прибывшиеприветствовать Его Величество от имени императора австрийского —фельдмаршал-лейтенант князь Лихтенштейн и от короля прусского —генерал-адъютант граф Гребен; нарочные посланцы, привезшие ответысвоих государей на известительную грамоту о воцарении: от королевывеликобританской — лорд Грей и от короля бельгийцев —князь де Линь. Туда же съехались в большом числе со всех концовЦарства Польского губернские и уездные предводители дворянства,дворяне-помещики, придворные, кавалерственные и знатные дамы.Принимая 11-го мая дворянских предводителей, сенаторов и высшеекатолическое духовенство, Государь произнес по-французски следующуюзнаменательную речь:

"Господа,я прибыл к вам с забвением прошлого, одушевленный наилучшиминамерениями для края. От вас зависит помочь мне в их осуществлении.Но прежде всего я должен вам сказать, что взаимное наше положениенеобходимо выяснить. Я заключаю вас в сердце своем, так же какфинляндцев и прочих моих русских подданных; но хочу, чтобы сохраненбыл порядок, установленный моим отцом. Итак, господа, прежде всегооставьте мечтания ("Point de rêveries!" — словаэти Государь повторил дважды). Тех, кто захотел бы оставаться приних, я сумею сдержать, сумею воспрепятствовать их мечтам выступить изпределов воображения. Счастье Польши зависит от полного слияния ее снародами моей Империи. То, что сделано моим отцом, хорошо сделано, ия поддержу его дело. В последнюю восточную войну вашисражалисьнаравне с прочими, и князь Михаил Горчаков, бывший тому свидетелем,воздает им справедливость, утверждая, что они мужественно пролиликровь свою в защиту отечества. Финляндия и Польша одинаково мнедороги, как и все прочие части моей Империи. Но вам нужно знать, дляблага самих поляков, что Польша должна пребывать навсегда всоединении с великой семьей русских Императоров. Верьте, господа, чтоменя одушевляют лучшие намерения. Но ваше дело — облегчить мнемою задачу, и я снова повторяю: Господа, оставьте мечтания! оставьтемечтания! Что же касается до вас, господа сенаторы, то следуйтеуказаниям находящегося здесь наместника моего, князя Горчакова; а вы,господа епископы, не теряйте никогда из виду, что основание добройнравственности есть религия и что на вашей обязанности лежит внушитьполякам, что счастье их зависит единственно от полного их слияния сосвятой Русью".

Польскоеобщество было представлено Императору на балу, данном наместником12-го мая в королевском замке. За этим балом следовали два других:14-го — от польского дворянства и 15-го — от варшавскогогородского общества. Дворянский бал отличался необычайным блеском,пышностью, многолюдством и оживлением. Бал открылся польским: впервой паре шел Государь с графиней Потоцкой, во второй —генерал граф Красинский вел великую княгиню Ольгу Николаевну. Надругой день, 15-го мая, Его Величество пожелал лично выразить своеудовольствие комитету, занимавшемуся устройством праздника, иобъявить ему о даровании польским эмигрантам права возвратиться народину. "Я очень рад, господа, — сказал Государь, —объявить вам, что мне было весьма приятно находиться в вашей среде.Вчерашний бал был прекрасен. Благодарю вас за него. Я уверен, что вамповторили слова, с которыми я обратился к представителям дворянства,при их приеме пять дней тому назад. Будьте же, господа, действительносоединены с Россией и оставьте всякие мечты о независимости, которыенельзя ни осуществить, ни удержать. Сегодня повторяю вам опять: яубежден, что благо Польши, что спасение ее требует, чтобы онасоединилась навсегда, полным слиянием, с славной семьей русскихИмператоров, чтобы она обратилась в неотъемлемую часть великойвсероссийской семьи. Сохраняя Польше ее права и учреждения в томвиде, в каком даровал их ей мой отец, я твердо решился делать добро иблагоприятствовать процветанию края. Я хочу обеспечить ему все, чтоможет быть ему полезно и что обещано или даровано моим отцом; яничего не изменю. Сделанное моим отцом — хорошо сделано;царствование мое будет продолжением его царствования; но от васзависит, господа, сделать эту мою задачу выполнимой; вы должны помочьмне в моем деле. На вас ляжет ответственность, если мои намерениявстретят химерическое сопротивление. Чтобы доказать вам, что япомышляю об облегчениях, предупреждаю вас, что я только что подписалакт об амнистии; я дозволяю возвращение в Польшу всем эмигрантам,которые будут о том просить. Они могут быть уверены, что их оставят впокое. Им возвратят их прежние права и не будут производить над нимиследствия. Я сделал лишь одно исключение, изъяв старых, неисправимыхи тех, которые в последние годы не переставали составлять заговорыили сражаться против нас. Все возвратившиеся эмигранты могут даже, поистечении трех лет раскаяния и доброго поведения, стать полезными,возвратясь на государственную службу. Но прежде всего, господа,поступайте так, чтобы предположенное добро было возможно и чтобы я небыл вынужден обуздывать и наказывать. Ибо если, по несчастию, этостанет необходимым, то на это хватить у меня решимости и силы: невынуждайте же меня к тому никогда". Один из предводителейдворянства, граф Езерский, хотел было возражать, но Государь прервалего: "Поняли ли вы меня? Лучше награждать, чем наказывать. Мнеприятнее расточать похвалу, как я делаю это сегодня, возбуждатьнадежды и вызывать благодарность. Но знайте также, господа, и будьтев том уверены, что если это окажется нужным, то я сумею обуздать инаказать, и вы увидите, что я накажу строго. Прощайте, господа".

Проведяв Варшаве шесть дней, Император Александр с сестрой и зятем, а такжес великим герцогом саксен-веймарским отправился в Берлин. По путиприсоединился к ним Великий Князь Михаил Николаевич. Их встретил вФюрстенвальде король Фридрих-Вильгельм IV с тремя братьями, и всевместе к вечеру 17-го мая прибыли в замок Сан-Суси, где уженаходилась вдовствующая Императрица Александра Феодоровна. Поводом кпосещению прусского Двора было желание Государя лично благодаритьдядю за дружественное расположение Пруссии к России во времяпоследней Восточной войны. Не зная о тяготении прусской дипломатии кнашим противникам в первый период этой войны, он, в самый день своеговоцарения, писал королю Фридриху-Вильгельму: "Я глубоко убежден,что пока оба наши государства останутся в дружбе, вся Европа можетеще быть спасена от всеобщего разрушения; если же нет, то горе ей!ибо это последняя узда для революционной гидры". В другомписьме, которым Государь поздравлял короля с наступлением нового 1856года, находятся следующие строки: "Останемся навсегда друзьями ииспросим благословение Всевышнего на наш двойственныйсоюз. Будьтеуверены, дорогой дядя, что я вечно останусь вам признателен за стольблестящее положение, которое вы сумели сохранить для Пруссии во всепродолжение этого кризиса и которое было нам столь полезно. Давознаградит вас за это Бог!"

Четыредня, проведенные Императором Александром при прусском Дворе, прошлиобычным порядком. При первой встрече в Фюрстенвальде монархи обнялисьи затем обменялись рапортами о состоянии русской и прусской армий;18-го мая происходил парад потсдамскому гарнизону; 19-го —гарнизону берлинскому, а 21-го — ученье 3-му уланскомуИмператора всероссийского полку, которому король пожаловал вензельавгустейшего шефа на эполеты. Пока Государь проводил свободное отсмотров и учений время в кругу королевской семьи, сопровождавший егокнязь A. M. Горчаков совещался с первым министром, барономМантейфелем, давшим в честь его обед. Перед отъездом Императора главапрусского кабинета получил следующую Высочайшую грамоту: "Ревностноеслужение ваше верному нашему союзнику и другу, его величеству королюпрусскому, приобрели вам право на искреннее наше уважение. Вознаменование оного и особенного нашего к вам благоволения запостоянную заботливость вашу об упрочении дружественных сношениймежду Россией и Пруссией пожаловали мы вас кавалером ордена св.Андрея Первозванного". Александр Николаевич, простясь савгустейшей матерью, отправившейся на воды в Вильдбад, отбыл изПотсдама в ночь с 21-го на 22-е мая.

Обратныйпуть Его Величества лежал на Митаву, Ревель и Ригу. Восторженныйприем в трех этих городах был подготовлен императорскими грамотами,подтверждавшими права и преимущества дворянства эстляндского,лифляндского курляндского и эзельского, "елико они сообразны собщими государства нашего законами и учреждениями". Такие жеграмоты были пожалованы впоследствии и городам: Ревелю, Риге, Дерптуи Пернову. Во всех трех губернских городах Государь удостоил принятьбалы, данные от дворянства, а в Риге и от горожан. Хоровые имузыкальные общества устраивали в честь его серенады и факельныешествия. Громкое "ура!" не смолкало на пути его. 29-го маяИмператор сел в Ревеле на пароход "Грозящий" и на другойдень высадился в Петербурге, встреченный радостными кликамистоличного населения.

Каки в царствование Николая ?, Двор провел июнь в Царском Селе, июль иполовину августа — в Петергофе, за исключением шести дней —от 13-го по 19-е июля, — когда Государь с Императрицей съездилив Гапсаль, чтобы навестить пользовавшихся там морскими купаньямидетей своих. 14-го августа вся царская семья выехала по железнойдороге в Москву и остановилась в Петровском дворце; 17-го состоялсяторжественный въезд в первопрестольную столицу.

Призвоне колоколов и громе орудий, посреди громадного стечения народаГосударь въехал в Москву верхом, окруженный всеми Великими Князьями,в числе которых находились два его старших сына — ЦесаревичНиколай и Великий Князь Александр Александровичи. У въезда в столицувстретил Государя Московский военный генерал-губернатор; в Земляномгороде — городская дума и магистрат; в Белом городе —московское дворянство с губернским предводителем во главе; уВоскресенских ворот — Московский гражданский губернатор и чиныприсутственных мест; у Спасских ворот — Московский комендант сего штабом; у Успенского собора — Правительствующий Сенат. ИхВеличества и Их Высочества, сойдя с коней и выйдя из экипажей учасовни Иверской Божией Матери, приложились к чудотворной иконе. Напаперти Успенского собора вышли к ним навстречу Св. Синод и высшеедуховенство, с крестом и св. водой. Государь и Императрицы, войдя всобор, прикладывались к мощам московских чудотворцев, а оттуда, впредшествии высокопреосвященного Филарета, митрополита московского,прошли в соборы Архангельский и Благовещенский и наконец черезКрасное Крыльцо вступили в Кремлевский дворец, на пороге котороговерховный маршал князь С. М. Голицын поднес, по древнему русскомуобычаю, хлеб-соль.

РазукрашеннаяМосква имела вид крайне оживленный, радостный, праздничный. В неестеклись с разных концов России представители всех сословий:предводители дворянства, губернские и уездные; городские головы;депутаты подвластных России азиатских народов; волостные старшиныгосударственных крестьян. Вся гвардия была из Западной армиинаправлена к Москве и расположена частью в городе, частью лагерем вего окрестностях. Двор, генералитет, высшие государственныеучреждения — Сенат, Синод и Государственный Совет — вполном составе прибыли туда же для присутствования на всенародномторжестве. Родственные Дворы прислали своими представителями принцевкрови: прусский — племянника короля, сына принца прусскогоФридриха-Вильгельма; гессенский — принца Людвига; баденский —принца Вильгельма. Великие державы снарядили чрезвычайные посольства:императора французов представлял граф Морни, императора австрийского— князь Эстергази, королеву великобританскую — лордГренвиль.

Впродолжение трех дней герольды, сопровождаемые трубачами илитаврщиками, разъезжали по столице, громогласно возвещая опредстоявшем торжестве коронования, назначенном на 26-е августа. Оносовершилось в этот достопамятный день в Большом Успенском соборе, почину венчания на царство русских государей, установленному со временцаря Иоанна IV.

Священнодействовалмитрополит Московский Филарет, в сослужении митрополитов:С.-Петербургского — Никанора и Литовского — Иосифа,восьми архиепископов и епископов и двух протопресвитеров. При входе всобор маститый иерарх приветствовал Императора краткой речью:"Благочестивейший Великий Государь! Преимущественно велико твоенастоящее пришествие. Да будет достойно его сретение. Тебясопровождает Россия; тебя сретает церковь. Молитвой любви и надеждынапутствует тебя Россия. С молитвой любви и надежды приемлет тебяцерковь. Столько молитв не проникнут ли в небо? Но кто достоин здесьблагословить вход твой? Первопрестольник сей церкви, за пять вековдоныне предрекший славу Царей на месте сем, Святитель Петр, да станетпред нами и чрез его небесное благословение, благословениепренебесное да снидет на тебя и с тобою на Россию".

Государьзанял место на приготовленном для него посреди собора престолевеликого князя Иоанна III; царствующая Императрица — напрестоле царя Михаила Феодоровича; вдовствующая — на престолецаря Алексея Михайловича. Громким, хотя и дрожащим от волненияголосом прочитал Александр Николаевич исповедание православной веры;когда митрополит, пред возложением порфиры и короны, читалустановленные молитвы, Государь низко наклонил голову, которуювысокопреосвященный Филарет накрыл концом своего омофора. Возложив насебя венец царей, Император прикоснулся им головы коленопреклоненнойсупруги. Затем сам стал на колени и произнес во всеуслышание молитву,в которой испрашивал благословение Всевышнего на предстоявший емуцарственный подвиг, моля о ниспослании ему "духа владычня, духапремудрости и ведения, духа совета и крепости". Крупные слезыкатились по лицу до глубины души растроганного Монарха. Государьвстал — и все находившиеся в храме опустились на колени,благоговейно внемля благодарственной молитве, прочитанноймитрополитом Филаретом. Раздалось торжественное "Тебе Богахвалим!".

Началосьшествие из Успенского собора в соборы Архангельский и Благовещенский.Государь шел с Императрицей под балдахином, в порфире и короне, держав одной руке скипетр, в другой — державу, и прежде чем вступитьв Кремлевский дворец, с Красного Крыльца поклонился народу.

Высочайшийобеденный стол происходил в Грановитой Палате. Государь восседал натроне посреди обеих Императриц. Приглашенные — высшеедуховенство и особы первых двух классов — заняли места застолом, лицом к Их Величествам. Митрополит Филарет благословилтрапезу. При пушечной пальбе пили здоровье Императора, Императриц,всего царского дома, духовных особ и всех верноподданных. Архиереиобедали в мантиях и клобуках. Среди них выделялся архиепископКесарийский Василий, во время обеда не перестававший плакать, чем иобратил на себя внимание Государя, приказавшего спросить: отчего онплачет? "Плачу от радости, — отвечал греческий иерарх, —видя торжество русского Царя; плачу от горести, потому что мы,православные жители Малой Азии, страдаем под игом агарян".

ВечеромКремль и вся Москва озарились бесчисленным множеством огней.Иллюминация повторилась и в следующие два дня. На ярко освещенныхулицах и площадях народ московский ликовал до поздней ночи.

Вдень священного коронования Император Александр подписал манифест,начинавшийся такими словами: "В сей торжественный день, когда,испросив благословение Всевышнего, мы возложили на себя венец нашихпредков, первой нашей мыслью было, как всегда, благоденствие любезнойнам России. Повторяя при священном обряде коронования обет,произнесенный нами в самый час вступления нашего на прародительскийпрестол: иметь постоянной, единой целью трудов и попечений нашихутверждение, возвышение сего благоденствия, в настоящем и будущемвремени, мы не могли, с тем вместе, не обратиться к воспоминанию особытиях недавно минувших лет, ознаменованных тягостными испытаниями,но и примерами высокой доблести и новыми доказательствамибеспредельной, нелицемерной преданности верных подданных наших, всехсостояний, к Престолу и Отечеству — доказательствами, на коинезабвенный родитель наш взирал как на отраду, Небесным Промыслом емуниспосылаемую. Сие воспоминание сохранится на веки в сердце нашем иконечно перейдет к отдаленнейшему потомству. Но мы желаемвозбужденные ими в нас чувства, еще раз, при нынешнем торжестве,изъявить всенародно установлением некоторых особых знаков отличия иособо обращаемым к каждому из сословий в государстве выражениемнашего благоволения и признательности". Наподобие медали,пожалованной защитникам Севастополя, учреждалась в память минувшейвойны светлая бронзовая медаль с вензелевым изображением ИмператоровНиколая ? и Александра II и надписью: "На Тя, Господи, уповахом,да не постыдимся во веки".

Щедройрукой излил Император царские милости на ближайших к своему престолуслуг. Ветеран наполеоновских войн, бывший много лет вождем нашихвоенных сил на Кавказе, генерал-адъютант князь M. C. Воронцовпроизведен в генерал-фельдмаршалы. В княжеское Российской Империидостоинство возведен председатель Государственного Совета граф А. Ф.Орлов, в графское — обер-камергер Рибопьер, обер-гофмейстерОлсуфьев, генерал-адъютант Сумароков, а генерал-губернатор ФинляндииБерг — в графское достоинство Великого Княжества Финляндского.

Доброесердце Александра Николаевича, полное жалости и сострадания кнесчастным и обездоленным, сказалось в целом ряде милостей, льгот ивсякого рода облегчений, коих коронационный манифест перечисляетболее тридцати категорий, не считая тех, что дарованы жителям ЦарстваПольского и Финляндии. Отметим здесь главнейшие: повсеместнаянародная перепись во всей Империи для исправления податей и другихсборов; обещание в продолжение текущего 1856 года и следующих трехлет не производить рекрутского набора, "если Бог благословитпродолжением твердого мира и никакие чрезвычайные обстоятельства несделают набора необходимым"; выдача обществам и помещикамзачетных рекрутских квитанций за всех убылых ратниковгосударственного ополчения; сложение и исключение со счетов разныхнедоимок и взысканий по уплате податей и казенным начетам илирастратам; прощение и освобождение содержащихся под стражейнесостоятельных должников. Сверх того, облегчена участь осужденных повсем родам преступлений: одни прощены, другим сокращены срокинаказания; освобождены от полицейского надзора лица, оставленные вподозрении по судебным приговорам, а те, что состояли под следствиеми судом за преступления, не влекущие лишения или ограничения правсостояния, — освобождены от следствия и суда. Преступники,приговоренные к наказанию плетьми с наложением клейма, освобождены отэтого наказания. Облегчено положение лиц, присужденных к каторге илисосланных на поселение или житье, которые приобрели на то правобезукоризненным поведением. Разрешено возвращение в отечество всем,удалившимся из России без установленных видов. Отменена высокаяпошлина с заграничных паспортов.

Венцомцарского милосердия было великодушное прощение государственныхпреступников, лишенных всех прав состояния и сосланных в Сибирь илисданных в солдаты по делу о тайных обществах 1825 года и по заговоруПетрашевского в 1849 году. Им дозволено возвратиться с семействами измест ссылки и жить где пожелают в пределах Империи, за исключениемобеих столиц. Осужденным и детям их возвращены титулы и потомственноедворянское достоинство.

Надругой день после коронации Их Величества принимали поздравления вАндреевской зале Кремлевского дворца.

Вдни, следовавшие за коронацией, происходили беспрерывные блестящиепразднества: два бала и маскарад в Кремлевском дворце, парадныйспектакль в Большом театре, балы у послов французского иавстрийского. К сожалению, дождь помешал полному успеху народногопраздника на Ходынском поле и фейерверку.

Общийподъем духа, радостное возбуждение русского общества, повсеместноепламенное сочувствие благим начинаниям великодушного и милосердогоГосударя выразились в обеде, на который 3-го сентября собралисьнаходившиеся в Москве деятели мысли и слова, ученые, писатели ихудожники.

Государьи семья его оставались в первопрестольной еще целый месяц; 19-госентября они провели весь день в лавре св. Сергия; 23-го выехали изМосквы и 24-го прибыли в Царское Село. 2-го октября Их Величестваторжественно вступили в С.-Петербург, но тотчас же возвратились вЦарское Село и только к именинам Наследника, 6-го декабря, переехалина жительство в Зимний дворец.

IV.Сближение оФранцией(1856—1857).

Назначениекнязя A. M. Горчакова министром иностранных дел на место удалившегосяна покой канцлера, графа Нессельроде, означало поворот во внешнейполитике России. Извещая наших дипломатических представителей о своемвступлении в должность, новый министр лишь в общих выраженияхупомянул о направлении, указанном ему волей Государя. "Мир,заключенный в Париже, — писал он, — является началомновой политической эры. Волнения ожесточенной борьбы заменяютсясношениями, полными взаимной благосклонности. Этот результат, стольжелательный, может быть достигнут лишь доверием, которое мы внушаем итем, что сами испытываем. Государь Император надеется, что чувства,одушевляющие его в этом смысле, будут разделены всемиправительствами, которые, по окончании войны, снова вступают всвободное распоряжение своими интересами".

Нескольковремени спустя в Москве, накануне коронации, князь АлександрМихайлович имел случай более подробно развить мысль, положенную воснование его политической программы. Поводом к тому послужили двавопроса, стоявшие на очереди европейской дипломатии: опродолжавшемся, по окончании войны, занятии Греческого королевстваангло-французскими войсками и о давлении, производимом Дворамипарижским и лондонским на Неаполитанского короля, чтобы побудить еговвести в Неаполь представительный образ правления. Русский министрнаходил, что как то, так и другое противно основному началумеждународных сношений: уважению права независимости государств. Онэнергично высказывался против ничем не оправдываемого оставления вГреция чужеземных войск, вопреки воле короля Оттона и чувствамэллинского народа, и столь же решительно осуждал вмешательствоФранции и Англии в отношении короля Фердинанда к его подданным."Менее, чем когда-либо, — доказывал он, —позволительно ныне в Европе забывать, что государи равны между собойи что взаимные их отношения обуславливаются не пространством ихтерриторий, а святостью присущих им прав. Желать добиться от короляНеаполитанского уступки по внутреннему управлению его государствомпосредством угроз или угрожающих демонстраций — значит,заменить его власть своею, управлять вместо него, провозгласить безприкрас право сильного над слабым".

Переходяот двух частных вопросов к изложению общей политической системы,принятой Императором Александром II со дня вступления на престол,князь Горчаков продолжал:

"Императоржелает жить в добром согласии со всеми правительствами. ЕгоВеличество находит, что лучшее к тому средство — не скрыватьсвоего образа мыслей ни в одном из вопросов, касающихся народногоправа в Европе. Единения с теми, кто в течение многих летподдерживали с нами начала, коим Европа обязана миром, продолжавшимсяболее четверти столетия, уже не существует более в прежней целости.Результат этот произошел помимо воли нашего августейшего Государя.Обстоятельства возвратили нам полную свободу действий. Императоррешился посвятить преимущественную заботливость благосостоянию своихподданных и сосредоточить на развитии внутренних средств страныдеятельность, которая будет распространяться за пределы Империи, лишькогда того безусловно потребуют положительные пользы России. Россиюупрекают в том, что она заключается в одиночестве и хранит молчаниеввиду явлений, не согласных ни с правом, ни со справедливостью.Говорят, Россия дуется. Нет, Россия не дуется, а сосредоточивается всамой себе (La Russie boude, dit-on. La Russie ne boude pas. LaRussie se recueille). Что же касается до молчания, в котором насобвиняют, то мы могли бы напомнить, что еще недавно искусственнаякоалиция была организована против нас, потому что голос нашвозвышался каждый раз, когда мы считали это нужным для поддержанияправа. Деятельность эта, спасительная для многих правительств, но изкоторой Россия не извлекла для себя никакой выгоды, послужила лишьповодом к обвинению нас не весть в каких замыслах всемирногогосподства. Мы могли бы укрыть наше молчание под впечатлением этихвоспоминаний. Но такое положение не представляется намприличествующим державе, которой Провидение определило в Европе томесто, что занимает Россия. Настоящая депеша, которую я вам пишу поповелению Его Императорского Величества, доказывает, что нашавгустейший Государь не ограничивается такой ролью, когда считаетдолгом высказать свое мнение. Так будет и впредь, каждый раз, когдадоведется России возвысить свой голос в пользу права или когдадостоинство Императора потребует, чтобы он не скрывал своих мыслей.Что же касается до введения в действие наших вещественных сил, тоИмператор предоставляет это свободному своему усмотрению. Политиканашего августейшего Государя национальна, но она не своекорыстна, ихотя Его Императорское Величество ставит в первом ряду пользы своихнародов, но не допускает и мысли, чтобы даже удовлетворение их моглоизвинить нарушение чужого права".

Произведшийсильное впечатление в Европе, циркуляр русского министра иностранныхдел красноречиво и убедительно выражал личный взгляд ИмператораАлександра II на отношения России к иностранным державам. Сам князьГорчаков вполне разделял его; у него, как и у Государя, была однаобщая цель: мирными способами достигнуть отмены стеснительных дляРоссии и унизительных для ее достоинства постановлений парижскоготрактата. Но относительно средств к достижению цели нельзя незаметить некоторого оттенка между мыслями Императора и его министра.Как тот, так и другой негодовали на Австрию за ее вероломство, аАнглию признавали нашим естественным и непримиримым противником. УАлександра Николаевича больше лежало сердце к Пруссии, "двойственным"союзом с которой желал он заменить распавшееся соглашение трех"охранительных" держав. Но такой договор со слабейшей изсоседних держав князь Горчаков признавал недостаточным длявозвращения России прежнего ее значения в Европе, и к этомурезультату надеялся придти путем сближения с Францией. Государьсоглашался на такую попытку, хотя личные стремления Наполеона III кизменению порядка, установленного в Европе венским конгрессом, иреволюционные приемы внешней политики императора французов не внушалиему ни сочувствия, ни доверия.

Какбы то ни было, чрезвычайному французскому послу, графу Морни, оказанбыл при нашем Дворе самый почетный и ласковый прием. 26-го июляГосударь принял его в Петергофе, чрезвычайно радушно, и приветствовалследующими словами: "Я рад вас видеть здесь. Присутствие вашеозначает конец положению, к счастью уже не существующему и которое недолжно более возвращаться. Я очень благодарен императору Наполеону иникогда не забуду благосклонного влияния, оказанного им в нашу пользуна ход переговоров. Граф Орлов сообщил мне также, что он не могнахвалиться графом Валевским. Прошу вас поблагодарить его".Император заметил по этому поводу, что в Орлове Наполеон имеетгорячего друга, оставшегося и по возвращении из Парижа под его личнымобаянием: "Не могу достаточно повторить вам, как счастлив я,видя все эти признаки сближения, и если у войны была хорошая сторона,то она состоит в том, что война показала нам, как велики симпатииобоих народов друг ко другу и взаимное уважение обеих армий".

Выразивпослу удовольствие по поводу того, что на него пал выбор императорафранцузов, Государь объявил, что сам последовал примеру Наполеона,назначив своим представителем при нем одного из высшихгосударственных сановников, личного своего друга и друга покойногоотца, графа Киселева, пользующегося полным его доверием. Повторив,что живейшее желание его заключается в установлении доброго согласиямежду Россией и Францией, Его Величество заметил: "Такова была всущности политика моего отца. Я искренно сожалел о недоразумениимежду им и вами. Что до меня касается, то вы можете положиться, даювам в том честное слово, на прямоту и искренность моих намерений, иесли когда-нибудь, граф, в уме вашем возникнут какие-либо сомнения,то обратитесь прямо ко мне; вы всегда найдете меня готовым выслушатьвас и откровенно объясниться с вами".

Спереездом в Москву, на время коронации, отзывы Морни становились всеболее и более благоприятными России. Он сообщал Наполеону III, чтоГосударь обходится с ним как ни с одним из других послов, егосотоварищей; что при всякой встрече Великие Князья и Великие Княгинине упускают случая осведомиться о здоровье императора и императрицыфранцузов, в выражениях самых любезных и приветливых. О князеГорчакове он отзывался как о человеке с живым, острым умом,щеголяющем независимостью своих мнений и утверждающем, что принялпортфель только для того, чтобы доставить торжество своим убеждениям.Политическую программу русского министра Морни излагал так:

НикогдаРоссии не следовало ссориться с Францией, ее естественной союзницейпо множеству причин, которые перечисляет князь Горчаков. Франция —великая нация, прекрасно управляемая. К императору Наполеону питаетон полное сочувствие и удивление. С ним ласково обходилась королеваГортензия. Он сохранил данный ею в Италии талисман. ИмператорАлександр, в бытность Великим Князем, не одобрял политики ИмператораНиколая. Он понимает, что императору Наполеону, для того чтобыуправлять французским народом, нужна широкая свобода действий.Министр не хочет стеснять ее, ни мешать ей, и рад был бы установитьпродолжительные и прямодушные сношения между двумя императорами, непугая, впрочем, Англии. Наконец, он остался бы доволен, если бы емуудалось сохранить нынешние отношения свои: прекрасные с Францией,хорошие с Англией, прескверные с Австрией. Только чем ниже палозначение России, тем скорее желал бы он его восстановить. "И этодовольно понятно", — заключал французский посол.

Морнибыл очарован милостью и лаской Императора Александра, о котором писалНаполеону III по возвращении из Москвы в Петербург: "Между намисказать, нельзя быть любезнее этого Государя. Все, что я знаю о нем,о его семейных отношениях, дружественных связях и, должен прибавить,о действиях его по внутреннему управлению, носит отпечатокпрямодушия, справедливости, даже рыцарского духа. Он не злопамятен,полон уважения к старым слугам своего отца и своей семьи, даже когдаони плохо им служили. Он никого не оскорбляет, верен слову,чрезвычайно добр. Невозможно не полюбить его. Он обожаем своимнародом, и в его царствование Россия дышит свободно, чего не было припокойном его отце. Он, быть может, не столь театрален, как ИмператорНиколай, но я не сомневаюсь, что он больше принесет пользы своейродине, во всех отношениях и в несколько лет, чем его отец во всепродолжение своего царствования". Не менее сочувственно, чем оГосударе, продолжал отзываться Морни и о его министре: "КнязьГорчаков и я, мы не переговариваемся как посол с министром, а как двадруга. Его прежняя политика согласуется с новым положением; он радустановившемуся между нами согласию и делает что может, дабысохранить его".

ВПариже не меньше чествовали и ласкали Киселева, чем в ПетербургеМорни. Стремясь завязать непосредственные сношения с русскимцарственным домом, в конце 1856 года Наполеон III пригласил ВеликогоКнязя Константина Николаевича посетить французскую столицу, аимператрица Евгения выразила при этом желание, чтобы брат русскогоИмператора приехал в Париж в начале весны, когда окрестности этогогорода являются наиболее привлекательными.

Проведявесь великий пост в Ницце, где имела пребывание ИмператрицаАлександра Феодоровна, Константин Николаевич в первый день Пасхипришел на пароходе "Олаф" в Тулон. Там приняли его, какгенерал-адмирала, со всеми почестями, подобающими этому званию. ВТулоне остался он целую неделю, осматривая суда французскойсредиземной эскадры, военный порт и все его принадлежности, и 18-гоапреля прибыл в Париж, где ему были отведены покои в павильоне МарсанТюильрийского дворца.

Всемнадцатидневное пребывание Великого Князя в Париже императорфранцузов не раз имел с ним продолжительные совещания о политике. Онговорил своему гостю, что события Крымской войны отошли уже в областьистории и что поэтому можно и должно рассуждать о них вполнехладнокровно и беспристрастно, тем более что обе стороны и ошибкиделали, и стяжали лавры; что в Европе возможны разные усложнения ивозникновение новых важных вопросов; что хорошо было бы, если быРоссия, Франция и Англия заблаговременно обсудили и решили, как имдействовать сообща. Можно ожидать в близком будущем волнений вИталии, с целью объединения, и восстаний христиан в Турции. В обоихслучаях Наполеон III признавал желательным образование как наАпеннинском, так и на Балканском полуострове федераций из небольшихотдельных государств. Он выказал большое презрение к Австрии, а оПруссии сказал, что не следует препятствовать ей округлять своивладения. Наконец, он повторил Великому Князю вопрос, ужепредложенный им графу Орлову во время конгресса: "Не захочет лиРоссия присоединить Галицию?" Его Высочество, разумеется,уклонился от определенного ответа.

Поездкав Париж Великого Князя Константина Николаевича была первым шагом кличному сближению двух императорских дворов, русского и французского;вторым — должно было служить свидание самих императоров. О немдавно уже толковали в Европе. Тотчас по заключении мира представительПруссии при Германском сейме фон Бисмарк-Шенгаузен, зорко следившийсо своего наблюдательного поста за ходом европейской политики,сообщил берлинскому Двору распространенный во Франкфурте слух онамерении Александра II посетить французскую столицу. Двукратноепутешествие по Германии, предпринятое русским Императором в 1857году, дало новую пищу догадкам и предположениям.

Послеразрешения от бремени Императрицы Марии Александровны пятым сыном,нареченным Сергием, врачи предписали Ее Величеству лечение водами вКиссингене. Государь и Государыня с августейшими детьми 11-го июняотплыли из Петербурга на пароходе "Грозящий" и высадилисьна берег в Киле, в Голштинии, откуда, через Гамбург и Ганновер,направились сначала в Дармштадт, а потом в Вильдбад, где находиласьвдовствующая Императрица. Туда приехал навестить АлександраНиколаевича король виртембергский, которого император австрийскийпросил взять на себя роль примирителя между ним и русскимИмператором. На представление короля об опасностях, грозящих Европеот революции, поддерживаемой бонапартовской Францией, и онеобходимости для монархов сплотиться, дабы дать ей отпор, ИмператорАлександр отвечал: "Я не питаю вражды к Австрии, но не имеюповода и сочувствовать ей. О сближении России с нею не может быть иречи, пока я не получу от австрийской политики более надежныхручательств, чем ныне. Но если даже она и даст мне таковые, то все жея никогда непозволю увлечь себя в тройственный союз, направленный противФранции". В свою очередь, сопровождавший Государя князь A. M.Горчаков заявил виртемберскому королю, что Россия будет старатьсявступить с Пруссией и Францией в тесную связь, имеющую назначениемвообще поддерживать мир и право в Европе и что если впоследствииАвстрия почувствует потребность приступить к их союзу для защиты техже начал, то Россия не будет ей в том препятствовать. Сам корольдолжен был сознаться, что попытка его примирить Австрию с Россией неудалась.

ИзВильдбада Государь заехал сначала в Карлсруэ, для посещениявдовствующей великой герцогини Баденской, а потом в Баден, чтобыотдать визит лечившемуся там королю виртембергскому и повидаться спринцессой Августой, супругой его любимого дяди, принца прусского.

ИзБадена Император Александр заехал за Императрицей и детьми вДармштадт, а 24-го июля вся царская семья прибыла в Киссинген. Междутем Бисмарк воспользовался проездом через Франкфурт бывшего своегосотоварища по званию, посланника при Германском сейме князяГорчакова, чтобы прямо поставить ему вопрос: состоится ли всемиожидаемое свидание двух Императоров? Князь Александр Михайловичотвечал, что это весьма возможно; что лично ему, да и его Государю,такое свидание может быть только приятно, так как обоюдные отношениямонархов, состоящих в постоянной дружеской переписке —превосходны; что, однако, первый шаг должен последовать со стороныФранции, которой Россия показала уже довольно предупредительности.Коснувшись отношений России к Австрии, русский министр иностранныхдел поведал прусскому дипломату, что настроение Императора Александрато же, что и было; что одними словами Австрия не изменит холодностиРоссии, которая не даст ввести себя фразами в обман, утратив веру вмнимую свою солидарность с "австрийским" консерватизмом;что пока Франция будет держаться настоящей системы, она естественнозаймет утраченное Австрией место, а союз России, Пруссии и Франции,заменив прежний Священный союз, охранит мир Европы и укажет пределавстрийскому честолюбию на Востоке и в Германии. Такой тройственныйсоюз князь Горчаков выставил целью всех своих усилий, допускаяприступление к нему со временем и четвертого члена — Англии, окоторой отозвался с несравненно меньшим недружелюбием, чем обАвстрии.

НедоверчивыйБисмарк полагал, что, беседуя с ним, русский министр намеренно скрылот него время и место свидания обоих Государей, которое считал ужерешенным делом. Прозорливый дипломат ошибался. В Киссингене к приездуимператорской четы собрались представители России при разныхевропейских дворах, в том числе и граф Киселев, посол в Париже. Назамечание его, что нам всячески надо стараться о союзе с Францией, накоторую одну мы можем опереться, потому что Пруссия, связанная сГерманией, в состоянии оказать нам некоторую поддержку лишь до техпор, пока мы находимся в хороших отношениях с Францией, Государь невысказался определенно, но изъявил согласие на личное свидание сНаполеоном III, коль скоро оно будет им предложено.

СамНаполеон колебался и медлил. Сколь ни сильно было желание егосблизиться с Россией, но он опасался, как бы сближение это не вызвалоразрыва союзных отношений с Англией, которыми он очень дорожил. Вэтом настроении поддерживала его императрица Евгения, не скрывавшаяот нашего посла, что, по мнению ее, Франция союзом с Англиейвозвратила себе подобающее ей место в Европе и только в союзе с неюможет сохранить его. О сравнительной выгоде для Франции соглашений сДворами лондонским и петербургским императрица французов такотозвалась в доверительной беседе с графом Киселевым: "Я думаю,что для сохранения порядка, для спокойствия Франции, для status quo,как вы выражаетесь в дипломатии, союз с Англией необходим. Другоедело, когда захотят действовать наступательно, когда задумаютисправить карту Европы; тогда, и только тогда, союз с Россией нужен.До тех же пор мы должны оставаться добрыми друзьями и не идти далее.Всего же лучше — жить в согласии со всеми, и в особенности сАнглией".

Устроитьсвидание Императоров Александра и Наполеона взял на себя родственныйнашему Дармштадтский Двор, давно уже поддерживавший с Парижем самыедружественные отношения. С этой целью один из братьев ИмператрицыМарии Александровны, принц Александр, написал Наполеону письмо, вкотором предлагал ему съехаться с шурином в Дармштадте или Бадене, адругой брат, великий герцог Людвиг, даже сам отправился в Пломбьердля личных переговоров. Ему поведал наконец Наполеон желание своесвидеться с русским Государем. Узнав о том, король виртембергский незахотел дать опередить себя дармштадтским соседям, поспешил вБиарриц, где находился император французов, и пригласил егоотпраздновать в Штутгарте 15-го сентября семьдесят шестую годовщинусвоего рождения, предупредив, что к этому дню он ждет к себе иИмператора Александра.

1-гоиюля именины Императрицы Александры Феодоровны были торжественноотпразднованы в Вильдбаде, куда к этому дню съехались все братья ЕеВеличества, за исключением короля Фридриха-Вильгельма. Туда же прибылиз Киссингена и Государь. Из Вильдбада он снова вернулся в Киссинген,и оставив там Императрицу продолжать ее лечение, сам с детьми, черезПотсдам и Штеттин, предпринял обратный путь в Россию.

Цельювозвращения Государя в Петергоф было участие в Красносельском лагере,а также семейное торжество. 25-го января 1856 года Великий КнязьНиколай Николаевич вступил в брак с дочерью принца Петра и принцессыТерезии Ольденбургских, Александрой Петровной. 16-го августа 1857года состоялось бракосочетание Великого Князя Михаила Николаевича спринцессой Цецилией Баденской, нареченной, по принятии еюправославной веры, Великой Княжной Ольгой Феодоровной. Шесть днейспустя Государь выехал в Варшаву, где провел день своеготезоименитства, и через Берлин 6-го сентября вернулся к ожидавшей егов Дармштадте Императрице.

Готовившеесяв Штутгарте свидание Императоров Александра и Наполеона возбуждаловсеобщее беспокойство в Англии. Негодовала и королева спринцем-супругом, и все ее министры, а лорд Пальмерстон приписывалсближение с Россией интригам окружавших Наполеона III "политическихаферистов" (stock-jobbing politicians), под которыми разумелграфа Морни и главного советника его по финансовым делам банкираПерейра. Желая лично воздействовать на впечатлительного владыкуФранции, королева Виктория еще осенью пригласила его и императрицуЕвгению провести несколько дней в любимом ее местопребывании, наострове Уайте.

Впромежуток между приглашением и поездкой отношения тюильрийскогокабинета к сент-джемскому обострились до крайности, в особенности повопросу о соединении Дунайских княжеств. Дошло до того, что,подчиняясь внушениям из Лондона и Вены, Порта отвергла предложения,представленные ей от имени России, Франции, Пруссии и Сардиниипредставителями этих держав в Константинополе, которые спустили тогдасвои флаги и объявили Оттоманскому правительству, что прерывают с нимдипломатические сношения. В этот самый день, 25-го июля, приехали вОсборн Наполеон и Евгения. Император французов был в крайне мрачномрасположении духа и в первом своем разговоре с принцем Альбертом далпонять, что ему надоел и грубый тон Пальмерстона, и упреки в изменеанглийскому союзу каждый раз, когда он расходится во мнениях свеликобританским Двором.

Привлеченныев Осборн лорды Пальмерстон и Кларендон пошли на уступки, королеварассыпалась в любезностях и заискиваниях пред своими гостями, а принцАльберт взялся обратить Наполеона на путь истины, вселить в негонедоверие к России и возвратить его в лоно исключительного союза сВеликобританией.

Целиэтой он не достиг. На обвинение во вступлении в заговор с Россиейпротив независимости и целости Порты Оттоманской Наполеон возразил,что убедился в том, что Россия и не помышляет об овладенииКонстантинополем, и сам принялся упрекать принца за соглашение Англиис Австрией по восточным делам, которое, говорил он, гораздо заметнееи деятельнее, чем собственное его сближение с Россией. Он негодовална Австрию за ее двоедушие, указывал на попытки ее примириться сРоссией и привел ответ Императора Александра, что хотя он и незлопамятен, но никогда не согласится на такой договор с Австрией,который был бы враждебен Франции. "Согласитесь, что это делаетчесть Императору", — заметил Наполеон. Главным побуждениемего в стремлении сойтись с Россией было именно желание предупредитьвозобновление направленного против Франции союза трех северныхдержав, т. е. России, Австрии и Пруссии. Что же касается до свиданияс русским Императором, то оно, как признался Наполеон, вызваноследующим обстоятельством. Убежденный в том, что мир Европы неупрочится, пока не будут подвергнуты пересмотру договоры 1815 года,Наполеон поручил Морни возбудить этот вопрос в беседе с ИмператоромАлександром и постараться узнать его мнение и вызвать его на обменмыслей. Но русский Государь ответил послу, что он научен опытом отца,имевшего накануне последней войны подобный разговор с сэромГамильтоном Сеймуром, и что воспоминание о вреде, проистекшем отоглашения этого разговора, налагает печать молчания на уста егокаждый раз, когда он имеет дело с дипломатом.

Избеседы с принцем Альбертом император французов вынес убеждение, чтоему не дождаться от Англии поддержки роившимся в голове "тихогоупрямца" (le doux entêté), как некогда называла егомать, королева Гортензия, широким планам об облагодетельствованиивселенной. Тем более росло в нем желание объясниться с русскимИмператором без посредников и с откровенностью, исключаемойдипломатическими приемами и обычаями. У нас несколько иначе понималипредстоявшее свидание и были далеки от мысли связывать с нимкакое-либо "исправление карты Европы". Император Александржаждал спокойствия и мира. Князь Горчаков, хотя и придавал высокуюцену дружбе с Францией и даже приписывал свиданию в Штутгартезначение "исторического события", далеко выходящего запределы обычного акта придворной вежливости, но виды его непростирались далее отмены ненавистных для России постановленийпарижского трактата. За содействие к достижению этой русской цели онготов был выдать Наполеону Австрию, которой не прощал еепредательства в последнем восточном кризисе. Наконец, в соглашении стюильрийским кабинетом он усматривал лучшее средство разрешить современем, без особых потрясений и согласно с пользами и историческимипреданиями России, сложную задачу распределения турецкого наследствамежду различными христианскими народностями, населяющими Балканскийполуостров.

Государьразделял взгляды своего министра иностранных дел и одобрял егополитику. Но вокруг него было немало лиц, с трудом свыкавшихся смыслью о сближении с Двором революционного происхождения, какимпредставлялся им Двор третьего Бонапарта. Они не скрывали своей кнему брезгливости, и их стараниям следует приписать отменупервоначального предположения, чтобы в свидании Императоров принялиучастие и обе Императрицы. В Париж дали знать, что МарияАлександровна не может прибыть в Штутгарт по нездоровью, но почьей-то, вероятно злонамеренной, нескромности императрице Евгениибыло показано письмо самой русской Государыни, выражавшее нежеланиевстретиться и познакомиться с нею. "Письмо это, —рассказывала впоследствии Евгения Киселеву, — показалось мне поменьшей мере жестоким (cruelle). Я решилась не ехать в Штутгарт,несмотря на выраженное императором желание, и умоляла его ненастаивать, говоря, что не могу преодолеть себя и что гораздоосторожнее отклонить неприятную встречу, которая может иметь толькоприскорбные последствия".

Покаодин родственный Двор, Гессен-Дармштадтский, устраивал свидание вШтутгарте, другой Двор, также родственный, — Саксен-Веймарский,хлопотал о том, чтобы за этим свиданием последовало другое —между русским и австрийским Императорами. Уступая настояниям его,Александр Николаевич согласился встретиться с Францем-Иосифом вВеймаре на возвратном пути из Штутгарта. К этому съезду немецкиегосудари хотели привлечь одновременно и короля прусского, чтобыизгладить впечатление франко-русского сближения, противопоставлениемему призрака Священного союза. Князь Горчаков, встретившийся снова сБисмарком на вечере, данном в Дармштадтском замке в честь русскойИмператорской четы, не преминул, однако, его заверить, что ИмператорАлександр ни за что не согласится на "тройственный" союз,который своим демонстративным характером непременно вызвал бы вполнепонятное и законное недоверие тюильрийского двора. На том же вечеревпервые был представлен Государю прусский посланник при Германскомсейме. Его Величество выразил Бисмарку сожаление о том, что корольФридрих-Вильгельм не будет присутствовать при его знакомстве сНаполеоном, но тотчас же заметил, что великий герцог дармштадтскийэтому рад, потому что штутгартское свидание и без того озабочиваетнемецкие Дворы.

11-госентября император Наполеон, в сопровождении министра иностранных делграфа Валевского и обер-шталмейстера генерала Флери, выехал изшалонского лагеря и на другой день прибыл в Баден. Вечер он провел уродственницы своей, вдовствующей великой герцогини Стефании. Тамузнали французы, что прямо из Штутгарта русский Император отправитсяв Веймар для свидания с императором австрийским. Известие это крайнеих озадачило. Впрочем, генерал Флери заметил Бисмарку, прибывшему вБаден за несколько дней до того времени в свите принца Вильгельмапрусского, что когда один государь предупреждает другого, что будетнаходиться на пути его, то последний не может, конечно, изменитьсвоего маршрута, не совершив невежливости, и что существуют средствасделать встречу двух монархов неизбежной. И он, и Валевскийосведомлялись с беспокойством: правда ли, что император Франц-Иосифнамерен посетить в Дармштадте Императрицу Марию Александровну? Утромследующего дня принц прусский был принят Наполеоном и имел с нимпродолжительное совещание.

Тогоже 12-го сентября приехал в Штутгарт из Дармштадта ИмператорАлександр. В свите его находились: принц Александр Гессенский иминистры: иностранных дел князь Горчаков и императорского двора графАдлерберг. В Штутгарте ожидал его граф Киселев. Великая Княгиня ОльгаНиколаевна с супругом, наследным принцем виртембергским, выехала ЕгоВеличеству навстречу в город Людвигсбург; старик-король встретил егона станции Фейербах, в одной миле от столицы. Государь остановился впринадлежавшей августейшей сестре его вилле Берг.

13-госентября, в пять часов пополудни, прибыл туда же император французов.Встретивший его на вокзале король виртембергский отвез его в замок,где ему отведено было помещение. Император Александр находился впавильоне, служившем жилищем Великой Княгине Елене Павловне. Он вышелиз павильона и направился в большую залу замка в ту самую минуту,когда входил в нее Наполеон. Оба Государя встретились и дружескипожали друг другу руки. Они удалились затем в смежную гостиную ипробыли в ней, в оживленной беседе, более получаса. В это времяГорчаков и Валевский разговаривали в зале, у окна. Императоры обедализа семейным столом короля виртембергского в замке, а вечер провели нарауте у Великой Княгини Ольги Николаевны, в вилле Берг, причем князьГорчаков имел первый и весьма продолжительный разговор с Наполеоном.На другой день, после торжественного обеда в загородном дворцекороля, император французов ездил в виллу Берг приветствоватьИмператрицу Марию Александровну, приехавшую утром из Дармштадта. Балпри Дворе был отменен по случаю траура по скончавшемся принце ЕвгенииВиртембергском. День рождения короля, 15-го сентября, праздновался всемейном кругу. Наконец, 16-го оба Императора, проведя утро нанародном земледельческом празднике в Канштадте, завтракали у ВеликойКнягини, а в три часа пополудни русские Император и Императрицаотбыли в Дармштадт. Наполеон провожал их на вокзал железной дороги ив тот же вечер сам уехал из Штутгарта.

Впродолжение трех дней, проведенных вместе в виртембергской столице,Александр II и Наполеон III виделись часто и вели продолжительныеполитические беседы. Совещались и сопровождавшие их министры. И те, идругие обменялись мыслями по всем текущим политическим вопросам иодинаково признали обоюдную пользу откровенных объяснений, а такжедружеского и согласного действия, с целью поддержания мира иравновесия в Европе. Согласились также о несовместимости с этойпрограммой всякой революционной политики. Наполеон обратил вниманиеГосударя на положение Италии, служившее источником беспокойства иволнений в будущем, и приписывал его тому обстоятельству, что Австрияпереступила за пределы договоров 1815 года. Он настаивал нанеобходимости устранить ее из Италии. Александр Николаевичограничился уверением, что не повторит ошибки 1849 года. Что жекасается до предстоявшего свидания с императором Францем-Иосифом, тоГосударь просил собеседника считать его как бы уже состоявшимся,потому что ни в каком случае оно не могло повлиять на его политику, атем паче видоизменить ее.

Такимобразом, штутгартские переговоры двух Императоров и их министровиностранных дел увенчались бы полным успехом, если бы, ободренныйприветливостью русского Государя, Наполеон не решился завести речь оПольше. Вот его слова, как он сам передавал их графу Киселеву тотчаспо возвращении в Париж: "Что касается до отношений России кФранции, то я вижу только один вопрос, который может статьщекотливым. Это — вопрос польский, если он должен поднятьсяснова и занять собой европейскую дипломатию. Я имею обязательства, откоторых не могу отречься и должен щадить общественное мнение, котороево Франции очень благоприятно Польше. Об этом обстоятельстве я долженоткровенно предупредить Ваше Величество, чтобы не пришлось прерватьнаши добрые отношения, которыми я так дорожу". Столь неожиданноезаявление, естественно, произвело на Императора Александравпечатление в высшей степени неприятное. Сдержав порыв негодования,он холодно и спокойно ответил Наполеону, что никто более его самогоне желает Польше мира и преуспеяния, но что всякое чужеземноевмешательство может только повредить исполнению его добрых намерений,возбуждая в поляках несбыточные надежды. Едва император французоввышел от Государя, как он, обратясь к одному из лиц своей свиты,сказал: "Со мною дерзнули заговорить о Польше!" Слова этибыли произнесены так громко, что отголосок их тогда же разнесся повсей Европе. По этой или по другим причинам, но заготовленные русскимминистром иностранных дел акты остались неподписанными. Впрочем, онине имели важного значения и касались лишь второстепенных вопросов: озакрытии Дарданелл и о государственном устройстве Дунайских княжеств.

Нетого ожидали в Европе от свидания двух могущественнейших Государейсвоего времени. Об опасениях, возбужденных им в Германии, можносудить по следующим словам современного письма Бисмарка изФранкфурта: "Ввиду одного только факта русско-французскогосвидания, здесь уже чувствуют, что Германский союз пошатнулся и всесоюзные вопросы не вызывают более интереса в моих сотоварищах. Какскоро вся конституция сейма низошла бы на степень "историческогомемориала", если бы действительно состоялся союз между обеимидержавами, с практическими целями!" Ничего подобного несостоялось в Штутгарте, и произошло даже нечто совершенно противное.Роковое слово "Польша" внесло семя раздора в зарождавшуюсядружбу России к Франции. Иначе быть не могло с той минуты, как,повторяя ошибку всех своих предшественников на французском престоле,Наполеон III отношения свои к России обусловил не жизненнымиинтересами Франции, а соображениями посторонними, частьюдинастическими, частью отвлеченно-сентиментального свойства.

Несмотряна такой непредвиденный оборот штутгартской встречи, князь Горчаковбыл или по крайней мере казался вполне ею довольным, и в разговоре сБисмарком выразился о ней в тоне полной удовлетворенности, едва нетриумфа. По словам его, свидание это оправдало и даже превзошло всеожидания России. Ему приписывали значение "историческогособытия". Таково оно на самом деле. Это факт совершившийся, иизменить его не может свидание в Веймаре. Бисмарка интересовало вособенности узнать, не было ли принято каких-либо решений пошлезвиг-голштинскому вопросу, бывшему предметом давних пререканиймежду Данией и Германским союзом и снова начинавшим возбуждать умы вГермании. Князь Александр Михайлович отозвался о нем спренебрежением, несколько оскорбительным для его собеседника. Онсказал, что в этом вопросе Франция придерживалась сначала мнения,отличного от мнения России, постоянно настаивая на сильном и скоромвмешательстве Европы в датско-немецкий спор, но что после того какона пришла к соглашению с Россией по несравненно более важнымпредметам, шлезвиг-голштинский вопрос отошел на степень тех, окоторых говорится: de minimis non curat praetor, и уже не вызоветразногласия между обоими Дворами. Франция вполне усвоила воззренияРоссии, а потому разрешение спора будет предоставлено уговорукопенгагенского Двора с вожаками партий в герцогствах, а затем и сфранкфутским сеймом. Сам Горчаков переговорит о том с Мантейфелем вБерлине. Датский представитель на сейме, Бюлов, уже обращался к нему,в качестве личного друга, за советом, и князь преподал ему таковой,как "это делает отец по отношению к спорящим детям, предлагая"сильнейшему быть благоразумнейшим и уступить", причем подсильнейшим — разумелась Дания. "По крайней мере, —замечает Бисмарк, — так понял я не совсем ясное в подробностяхизложение". Князь Горчаков несколько раз повторил, чтошлезвиг-голштинский вопрос — вопрос чисто немецкий и непредставляет важности с точки зрения европейских интересов. Что жекасается до штутгартского свидания, то на нем обсуждались делапервостепенной важности и по всем достигнуто полное соглашение,вполне удовлетворяющее интересам России, "а также, —присовокупилрусский министр, — и Пруссии". Из Штутгарта Государь иИмператрица заехали в Дармштадт за августейшими детьми и 18-госентября были встречены в Эйзенахе великим герцогом и великойгерцогинею саксен-веймарскими, с которыми осмотрели историческийзамок Вартбург. К вечеру они прибыли в Веймар, куда на другой деньприехал австрийский император. Свидание его с АлександромНиколаевичем продолжалось всего одни сутки. Министры с обеих сторонотсутствовали, и время проведено в веймарском семейном кругу,расширившемся прибытием сестры вдовствующей великой герцогини, вдовынидерландского короля, Анны Павловны. У великого герцога в замке былобед, на котором присутствовали оба Императора, потом спектакль. Наследующее утро император Франц-Иосиф уехал из Веймара, а Государьсъездил в Дрезден, чтобы навестить короля саксонского. 22-го сентябрявся царская семья уже была в Потсдаме, и там отдохнула целую неделю.Дальнейший путь ее лежал на Варшаву, где Их Величества расстались сдетьми, отправившимися прямо в Петербург, а сами они, исполняя давнеенамерение посетить "древний богоспасаемый Киев, Иерусалимрусской земли, и поклониться печерским святыням" — какписал о том Александр Николаевич еще до коронации митрополитукиевскому Филарету, проследовали туда через Люблин,Владимир-Волынский, Ровно и Житомир. 15-го октября Государь иИмператрица возвратились в Царское Село, а к георгиевскому празднику,26-го ноября, переселились на зиму в Зимний Дворец.

V.Внешняя политикана Западе и на Востоке(1858—1860).

Впродолжение 1858 года Император Александр не выезжал из России.

30-гомая, в годовщину рождения Петра Великого, освящен, в Высочайшемприсутствии, Исаакиевский собор, величественный храм, сооружавшийся впродолжение четырех царствований, в память основателя Петербурга ипреобразователя России. Тотчас после этого торжества Государьпредпринял продолжавшуюся с 18-го по 30-е июня поездку на незнакомыйему дотоле север России: через Тихвин и Вологду проехал он вАрхангельск, посетил Соловецкий монастырь и возвратился черезЛодейное Поле по Ладожскому озеру. По окончании лагерного сбора вКрасном Селе Император с Императрицей и дочерью, Великой КняжнойМарией Александровной, спустился по Волге, от Ярославля черезКострому до Нижнего, осмотрел ярмарку и, расставшись с Государыней вМоскве, через Смоленск, Вильно и Ковно 11-го сентября прибыл вВаршаву. Там навестил Его Величество уже вступивший в управлениегосударством, за болезнью брата, короля, принц Вильгельм прусский, апо отъезде его высочества — принц Наполеон, которому императорфранцузов поручил отдать визит, сделанный французскому Двору ВеликимКнязем Константином Николаевичем, и при этом случае сообщить русскомуГосударю об обострении отношений Франции к Австрии и о неизбежностивойны за освобождение Италии. Двоюродный брат Наполеона ??? принятбыл в Варшаве вежливо, но сухо; он остался там всего два дня. 21-госентября Император Александр возвратился в Царское Село.

Вполовине декабря Наполеон III воспользовался проездом через ПарижВеликого Князя генерал-адмирала, чтобы в доверительной беседе с нимразвить свою политическую программу. Австрию выставлял он заклятым,непримиримым врагом как Франции, так и России. Пока Франция займетсявытеснением ее из Италии, Россия должна возбудить против нееподвластных ей славян, за что, при мире, получит Галицию, независимоот пересмотра в ее пользу парижского трактата. Всесильной, по мнениюимператора французов, явилась бы тогда на европейском материкекоалиция, состоявшая из Франции и России — на окраинах, аПруссии с германскими государствами — в центре. Англия потерялабы всякое значение; могущество ее было бы поколеблено, под условием,конечно, чтобы Россия, Франция и Пруссия действовали дружно истремились к одной и той же цели, не дозволяя враждебным проискамсовращать их с общего политического пути.

Такиезамыслы не могли не встретить противодействия в Англии. Пользуясьродственными отношениями королевы к принцу прусскому, возникшимивследствие выхода ее старшей дочери за сына последнего,Фридриха-Вильгельма, сент-джемский кабинет хлопотал о примиренииПруссии с Австрией и о заключении между ними союза, к которомуприступила бы и Великобритания. Слухи об этих предположениях,вдохновителями которых считали короля бельгийцев и племянника его,принца Альберта, мужа королевы Виктории, тревожили тюильрийский Двор.В последний день 1858 года, по новому стилю, русский посол в Парижеимел по этому предмету продолжительное совещание с французскимминистром иностранных дел. Валевский старался разведать: какогосодействия может ожидать Франция от России в случае войны с Австриейиз за Италии? Граф Киселев отвечал: "Главные основания обоюдныхдействий при подобной случайности были определены в Штутгарте, иобещанное содействие будет свято выполнено моим АвгустейшимГосударем; что же касается до подробностей, то нужно войти вближайшее соглашение. В настоящую минуту могу сказать только одно: вРоссии не сочувствуют войне наступательной, но между Россией иФранцией могут быть возбуждены переговоры насчет постановки награнице Австрии наблюдательного корпуса или армии, в составе,достаточном для отвлечения части ее военных сил".

Слова,сказанные императором французов австрийскому послу на торжественномприеме в Тюильри в первый день нового 1859 года, были поняты в Европекак предвестие близкой и несомненной войны. В Лондоне хотя исочувствовали национальным стремлениям, но боялись, как бы из заИталии не произошло у Франции столкновения с соединенными силамиГермании, которое, при соучастии России, легко могло разгореться вовсеобщую войну, а та — повести к территориальному расширениюобеих союзных Империй. Отсюда усилия сент-джемского кабинета убедитьНаполеона не нарушать мира, раздражавшие императора французов.

Втронной речи, произнесенной при открытии законодательной сессии,Наполеон III не без умысла оттенил свои отношения к Англии и России.О первых он сказал: "Союз Франции и Англии, для скреплениякоторого я не щадил ничего, утвердился вследствие счастливовосстановившейся взаимности чувств с королевой и государственнымилюдьми всех партий". А о вторых: "Отношения мои к русскомуИмператору носят, со времени заключения мира, отпечаток самойискренней дружественности, потому что по всем спорным вопросам мыпришли к соглашению". Императорский кабинет откликнулся на этислова, и пока Англия навязывала свое посредничество между Францией иАвстрией, Россия, отвечая тайному желанию Наполеона, предложилаобсудить и разрешить возникшие недоразумения по итальянскому вопросуна общеевропейском конгрессе.

Предложениеэто, вследствие страстной оппозиции со стороны Англии и Австрии,осталось без последствий. Два месяца спустя, подойдя, на балу вТюильри, к русскому послу, император французов заявил ему, чтонастало удобное время, чтобы войти с Россией в соглашениеотносительно одновременного пересмотра трактатов: венского 1815 годаи парижского 1856 года, которые одинаково тяжелы для обеих империй.Если верить показанию принца Альберта, то князь Горчаков был не прочьпойти на такую сделку и высказался в этом смысле пред английскимпослом в Петербурге.

Нодо того дело не дошло. Война вспыхнула внезапно, вследствие отказаАвстрии принять участие в конгрессе и последовавшего за тем нападенияее на Сардинию. Цель войны Наполеон III определил так, в воззваниисвоем к итальянскому народу: "Италия, свободная от Альп доАдриатики!" Это, впрочем, не помешало немецкой печати отвечатьна его программу предъявлением прав Германии на Эльзас и Лотарингию,отвоевать которые следовало в Париже. Несмотря на собственныенатянутые отношения к венскому Двору, Пруссия в его защитумобилизовала свою армию. По ее предложению франкфуртский сеймпостановил держать в боевой готовности все союзные контингенты. В этукритическую минуту Императорский кабинет выступил на помощь Франции.В циркулярной депеше на имя русских дипломатических представителейпри немецких дворах князь Горчаков взял на себя посредничество междуФранцией и Германией. Упомянув о том, что некоторые государстваГерманского союза, встревоженные войной Франции против Австрии,опасаются за свою будущность, русский министр иностранных делуспокаивал их, напоминая о торжественном заявлении французскогоправительства, что никаких враждебных замыслов против Германии оно непитает. Такое заявление, продолжал он, горячо и сочувственно принятоевсеми великими державами, налагает и обязательства. В этом смыслеРоссия выразила Франции свое сочувствие, та самая Россия, чтонапрасно старалась достигнуть разрешения всех спорных вопросов на еюже предложенном конгрессе. Сожалея, что венский двор не оценил подостоинству его примирительных намерений, Императорский кабинетстремится ныне лишь к тому, чтобы возникшая война ограничилась тойместностью, на которой столкнулись породившие ее интересы. КнязьГорчаков указывал, что Пруссия приняла на себя защитунеприкосновенности Германии и охрану равновесия Европы; чтовозвышенно-рыцарский характер принца-регента, располагающего к томуже значительными военными силами, может, кажется, служить достаточнымзалогом спокойствия Германии; что России едва ли нужно упоминать,ссылаясь на историю, в какой степени ей не чужды интересы Германии, ичто она не щадила жертв тогда, когда интересам этим угрожаладействительная опасность; наконец, что Германский союз —комбинация исключительно оборонительного свойства и что только в этомзначении она получила место в европейском международном праве, наосновании договоров, в подписании коих участвовала Россия. По всемэтим соображениям, если немецкие государства, руководясь догадками,ни на чем не основанными, предпримут враждебные действия противФранции, то нарушат цель учреждения союза и поступят противно духудоговоров, узаконивших его существование.

ВоФранции нравственная поддержка России принята была спризнательностью. Французские генералы говорили графу Киселеву, чтоциркуляр князя Горчакова стоит стотысячной армии. Но не прошло ишести недель, как мир был подписан в Виллафранке, непосредственноимператорами Наполеоном и Францем-Иосифом. Австрийского императорапобудили к тому его военные неудачи, а также опасение, как бывмешательство Пруссии, хотя и предпринятое в его пользу, не доставилоей слишком влиятельного положения в Германии. Наполеон III, напротив,невзирая на блестящие победы французской армии, не считал себядостаточно сильным, чтобы одному вести борьбу с соединенными силамиАвстрии и всей Германии.

Лето1859 года Император Александр провел, по обыкновению, в Царском Селеи в Петергофе. Оно было ознаменовано двумя торжествами: открытием,25-го июня, памятника Императору Николаю в Петербурге ипровозглашением совершеннолетия Наследника Престола, ЦесаревичаНиколая Александровича, состоявшимся в шестнадцатую годовщину егорождения, 8-го сентября. Принесение присяги происходило в ЗимнемДворце, тем же порядком, как и Александром Николаевичем в 1834 году.В манифесте по этому случаю Государь так отозвался о своем первенце:"Хранимый Небесным Провидением, воспитанный нами в неуклонномследовании правилам церкви православной, в теплой любви к отечеству,в сознании своего долга, Его Императорское Высочество достиг втекущем году установленного основными законами нашими совершеннолетияи, по принесении сего числа Всевышнему благодарственного молебствия,торжественно, в присутствии нашем, произнес присягу на служение нам игосударству".

Вследза тем Его Величество совершил поездку в Юго-Западный край. ЧерезМоскву, Тулу, Орел, Курск, Чугуев, Харьков и Полтаву проследовалИмператор в Киев, затем — в Белую Церковь, Умань, Елисаветград,Николаев, Одессу, Каменец-Подольск, всюду по пути производя смотрывойскам, ученья и маневры. При этом случае Государь посетилПочаевскую лавру и наконец прибыл в Варшаву. Там оставался он с 5-гопо 10-е октября. Ко дню его прибытия, съехались в столицу ЦарстваПольского для совещания в Высочайшем присутствии, под руководствомминистра иностранных дел, дипломатические представители России прибольших европейских Дворах: из Парижа — граф Киселев, изЛондона — барон Бруннов, из Берлина — барон Будберг, изВены — Балабин. Туда же стеклись члены разных немецкихвладетельных домов: эрцгерцог Альбрехт австрийский, великий герцогСаксен-Веймарский, принцы Вильгельм Нидерландский и АвгустВиртембергский.

Киселевпредставил Государю записку о своевременности заключения формальногосоюза с Францией. По поводу ее Его Величество весьма неблагосклонновыразился об императоре французов. "Доверие мое к политическимвидам Людовика Наполеона, — сказал он, — сильнопоколеблено. Егоприемынебезупречны(Ses allures ne sont pas correctes). Нужновнимание, чтобы не вдаться в обман. К мысли вашей о заключенииоборонительного договора может быть приступлено не иначе как позаключении мира или после конгресса. До тех пор следует поддерживатьдобрые отношения, но с тем вместе следить за ходом этой политики,которая, повторяю, внушает мне мало доверия". Государьприпомнил, что, являясь к нему в Варшаве, за год перед тем, принцНаполеон, именем императора, говорил ему, что тот решился вести войнувплоть до Вены, чтобы принудить Австрию к заключению мира прочного иокончательного. "И вот, — продолжал Александр Николаевич,— ни с того ни с сего он предлагает мир, непредупредив никого. Действияэти не могут мне внушить доверия и ввиду такой неопределеннойполитики заставляют быть настороже".

Наваршавском съезде 1859 года выяснилась вполне перемена, совершившаясяв отношениях России к Франции. То не был еще разрыв, но существенноеуклонение от установленной в Штутгарте политической программы.Франция переставала быть нашей главной союзницей, и место ее занялаПруссия, утвердившая его за собой на долгие годы. Два обстоятельства,главным образом, содействовали этому результату: личная дружбаИмператора Александра к дяде, принцу-регенту, два года спустявступившему на престол Пруссии под именем короля Вильгельма I, иживой, энергичный и умелый образ действий вновь назначенногопрусского посланника при русском Дворе, фон Бисмарка-Шенгаузена.

Впоследние годы царствования Фридриха-Вильгельма IV брат его, принцВильгельм, придерживался в политике, как внутренней, так и внешней,направления, прямо противоположного тому, которому следовал король,набиравший министров из бюрократов и опиравшийся в палатах на такназываемую партию юнкеров, органом которой служила "КрестоваяГазета". С 1850 года принц прусский открыто выступил сторонникомнационального движения, имевшего целью поставить Пруссию во главеобъединенной Германии, ратовал против состоявшегося в Ольмюце, припосредничестве России, примирения с Австрией и во время Крымскойвойны настаивал на присоединении Пруссии к коалиции морских держав.Последствием было охлаждение его отношений, некогда стольдружественных, к Императору Николаю, строго осуждавшему егонационально-либеральные стремления. Тотчас по вступлении в управлениекоролевством принц Вильгельм уволил прежних министров и заменил ихкабинетом, составленным из людей, принимавших участие впреобразовательном движении 1848 года. Про них посланник наш, баронБудберг, писал князю Горчакову, "что они будут ярымипротивниками всей политической системы, которую интересы наши побудятнас отстаивать". Действительно, во внешних делах принц-регенттяготел к Англии, с которой породнил его брак сына с принцессойВикторией, независимо от тесной дружбы, связывавшей его самого скоролевой и принцем-супругом. Он был решительным противникомполитической комбинации, которую ласкал наш Двор: тройственногосоглашения между Россией, Францией и Пруссией и, опасаясь замысловНаполеона ??? на левый берег Рейна, не поколебался взять под своепокровительство Австрию, невзирая на непрерывное соперничество ее сПруссией в немецких делах. С Александром Николаевичем сблизился онснова во время пребывания Государя в Бадене и в Вильдбаде летом 1857года; на следующий год, осенью, посетил его в Варшаве и с тех пор велс ним оживленную переписку по всем современным политическим вопросам.Его личному влиянию следует приписать возбуждение подозренийцарственного племянника против Наполеона, которого он в письмах своихи беседах выставлял как орудие всемирной революции, неустанностремящимся к ниспровержению законного порядка в Европе.

Совершенноиных взглядов на политику придерживался Бисмарк, новый представительПруссии при русском Дворе. За восемь лет пребывания его воФранкфурте-на-Майне, в звании уполномоченного при союзном сейме, онпришел к заключению, что главное препятствие на пути Пруссии кдостижению главенства в Германии — Австрия, и что рано илипоздно придется вступить с нею в открытую, ожесточенную борьбу. Вотпочему он во все продолжение последней Восточной войны глубокоскорбел о подчинении берлинского Двора внушениям из Вены и где толькомог настойчиво противодействовал австрийским видам и проискам. Так,он убедил короля не дать увлечь себя в войну с Россией, отнюдь,впрочем, не из расположения к ней, а потому, пояснял он, что из такойвойны "Пруссия не извлекла бы для себя ни малейшей выгоды".

Первоеминистерство принца-регента не могло оставить дипломата, воззрениякоторого шли вразрез с его собственными, уполномоченным Пруссии приГерманском союзном сейме, и в начале 1859 года — переместилоего посланником в Петербург, чтобы, по собственному его выражению,дать ему остыть на холоду (kaltzustellen). У нас встретили Бисмарка,как старого и испытанного друга. Очень скоро в рядах петербургскогодипломатического корпуса он занял выдающееся место, остававшеесянезамещенным со времени отъезда Морни. С князем Горчаковым связывалапрусского дипломата давняя дружба, зародившаяся во время совместногоих пребывания во Франкфурте и скрепленная общей ненавистью к Австрии.При Дворе Бисмарка принимали как посланника родственного Двора, таксказать, запросто, вне официальных торжеств и церемоний. Государьприглашал его на охоту, вдовствующая Императрица, благосклонностькоторой он успел снискать, — в Царское Село и Петергоф, где онпроводил по нескольку дней и, как сам писал жене, чувствовал себя"словно на родине" (heimatlich).

Осенью1859 года Бисмарк сопровождал Государя в Варшаву и вместе с нимсъездил в Бреславль, где с 10-го по 13-е октября Александр Николаевичимел свидание с принцем-регентом. В письмах к родным прусскийдипломат не мог нахвалиться милостивым и полным участия обхождениемрусского Императора, который, по возвращении его из отпуска вПетербург, дружески обнял его и выразил живейшую радость, что видитего снова.

Междутем дела на Западе усложнялись с каждым днем. Цюрихский мирныйтрактат, заключенный Францией с Австрией, оказался неисполнимым.Революционное движение охватило всю Италию. Наполеон III снова сталзаискивать в Англии, просить ее поддержки. Новую эту эволюциюоблегчило ему падение торийского министерства и возвращение вигов квласти, с лордом Пальмерстоном во главе. Как первый министр еебританского величества, так и занимавший в его кабинете должностьминистра иностранных дел, лорд Джон Руссель, издавна сочувствовалинациональным стремлениям итальянцев. Под влиянием такого сближенияНаполеон III подписал торговый договор с Англией, отменявший всякиетаможенные стеснения в товарном обмене обоих государств.

Такоескрепление союзной связи морских держав произвело в Петербурге крайненеблагоприятное впечатление. Князь Горчаков в конце 1859 года нетолько согласившийся на предложенное Францией созвание конгресса, нои выразивший намерение самому явиться на него в качестве первогоуполномоченного России, взял свое согласие назад месяц спустя, лишьтолько узнал о предварительном соглашении тюильрийского двора ссент-джемским. Не стоит, пояснял он в депеше к Киселеву, собиратьконгресса для того, чтобы утвердить сделку, заключенную междуФранцией и Англией, помимо других держав.

Восстановленноемежду дворами тюильрийским и сент-джемским согласие продолжалось,однако, не долго. В конце января 1860 года в Лондоне одновременноузнали и о воссоединении с Сардинией Тосканы, герцогств и легатств, иоб уступке Франции Ниццы и Савойи. Трудно себе представить бурю,которую вызвала по ту сторону Ла-Манша весть о новых земельныхприобретениях Франции. Снова раздались громовые речи в парламенте,появились в печати бранные статьи, изливавшие зависть, злобу и страх.Императора французов обвиняли в нарушении данного слова, в коварстве,в предательстве, приписывали ему намерение возвратить Франции ееестественные границы, не только на Альпах, но и на Рейне. В письме кПальмерстону королева потребовала установлений немедленногосоглашения Англии с Пруссией и Австрией, с тем чтобы каждая из этихдержав обязалась дать знать двум другим о всяком заявлении илипредложении, которое могло быть сделано ей со стороны Франции иклонилось бы к перемене настоящего положения территориальноговладения в Европе, и чтобы на такое заявление или предложение не былодаваемо отзыва прежде, чем состоится уговор с двумя прочимидержавами. Из Вены и Берлина получены были в Лондоне ответы,выражавшие полное согласие на такое предложение. Принц-регентпрусский писал к принцу Альберту, что к тройственному соглашению оннадеется привлечь и Россию, которая "не может же признать началонародного самодержавия".

Расчетпринца Вильгельма не оправдался. В это самое время Императорскийкабинет обнаружил снова намерение сблизиться с Францией, побуждаемыйк тому оборотом дел на Востоке.

Ссамого заключения парижского мира Франция придерживалась наБалканском полуострове политики вполне сходной с политикой русскогоДвора, постоянно благоприятствуя христианским народностям исодействуя развитию их автономии. Так, в Дунайских княжествах она,вместе с нами, высказалась за соединение Молдавии и Валахии; в Сербии— за водворение династий Обреновичей и за признание за неюнаследственного права. Когда в 1858 году между Турцией и Черногориейзавязалась кровопролитная борьба, одно появление в Адриатическом морерусских и французских военных судов вынудило Порту отказаться ототмщения за понесенное турками поражение на Гроховском поле исогласиться на новое разграничение, на выгодных для Черногорииоснованиях. Действуя сообща во всех делах европейского Востока,России и Франции постоянно приходилось пререкаться с Англией иАвстрией, упорно отстаивавшими права султана и начала независимости ицелости Оттоманской империи.

Освободительноедвижение, увенчавшееся в Италии полным успехом, не могло неотразиться на подвластных Турции христианах. Волнения, проявившиеся вконце 1859 и в начале 1860 года в Боснии и Герцеговине, в Болгарии иМакедонии, в Фессалии и Эпире, турки подавили с возмутительнойжестокостью и с полным забвением гарантий, предоставленных христианамгатти-гумаюном 1856 года. Хотя парижский трактат и лишил Россиюпринадлежавшего ей, в силу прежних договоров с Портой, правапокровительствовать православным подданным султана, перенеся этоправо на совокупность великих держав Европы, но по привычке,освященной веками, угнетаемые продолжали обращать к русскому Царюсвои жалобы и мольбы о помощи. К тому же во многих местностяхпритеснения турок вызвали такое озлобление в населении, что можнобыло опасаться скорого и поголовного восстания христиан. Все этопобудило князя A. M. Горчакова поднять пред Европой вопрос обедственном положении христианского населения Балканскогополуострова, причиненном нарушением Портой торжественно принятых еюна себя обязательств, и об опасностях, коими оно угрожало всеобщемуспокойствию. В деле этом Россия не могла рассчитывать на поддержку ниАвстрии, ни Англии, с которыми только что вступила в тесноесоглашение Пруссия. Оставалось заручиться содействием Франции,располагавшей тогда в так называемом "европейском концерте",сверх собственного голоса, еще и голосом Сардинии, уже готовойпреобразиться в Итальянское королевство. Предварительно официальногообращения к великим державам Императорский кабинет пожелал узнать, вкакой мере тюильрийский Двор расположен поддержать его предложение, ипоручил графу Киселеву войти с ним в подготовительное соглашение повосточным делам.

Запросрусского Двора пришелся кстати французскому правительству,возымевшему намерение обратить его для себя в исход из затруднений,созданных положением дел в Италии, а потому оно в высшей степенипредупредительно отнеслось к заявлению Киселева. Министр иностранныхдел Тувенель отвечал послу, что император Наполеон с удовольствиемпримет предложение петербургского кабинета как доказательстводружеского доверия Императора Александра; что он готов войти вдоверительное соглашение с русским Двором по возбужденному им важномупредмету; что вопрос восточный может быть рассматриваем в связи ситальянским вопросом и что нужно поэтому обсудить, нельзя ли взаменВенеции, без которой не может обойтись Италия, отдать Австрии всевосточное побережье Адриатического моря? Вместе с тем Тувенель, какбы от себя лично, намекнул Киселеву, что России следовало бы овладетьБатумом, дабы иметь на азиатском берегу Черного моря безопасный порт.Все сказанное он просил содержать в глубокой тайне, из опасения, какбы англичане, проведав о соглашении России с Францией, не решилисьовладеть проливами, и даже Константинополем, и основать свое право насовершившемся факте. Тогда князь Горчаков решился на важный шаг. 4-гомая, собрав у себя представителей великих держав в Петербурге, онпросил их обратить внимание правительств на беспорядки, непрекращавшиеся в различных частях Турции, и на необходимость общимиусилиями положить им конец, а две недели спустя выступил уже сформальным предложением. В циркуляре, разосланном во все нашипосольства и миссии, изложен взгляд Императорского кабинета как набедственное положение дел на Востоке, так и на средства устранитьистекающие из него опасные последствия. Документ этот заслуживаетвнимания как политическая программа, которой русский Дворпридерживался неуклонно по отношению к Порте и ее христианскимподданным во все продолжение царствования Императора Александра II.

"Вотуже более года, — писал русский министр иностранных дел, —как агенты наши в Турции обращают наше внимание на становящееся всеболее и более серьезным положение подвластных Порте христианскихобластей, а именно Боснии, Герцеговины и Болгарии. Положение этозачалось не ныне; но в последние годы оно не только не улучшилось,как можно было надеяться, по постоянно ухудшалось. Христианскиеподданные его величества султана приняли с доверием ипризнательностью положительные обещания преобразований, но они досележдут практического осуществления надежды, освященной вдвойнеторжественным актом монарха и согласием Европы. Страсти и ненавистьне только не уменьшились, но развились с новой силой; проявлениянасилия, страдания населения, наконец события, совершившиеся назападе Европы и отозвавшиеся как ободрение и надежда на Востоке,довершили приведение его в состояние брожения. Ясно, что такоеположение не может продолжаться, не подвергнув опасности ОттоманскуюИмперию и всеобщий мир". Упомянув о представлениях, сделанныхПорте, и об увещаниях, обращенных к христианам, а также об обращениик великим державам с целью вызвать между ними соглашение, князьГорчаков продолжал: "Мы не выступили с безусловнымипредложениями относительно хода дела, а ограничились тем, что заявилио неотложности его (urgence) и указали на цель. Что касается донеотложности, то мы не скрыли, что она представляется нам недопускающей ни сомнений, ни замедления; относительно же цели, мыразумели в ней два отдельных фазиса: прежде всего —расследование на месте, немедленное, при участии европейскихделегатов, дабы проверить истину фактов; потом — соглашение,установить которое зависит от великих держав, между собой и Портой,дабы побудить ее принять нужные органические меры и тем внести в ееотношения к христианскому населению Империи улучшение действительное,серьезное и прочное". Русский министр утверждал, чтопредлагаемое им вмешательство нельзя считать ни оскорблением дляПорты, которая более всех прочих держав заинтересована ввосстановлении спокойствия, ни посягательством на ее права. ЖелаемоеРоссией соглашение великих держав с Оттоманским правительствомдолжно, напротив, служить христианам ручательством участия Европы ких судьбе, Порте — доказательством расположения к ним держав."Со своей стороны, — заключал князь Горчаков, —после изведанного опыта, Европа не может, как нам кажется, найти вчем-либо другом, кроме этого нравственного воздействия, ручательств,требуемых вопросом первостепенной важности, с коим неразрывно связаноее спокойствие и в котором интересы человеколюбия совпадают синтересами политическими. Наш Августейший Государь никогда неотрекался от живого сочувствия, питаемого им относительно первых. ЕгоВеличество не желает принять на совесть упрека в молчании, ввидуподобных страданий, в то самое время, когда столько голосоввозвысилось в других местах, при условиях гораздо менеенастоятельных. Впрочем, мы глубоко убеждены, что такой оборот мыслейнеразрывно связан с политическим интересом, который Россия, как и всепрочие державы, полагает в поддержании Оттоманской империи. Мы льстимсебя надеждой, что виды эти разделяются всеми кабинетами. Но мы такжеубеждены, что время иллюзий прошло и что всякое колебание, всякоезатягивание дела будут иметь серьезные последствия. Содействуя всеминашими силами увлечению Оттоманского правительства на путь, которыйпредупредит эту опасность, мы хотим дать ему доказательство нашейзаботливости и в то же время исполняем долг, налагаемый на васчеловеколюбием. Приглашая великие державы присоединиться к нам длядостижения этой цели, мы тем самым устраняем всякую возможностьисключительных видов или вмешательства".

Вчастном письме, сопровождавшем отправление циркуляра к Киселеву,Горчаков выразился о нем: "Мы осветили маяком подводный камень".И действительно, вслед за сообщением русского Двора, как разительноеподтверждение развитых в нем доводов, разнеслась по Европе весть окровавой резне, учиненной в Сирии мусульманами над христианами.Событие это устранило все сомнения и колебания великих держав. В июлесобралась в Париже общеевропейская конференция по восточным делам ирешила занять временно Сирию семитысячным французским корпусом, апроизводство следствия и переустройство Ливана — поручитькомиссии из делегатов великих держав. Русскому уполномоченному вконференции, графу Киселеву, хотя и не удалось вследствие упрямогосопротивления Англии включить в конвенцию, в которой были изложенывсе вышеприведенные решения, дополнительную статью, проектированную вПетербурге, но сущность ее была все же воспроизведена в одном изпротоколов конференции, гласившем: "Что вспоминая документ,высокое значение коего признано в статье IX договора 18-го марта 1856года, — под этой фразой разумелся гатти-гумаюн, —уполномоченные великих держав не могут не заявить, что правительстваих нетерпеливо ожидают, чтобы во исполнение торжественного обещанияВысокой Порты приняты были серьезные меры к улучшению участи христианвсех исповеданий, живущих в Оттоманской империи".

Успехободрил князя Горчакова, и он решился сделать еще шаг по путиединения с Францией в Восточном вопросе. Отклонив предложенный ею впользу Австрии обмен Венеции на балканское побережье Адриатики, онпоручил Киселеву разведать, не пожелают ли в Париже облечь соглашениес Россией в форму письменного договора, присовокупляя, что, по мнениюего, тесный союз между Францией и Россией обеспечил бы взаимныеполитические выгоды обоих государств и что Франция всегда можетрассчитывать на готовность нашу к тому (Elle nous y trouvera toujoursprêts). "Мы просим только одного, — писал министр, —чтоб не нарушали наших принципов, пожертвовать которыми мы не можем.Император Александр дал понять это еще в Штутгарте. Выражая такоткрыто свои действительные политические виды, мы просим, чтобы иФранция платила нам таким же прямодушием".

Междуграфом Киселевым, с одной стороны, Тувенелем, Морни и самимимператором французов — с другой, завязались оживленныепереговоры на предложенных русским Двором основаниях. К осенивыработана была следующая программа соглашения. Россия и Франциявыразили желание, чтобы Оттоманская империя продолжала существовать,доколе это окажется возможным, и условились не допускать нанесения ейкакого-либо удара извне, который мог бы ускорить ее падение; но еслив Турции вспыхнет внутренний кризис, то обе державы обязывались, непреследуя никакой исключительной выгоды, действовать сообща, дабы непозволить и прочим державам обратить этот кризис в свою пользу, впротивность началу равновесия Европы и интересам России и Франции. Впоследнем случае решено содействовать образованию на Балканскомполуострове небольших независимых государств, в пределах ихестественных этнографических границ, соединенных федеративной связьюс общей союзной столицей в Константинополе, провозглашенном вольнымгородом.

Вышеизложенноесоглашение занесено было в протокол, скрепленный по статьям (paraphé)обоюдными уполномоченными, Тувенелем и Киселевым, и оставалось лишьоблечь его в форму трактата, когда состоявшееся в октябре 1860 года вВаршаве свидание русского императора с императором австрийским ипринцем-регентом прусским побудило тюильрийский кабинет отступитьсяот предположенного решения.

ВПетербурге не доверяли искренности Наполеона III, подозревая его внепостоянстве и двоедушии. Сам он подавал несомненный к тому повод,беспрерывно колеблясь между двумя противоположными течениями, товыражая предпочтение России, то снова склоняясь на сторону Англии.Существовала и другая причина к разладу, начинавшему обнаруживатьсямежду русским Двором и наполеоновской Францией. То было соучастие еев революционном движении, охватившем Аппенинский полуостров.Император Александр строго осуждал предприятие Гарибальди на Неапольи потворство ему со стороны покровительствуемого Францией сардинскогоДвора. Русский представитель в Турине не раз протестовал против тойподдержки, которую правительство короля Виктора-Эммануила оказывалопроявлениям народных стремлений к единству во всех концах Италии.Когда же сардинские войска, без объявления войны, вступили вЦерковную область и граф Кавур объявил во всеуслышание о намеренииприсоединить Неаполитанское королевство к Сардинии, то русская миссиябыла, по Высочайшему повелению, немедленно отозвана из Турина."Поступки сардинского правительства, — писал по этомуповоду князь Горчаков, — не позволяют нам более считать егобезучастным в движении, охватившем полуостров. Оно само принялоответственность за него и поставило себя в вопиющее противоречие сначалами народного права. Выставляемая им необходимость бороться санархией не может служить ему оправданием, коль скоро оно воздвигаетпреграды революции, дабы воспринять ее наследство, а не для того,чтобы остановить ее ход или исправить бесчинства. Подобные предлогине могут быть терпимы. Здесь речь идет не об итальянском вопросе, нооб интересе, общем всем правительствам, о вечных законах, без которыхникакой общественный порядок, никакой мир, никакая безопасность немогут существовать в Европе. Государь Император не считает возможнымоставлять долее свою миссию свидетельницей поступков, осуждаемых егосовестью и убеждениями".

Напоступательный ход всемирной революции, на необходимость принятьсообща меры к обузданию ее постоянно указывал Император Александр вчастных письмах к дяде, принцу-регенту прусскому, которыйвоспользовался таким настроением царственного племянника, чтобыпредложить ему свидание в Варшаве, с приглашением к участию в нем иавстрийского императора.

Кактолько слух о предстоявшем свидании трех государей достиг до Парижа,он возбудил величайшие беспокойство и тревогу в Наполеоне III и егосоветниках. Ревностнейший из сторонников России при тюильрийскомдворе, Морни, обратился с доверительным письмом к князю Горчакову. Онпривел русскому министру слова, вырвавшиеся у Наполеона: "Якрайне опечален этим варшавским свиданием, не по существу, а повнешнему его виду. Огласка, политический эффект этой встречипринимаются в Европе за несомненный признак охлаждения к Франции, аэто очень жаль и меня огорчает. Я хорошо знаю, что чувства Императораотносительно меня не изменились, но наша признанная дружба былавеликой взаимной силой, тогда как кажущееся удаление обоюдно насослабляет". Соглашаясь с мнением Наполеона, Морни довольно верноразгадал причину сближения, происшедшего между Петербургом и Веной,заключавшуюся в опасении, как бы распространение революционногодвижения в Венгрии не отразилось на Польше. Но Франция, утверждал он,не виновна в этом движении, а что касается до Польши, то ясно, что неможет быть и речи о восстании ее, пока Россия и Франция состоят вдружбе и союзе. Далее, Морни доказывал невыгоду для России какой быто ни было политической сделки с Австрией: первая принесла бы все вэтот договор, вторая — ничего. Россия может обязаться взятьАвстрию под свое покровительство, но немыслимо, чтобы Австрияпокровительствовала России. Приписываемое ей намерение вызватьпересмотр Парижского трактата — горькая насмешка. Не по ее липочину потребована была от России уступка части Бессарабии? Пересмотрвозможен только по уговору с Францией. Наконец, благоразумно ли состороны России, в ту самую минуту, когда начинается агония турецкойсилы и открывается ее наследство, удаляться от Франции,могущественной, мужественной и верной, и искать союза с Австрией,обладающей противоположными качествами? "В конце концов, —заключал Морни, — при франко-русском союзе, как это частоговорили мы друг другу, любезный князь, обоим нашим правительствамнечего спасаться ни внутри, ни вне; но разъединение ослабит их, а принастоящих обстоятельствах, может быть, что и не Франция наиболеепострадает от этого развода (de ce divorce)".

Вответе своем князь Горчаков отрицал намерения, приписываемые русскомуДвору. "Здание, над сооружением которого трудились вы и я, —уверял он Морни, — тесное единение между Францией и нами —существует во всей целости, поскольку это касается до нас. Оно неутратило в наших глазах ничего из своих свойств и представляется намкак соглашение, основанное на взаимных и постоянных интересах обеихстран". О союзе с другими державами, утверждал далее русскийминистр, нет и речи; варшавское же свидание внушено единственножеланием всеобщего умиротворения. "Впрочем, —присовокуплял он, — Россия отделяет интересы Франции отприскорбных явлений, совершившихся в Италии после Виллафранкскогомира, и считает необходимым соглашение великих держав, чтобыпротиводействовать злу. К соглашению этому она будет стремитьсясообща с Францией, с которой связывают ее и общие взгляды наположение дел на Востоке". Письмо свое Горчаков оканчивалобещанием, "что союз России с Францией не погибнет в его руках(ne périclitera pas entre mes mains)".

СамИмператор Александр успокоил французского посла, герцога Монтебелло,уверением, что он едет в Варшаву не для того, чтобы образоватькоалицию, а с тем, чтобы выступить там примирителем между Австрией иФранцией. Jevais à Varsovie pour y faire non de la coalition, mais de laconciliation.

21-госентября Императрица Мария Александровна разрешилась от бременисыном, нареченным Павлом, а 30-го — Государь отбыл из ЦарскогоСела. В Вильне выехали ему навстречу некоторые из немецких гостей:великий герцог Саксен-Веймарский, принцы Карл и Альберт прусские,Август Виртембергский и Фридрих Гессен-Кассельский. Его Величествоприбыл в Варшаву 8-го октября, в один день с Цесаревичем НиколаемАлександровичем, проследовавшим туда прямо из Петербурга. На другойдень приехал принц-регент прусский с великим герцогомМекленбург-Шверинским, на третий — император австрийский.Монархов сопровождала многочисленная и блестящая свита. С принцемВильгельмом прибыли: министр-президент князь Карл-АнтонГогенцоллернский и военный министр генерал Роон; с императоромФранцем-Иосифом — министр иностранных дел граф Рехберг игенерал-aдъютанты графы Кренневиль и Куденгов. В свите ИмператораАлександра находились: князь A. M. Горчаков, принцы ГеоргМекленбург-Стрелицкий и Александр Гессенский и прусский посланник вПетербурге, Бисмарк. Кроме того, как и в предшедшем году, ко днюприбытия Государя съехались в Варшаву дипломатические представителиРоссии при главных европейских дворах: из Вены — Балабин, изБерлина — барон Будберг, из Парижа — граф Киселев.

КиселеваАлександр Николаевич встретил выражением недоверия к"Людовику-Наполеону", повторением упреков ему завиллафранкское перемирие, неодобрительным отзывом о его политике вИталии. Прием этот уже предрешил участь привезенной Киселевымзаписки: о пользеоборонительного союза с Францией,с точным определением взаимных обязательств договаривающихся сторон.Ознакомясь с нейи передавая ее князю Горчакову, Его Величество надписал: "Противкого?" Записка и проект договора остались, конечно, безпоследствий.

Приемы,ученья и смотры, обеды, спектакли в продолжение четырех днейчередовались с совещаниями, происходившими между Государями и ихминистрами. Положено потребовать от Наполеона гарантий, с цельюсохранить мир Европы, поддержать расшатанные основы народного права иостановить успехи всеобщей революции. Но князю Горчакову удалосьотклонить все, что могло придать этому решению характер вызывающийили просто враждебный Франции. Вызвавшись быть посредником междуВеной и Берлином, с одной стороны, и Парижем — с другой, он могписать Морни, что варшавское свидание было одинаково благоприятно дляРоссии и для Франции: для России потому, что убедились вневозможности распорядиться в чужую пользу ее вещественными силами;для Франции — ибо удостоверились, что единение с нею продолжаетслужить основанием русской политики и что никакая коалиция невозможнапротив нее, пока того не хочет Россия. Князь Александр Михайлович,увещевая Морни содействовать, со своей стороны, упрочению этогорезультата отказом Франции от солидарности с революцией, просил егоне поступаться "принципами", замечая: "Без них нельзясоздать ничего прочного. Между нами существует достаточнопервостепенных интересов, чтобы служить нам общей связью. Мыпринимаем в расчет требование времени, но Европа не находится всостоянии первобытного общества, когда все было tabula rasa, и мытвердо уверены, что отречение от понятий права, из которых истекаютпринципы, не есть условие ни прогресса, ни цивилизации в мало-мальскиустойчивом деле". В том же смысле высказался министр и предфранцузским послом в Петербурге.

Таквыражалась русская дипломатия, но в наших военных кругах не считалиНаполеона III расположенным последовать преподанным ему советамумеренности. Ожидали разрыва Австрии с Сардинией и опасались, как быон не сопровождался восстанием Венгрии, которое распространилось бына балканских христиан и на Галицию. Полагали, что обе морскиедержавы будут поддерживать это движение сначала тайно, а потом иявно, вооруженной рукой. На этот случай считали необходимым принятьнекоторые военные меры, усилить войска, расположенные в ЦарствеПольском, увеличить артиллерию, вызвать несколько казачьих полков сДона, заготовить провиант, все это невзирая на крайнее оскудениегосударственного казначейства. Государь разделял этот взгляд,выраженный во всеподданнейшей записке наместника Царства Польского иглавнокомандующего 1-й армией, князя M. Д. Горчакова, и положил наней следующую резолюцию: "Первые соображения (о мерахподготовительных) одобряю, но предоставляю себе решить, когда к нимприступить. Насчет же вторых, (постановка армии на военную ногу), недай Бог, чтобы нам нужно было к ним приступать, и надеюсь, чтодипломатическими сношениями нам удастся отвратить опасения, о которыхкнязь Горчаков упоминает, иначе будет повторение 1854 года".

Варшавскиесовещания были прерваны горестным известием об опасном обороте,внезапно принятом болезнью вдовствующей Императрицы. ИмператорАлександр тотчас оставил Варшаву, а гости его разъехались оттуда ужепосле его отъезда. Государь спешил к одру умирающей матери и прибыл вЦарское Село 16-го октября. Три дня спустя, 19-го числа, ИмператрицаАлександра Феодоровна мирно опочила, окруженная всеми членами царскойсемьи. 5-го ноября тело ее предано земле в Петропавловском соборе,рядом с гробницей Августейшего Супруга, Императора Николая I.

VI.ПрисоединениеАмура и Уссури и покорение Кавказа(1855—1864).

Спервых дней царствования Императора Александра II внешняя политикарусского Двора, будучи выжидательной в Европе, явилась весьмадеятельной на крайнем Востоке, благодаря энергии генерал-губернатораВосточной Сибири Н. Н. Муравьева и неуклонной твердости, с которойподдерживал его во всех начинаниях сам Государь.

Занятиемустьев Амура и заложением Николаевского поста в 1851 году положеноначало водворению русского владычества в этой части побережьяВосточного океана. Но долина Амура считалась еще принадлежавшейКитаю, с согласия которого мы в 1854 году, по объявлении нам войныАнглией и Францией, сплавили вниз по реке подкрепления людьми,оружием и снарядами, для усиления войск, занимавших Камчатскуюобласть и административный центр ее — Петропавловский порт. Вследующем 1855 году, ввиду ожидаемого нападения союзнойангло-французской эскадры, Муравьевым сделано распоряжение о переводеиз Петропавловска в устье Амура как всего гарнизона, так и местнойнашей эскадры.

Вступивна престол, Император Александр подтвердил полномочия, данныеМуравьеву Императором Николаем для ведения переговоров с китайцами оразграничении обеих соседних империй и, вопреки выраженномуканцлером, графом Нессельроде, опасению, что Китай едва ли согласитсяна земельные уступки без войны, признал необходимым — как писало том Муравьеву Великий Князь Константин Николаевич — в видахразвития Сибирского края "утвердить за Россией весь левый берегАмура и получить право свободной торговли в северных областяхКитайской империи". Первое из этих требований было предъявленоМуравьевым китайским уполномоченным, прибывшим к нему летом 1855 годав Мариинский пост на Амуре, но те отвечали уклончиво и условия нашисообщили в Пекин. Муравьев хотя и предпочитал мирный исходпереговоров, но пригрозил китайцам готовностью, в случаепротиводействия их свободному движению наших войск по Амуру,двинуться в Монголию и Манджурию. Китайский трибунал, заведовавшийвнешними сношениями Небесной империи, в листе на имя русского сенатажаловался на неукротимого генерал-губернатора, выставляя на вид, чтопод предлогом защиты от английского флота последний занял на рекеСунгари от моря несколько городов и несколько селений, издавнаплатящих дань богдыхану. Находя, что генерал Муравьев "вовсе незаботится о поддержании двухсотлетнего дружественного согласия итвердого мира", трибунал просил "вразумить Муравьева".Министерство иностранных дел не считало возможным простирать нашитребования к Китаю далее испрошения согласия Пекинского правительствана свободное плавание по Амуру и учреждения на левом берегу егонескольких станций для склада провианта и топлива. Но прибывшийвесной 1856 года в Петербурга Муравьев успел убедить Государя вважности приобретения для России в собственность Амурского края иПриморской области, и вследствие его представлений Император повелел:снабдить генерал-губернатора Восточной Сибири новыми полномочиями дляпродолжения с китайцами переговоров на предъявленных уже им условиях;плавание же по Амуру продолжать, предложив китайцам за требуемыеземельные уступки несколько артиллерийских орудий; при этомвоздерживаться, впрочем, от всяких насильственных мер; открытую силуупотреблять лишь для освобождения русских из плена, в случаезадержания их китайцами, и, действуя скорыми и решительными мерами,избегать продолжительной переписки и вообще всяких проволочек.

Считаясебя обойденным состоявшимся в день коронации производством младшегосвоего сверстника, князя Барятинского, в генералы от инфантерии, H.H. Муравьев просил об увольнении от службы, но Государь отставки егоне принял и велел передать ему через военного министра, чтобы онпродолжал свою полезную деятельность. Муравьев повиновался и изМосквы отправился в Иркутск. По его предложению из вновь занятыхземель образована Приморская область, подчиненная военномугубернатору, имевшему пребывание в Николаевске, и обнимавшая прежнююобласть Камчатскую и края Удский и Приамурский. По Высочайшемуповелению лишь административные дела, касавшиеся этих местностей,разрешались в Сибирском комитете; дела же политические обсуждались вособом Амурском комитете, в котором председательствовал сам Государь,а в отсутствие Его Величества — Великий Князь КонстантинНиколаевич.

Оставалосьутвердить это приобретение заключением договора о границах с Китаем.С такой целью в начале 1857 года отправлен в Китай вице-адмирал графПутятин, в самый разгар последней восточной войны заключивший вСимоде выгодный торговый трактат с Японией. Китайское правительствоотказало Путятину в пропуске в Пекин сухим путем через Кяхту, иадмирал вынужден был направиться туда вниз по Амуру, а затем изНиколаевска морем. 1-го июня 1858 года Путятин хотя и подписал скитайскими уполномоченными в Тянь-Цзине договор, которым на Россиюраспространены все преимущества политические и торговые, как ужеприобретенные, так и имеющие быть приобретенными впредь наиболееблагоприятствуемыми Китаем иностранными державами, но главный вопрособ определении границы остался открытым. "Неопределенные частиграниц между Китаем и Россией, — гласила 9-я статья договора, —будут без отлагательства исследованы на местах доверенными лицами отобоих правительств, и заключенное ими условие о граничной чертесоставит дополнительную статью к настоящему трактату". Условиеэто оказалось уже исполненным ровно за две недели до подписаниятянь-цзинского договора. 10-го мая Муравьев приплыл в китайский городАйгун, расположенный на правом берегу Амура, против устья реки Зеи, ипосле продолжавшихся шесть дней переговоров 16-го числа того жемесяца убедил амурского главнокомандующего князя И-Шань приложитьсвою подпись к трактату, которым левый берег Амура, от реки Аргунь,до устья признавался собственностью России, а весь Уссурийский край,от впадения Уссури в Амур и до моря, объявлялся в общем владенииРоссии и Китая; свободное же плавание по рекам Амуру, Сунгари иУссури предоставлялось лишь русским и китайским подданным, сисключением судов всех прочих держав. На всеподданнейшем о томдонесении Муравьева Государь надписал: "Слава Богу!" и врескрипте на имя генерал-губернатора в следующих выражениях воздалхвалу его государственным заслугам: "Вы вполне оправдали довериенаше одиннадцатилетними трудами на пользу и благоустройство ввереннойуправлению вашему Восточной Сибири. Просвещенным действиям вашимобязан этот край началом своего гражданственного возрождения;благоразумными и настойчивыми мерами, вами принятыми, упрочены нашимирные сношения с соседним Китаем и заключенным вами трактатомдарован Сибири новый торговый путь по реке Амур, служащий залогомбудущему промышленному развитию государства. Столь счастливое дляРоссии событие дает вам справедливое право на искреннюю моюпризнательность. В воздаяние за таковые заслуги ваши Я возвел вас,указом сего числа Правительствующему Сенату данным, в графскоеРоссийской Империи достоинство, с присовокуплением к имени вашемуназвания Амурского,в память о том крае, которому, в особенности, посвящены были впоследние годы настоятельные труды ваши и постоянная заботливость".Пожалование графского титула свидетельствовало о высокой цене,которую Император Александр придавал трудам и дарованиямгосударственного деятеля, вызвавшего к новой жизни обширный,вверенный его попечению край и возвратившего России Амурскую область,древнее ее достояние, двести лет остававшееся под властью Китая. Кнеуживчивому характеру Муравьева, к резким его отношениям к разнымправительственным ведомствам, в особенности к министерствуиностранных дел, Государь относился снисходительно и сам таквыразился о Муравьеве: "Его не переделаешь, а надобно уметьвоспользоваться, отдавая ему справедливость за услуги, им оказанные".Со своей стороны, Муравьев свидетельствует в одном из своихвсеподданнейших донесений: "Если б оно (Амурское дело) неначалось десять лет тому назад и если б не удостоилось Высочайшеговнимания и покровительства Вашего Величества, то Амур никогда бы ужене принадлежал России".

Пекинскоеправительство долго не решалось утвердить сделку, заключенную егоуполномоченным в Айгуне. Лишь более двух лет спустя первый русскийпосланник при Дворе богдыхана, генерал-майор Н. П. Игнатьев, ловкопользуясь разрывом Китая с Англией и Францией и разгромом китайскихсил союзными войсками морских держав, чтобы выступить примирителеммежду представителями их и китайским правительством — успелобратить это посредничество в пользу России и побудить последнееформальным договором, заключенным в Пекине 2-го ноября 1860 года,дать полное удовлетворение всем требованиям русского Двора. Пекинскимтрактатом, который граф Муравьев-Амурский справедливо называет"политической победой", договоры тянь-дзинский и айгунскийподтверждены и дополнены всем, чего в них не доставало, а владычествоРоссии распространено на обширное пространство от Уссури до моря, накотором воздвигся вскоре Владивосток.

Современи Пекинского договора в столице Китая учреждена постояннаярусская дипломатическая миссия. Такая же миссия водворена и в столицеЯпонии, сначала в Иедо, потом в Киото, в силу трактата, заключенногографом Путятиным 7-го августа 1858 года. Давний предмет спора междуРоссией и Японией, южная часть острова Сахалин, бывшая дотоле в общемвладении обеих держав, вполне уступлена России договором, подписаннымв С.-Петербурге 25-го апреля 1875 года, в обмен отошедшей к Япониигряды Курильских островов.

Одновременнос расширением русской государственной области в дальних краях Востокана южной окраине Империи совершилось другое великое дело:окончательно покорен Кавказ.

Мысльо том, чтобы по заключении мира воспользоваться двинутыми на Кавказ,в подкрепление местных войск, во время последней восточной войнывойсками для нанесения непокорным горцам решительного удара, —принадлежала молодому генералу Д. А. Милютину, изложившему ее взаписке, которую он еще осенью 1854 года представил ИмператоруНиколаю. В начале 1856 года Александр Николаевич передал эту запискувоенному министру с приказанием потребовать заключения повозбужденному в ней вопросу от наместников кавказских —бывшего, князя Воронцова, и настоящего — H. H. Муравьева, атакже и от занимавшего должность начальника штаба кн. Воронцова,князя А. И. Барятинского. Отзыв Муравьева был не в пользу предложенияМилютина, но Барятинский в целом ряде записок горячо поддержал его,развив и дополнив собственными соображениями. Военный министрСухозанет склонялся на сторону наместника. "Я, напротив того,вполне разделяю мнение князя Барятинского", — надписалИмператор на докладе министра, а на одной из записок Барятинского:"Мысли, изложенные в сей записке, нахожу основательными исовершенно согласен с ними". Когда несколько времени спустяМуравьев сам попросил об увольнении, то выбор Государя, естественно,остановился на Барятинском. 22-го июля 1856 года князь АлександрИванович назначен и. д. наместника кавказского и командующимотдельным кавказским корпусом. Сам он настоял на назначении генералаМилютина своим начальником штаба.

Тотчаспосле коронации Барятиеский отправился в Тифлис и, вступив вуправление вверенным ему краем и войсками, отдал следующий приказ:"Воины Кавказа, смотря на вас и дивяся вам, я вырос и возмужал.От вас и ради вас я осчастливлен назначением быть вождем вашим.Трудиться буду, чтобы оправдать такую милость, счастье и великую дляменя честь. Да поможет нам Бог во всех предприятиях на славуГосударя".

1857год прошел в приготовлениях. К осени новый наместник проектировалобширную систему преобразований, как в военном, так и в гражданскомуправлении краем, и командировал в Петербург своего начальника штабадля представления словесных по ним объяснений. Император Александродобрил все предположения своего избранника и личного друга, и 3-годекабря 1857 года Милютин писал Барятинскому: "Спешу поздравитьваше сиятельство с успешным окончанием всех дел, которые вам угоднобыло возложить на меня при отправлении в Петербург. Вчера, послучайному стечению обстоятельств, доложены Государю Императору ипроекты штатов военных управлений, и проект нового морскогоустройства, а в то же время в Кавказском комитете обсуждались в моемприсутствии три дела: предположения ваши о христианском братстве,представления о прекращении каботажного судоходства вдоль восточногоберега и упразднении Анапы и, наконец, новый штат управления мирнымигорцами. Все решения были весьма благоприятны. Сегодня за обедомГосударь Император изволил лично объявить мне, что Его Величествоутвердил все представленные проекты, а Государыня Императрицаизволила согласиться принять под непосредственное свое попечительствопредполагаемое Общество распространения христианства в Кавказскихгорах". Полное доверие и дружеское расположение Царя к юномувождю выразилось в переименовании отдельного кавказского корпуса вкавказскую армию, с возведением Барятинского в званиеглавнокомандующего.

Зрелообдуманный и тщательно соображенный с местными условиями операционныйплан князя Барятинского состоял в решительном наступлении на Шамиля,преимущественно со стороны Чечни, и в одновременном стеснении общейблокадной вокруг него линии. Подготовительной к тому мерой былапрорубка широких просек в вековых лесах, преграждавших доступ в дебриДагестана. Летом 1857 года начальник левого фланга кавказской линии,генерал Евдокимов, начал наступление в Малую и Большую Чечню и затемв Аух, а по занятии этих областей, в январе 1858 года, прорвался вАргунское ущелье, взяв приступом завалы, нагроможденные горцами привходе в него. 1-го апреля 1859 года пал Ведень, много лет служившийглавным местопребыванием Шамиля и средоточием его власти.

Путьв Дагестан был открыт. Войска наши наступали с трех сторон,разделенные на три отряда: Чеченский — Евдокимова, Дагестанский— барона Врангеля и Лезгинский — князя Меликова, подличным предводительством Барятинского, 14-го июля прибывшего кЧеченскому отряду. О ряде быстро следовавших один за другим подвиговэтого достопамятного похода красноречиво свидетельствуют приказыглавнокомандующего по кавказской армии: 21-гоиюля,в лагере при озере Решло:"ВойскаДагестанского отряда, вы храбро заняли переправу чрез Койсу и темблистательно исполнили мое желание; благодарю вас от всего сердца заваш подвиг". 27-гоиюля,в Андии,близ аула Тоидо:"Сегодня доношу я Государю Императору о покорении его державеАварии, Койсубу, Гумбета, Салатавии, Андии, Технуцала, Чеберлая идругих верхних обществ. Благодарю войска Дагестанского и Чеченскогоотрядов, всех, от генерала до солдата, за столь радостную весть длясердца возлюбленного Монарха". От6-гоавгуста,близ аула Канхадатль:"В бессмертном подвиге покорения Восточного Кавказа самая тяжкаядоля трудов предстояла вам, войска Лезгинского отряда. Вы совершили ссамоотвержением предначертания мои и превзошли все ожидания. Примите,братцы, мое душевное спасибо".

22-гоавгуста князь Барятинский отправил к Государю следующую телеграмму:"Имею честь поздравить Ваше Императорское Величество савгустейшим тезоименитством. От моря Каспийского до Военно-Грузинскойдороги Кавказ покорен державе вашей. 48 пушек, все крепости иукрепления неприятеля в наших руках. Я лично был в Карсте, Тлохе,Игали, Ахульго, Гимрах, Укцукуле, Хунзахе, Тимотле, Чохе. Теперьосаждаю Гуниб, где заперся Шамиль с 400 мюридами". В тот же деньв приказе по кавказской армии главнокомандующий писал: "ВоиныКавказа! В день моего приезда в край я призвал вас на стяжаниевеликой славы Государю нашему — и вы исполнили надежду мою. Втри года вы покорили Кавказ, от моря Каспийского до Военно-Грузинскойдороги. Да раздастся и пройдет громкое мое спасибо по побежденнымгорам Кавказа и да проникнет оно, со всею силой душевного моеговыражения, до глубины сердец ваших". Наконец, три дня спустяпоследовал другой приказ: "Гуниб взят; Шамиль в плену;поздравляю Кавказскую армию".

Победныевести с Кавказа радостно отзывались в сердце Императора Александра.Они блестящим образом подтверждали его выбор, решимость во что бы тони стало покончить с пятидесятилетней войной и, поборов упорноесопротивление горцев, умиротворить и навеки утвердить за Россиейблагословенный Кавказский край. Как только дошло до Петербургаизвестие об успехе, ознаменовавшем наступательное движение,предпринятое внутрь Дагестана, Государь прислал БарятинскомуГеоргиевскую звезду второй степени, при грамоте, в которой такоценивались достигнутые на Кавказе результаты: "Храбрые войскавверенной вам армии, под непосредственным начальством вашим,совершили общее наступательное движение, увенчавшееся в короткоевремя блистательным военным успехом в стране, шестнадцать летслужившей опорой неприязненным противным действиям предводителявраждебных нам горских племен Кавказа. Быстрое покорениевоинственного населения Аварии, Койсубу, Гумбета, Салатавии, Андии,Технуцала, Чеберлая и других верхних обществ и отступлениенеприятеля, без всякого почти сопротивления, от воздвигнутых имукреплений, после падения Веденя, свидетельствуют о превосходнойвашей распорядительности, с которой предпринятые вами в этой страневоенные действия направлены к предначертанной для оных цели. Относяуспешный ход постепенного покорения оружию нашему Кавказа к глубокообдуманным и настойчиво проводимым вами в течение двух с половиноюлет в исполнение мерами, мы признали справедливым изъявить вамособенную Монаршую признательность и совершенное наше благоволение занеутомимые труды и важные военные заслуги ваши на пользу вверенноговам края и в ознаменование сего всемилостивейше пожаловали васкавалером Императорского ордена нашего святого великомученика ипобедоносца Георгия второй степени". В собственноручном письмеГосударь поручил князю Александру Ивановичу сказать "кавказскиммолодцам искреннее спасибо и что они ему опять доказали, что для нихневозможного нет".

"Отличнойвоинской распорядительностью вашей, — гласила Высочайшаяграмота на имя князя Барятинского, подписанная Императором пополучении вести о взятии Гуниба и пленении Шамиля, — дарованоокончательное замирение восточной части Кавказа. Доблестные войскапредводительствуемой вами армии, сосредоточенные под непосредственнымраспоряжением вашим в недрах Кавказских гор, совершили покорение всехвраждебных нам издавна горских племен, от Каспийского моря доВоенно-Грузинской дороги. Главный виновник и вождь в долговременной,ожесточенной борьбе против нас мюридизма, Шамиль, окруженный вукрепленном Гунибе войсками, под личным вашим начальствомсостоявшими, взят с боя в плен со всем семейством и последнимиприверженцами его. Отныне предстоит вам во вновь покоренной стране неутверждение власти нашей силою оружия, а распространение между новымиподданными нашими гражданственной образованности и общественногоблагосостояния. Желая почтить совершенный вами славный подвиг иизъявить полную душевную нашу к вам признательность, всемилостивейшепожаловали мы вас кавалером Императорского ордена нашего святогоАндрея Первозванного с мечами".

ПоВысочайшему повелению пленный Шамиль и семья его были отправлены вРоссию для водворения в Калуге. По пути он был остановлен в Харьковеи препровожден, с одним из сыновей своих, в Чугуев, где находилсяИмператор, для представления Его Величеству. Государь оказал Шамилюсамый ласковый и милостивый прием, до глубины души растрогавшийстарца-имама. В Харькове Шамиль и сын его присутствовали на балу,данном дворянством по случаю Высочайшего приезда.

Потрясающеевпечатление, произведенное на умы кавказских горцев падением Гуниба ивзятием в плен Шамиля, не замедлило отразиться и на Западном Кавказе.Глава воинственного племени абадзехов, Мегмет-Аминь, добровольнопокорился со всеми своими сторонниками. Этот новый успех, суливший вблизком будущем замирение всего Кавказа, побудил Государя возвестиБарятинского в высшее военное звание генерал-фельдмаршала.

Междутем неутомимый наместник деятельно принялся за дело водворениярусской власти среди непокорных горцев, населявших Западный Кавказ.Войска, покорившие Дагестан, двинуты им с левого на правый флангкавказской линии и начальство над ним вверено деятельнейшему изсподвижников фельдмаршала, возведенному в графское достоинство,генералу Евдокимову.

Дляобеспечения успеха этому предприятию наместник просил оставить наКавказе временно прикомандированные к Кавказской армии две дивизии,на что Государь согласился, но под условием, чтобы войска эти неоставались там долее конца 1860 года. В собственноручной записке ЕгоВеличество писал по этому поводу: "Сознавая всю важность военныхдействий на Кавказе, предпринятых со времени назначения князяБарятинского главнокомандующим Кавказской армией, я не щадил нирасходов, ни средств к усилению тамошних войск. Блистательныерезультаты, достигнутые с Божией помощью и благодаря дельнымраспоряжениям князя Барятинского, в особенности в 1859 году, вполнеоправдали и, могу по совести сказать, превзошли мои ожидания".Государь находил, что после сдачи Шамиля и изъявления покорностиМегмет-Аминем позволительно ожидать скорого умиротворения и всегоЗападного Кавказа, после чего для упрочения нашего владычества в краепризнавал нужным: 1) ввести правильную и справедливую администрациюво всех покоренных племенах; 2) прочно укрепить важнейшиестратегические пункты; 3) проложить надежные и во всякое времяудобные пути сообщения. "Для достижения сих важных и необходимыхмирных результатов, — продолжал Император, — нужны такжесредства и денежные, и материальные, т. е. руки. Вот почему я склоненоставить на 1860 год на Кавказе все войска, временно тудакомандированные. Но вместе с тем я желаю и требую, чтобы князьБарятинский не терял из виду, что долее нынешнего года войска тамоставаться не могут, а должны быть возвращены на постоянные своиквартиры... Отдавая полную справедливость князю Барятинскому задельные его распоряжения, как по военной части, так и по гражданскомууправлению Кавказским краем, я уверен, что, со светлымгосударственным умом его, он не будет терять из виду, что Кавказ естьчасть России и что Россия вправе от него требовать, чтобы притеперешнем затруднительном нашем финансовом положении он, со своейстороны, помогал ей уменьшением, а не увеличением расходов. Виды егона будущее, лично им мне сообщенные, обещают важные результаты, нодело идет о теперешнем затруднительном положении государства,следовательно, хотя я и сознаю всю их пользу, но необходимо ихотложить до времени, если средства Кавказского края недостаточны дляпокрытия нужных для сего расходов, ибо государственное казначействорешительно не может ничего для этого сделать".

"Дороги,мосты, укрепления, просеки, и, главным образом, колонизация краяказаками, — оправдывался фельдмаршал в ответном письмеГосударю, — условия sine qua non нашего господства в стране;они твердо упрочат наше положение здесь и сделают наше господствопостоянным... Во всех своих действиях и соображениях я до сих порруководствовался идеей, удостоившейся одобрения и Вашего Величества:оставить несостоятельную систему частных экспедиций, вести постояннуюнаступательнуювойну, предел которой положила бы только полная победа иокончательное завоевание всего края: эту войну нельзя прекратить посвоему желанию, точно так же как нельзя препятствовать неприятельскимвторжениям, когда руки связаны внешней войной. В таких случаях незадумываются над миллионными расходами, и жертва эта часто приноситсятолько для того, чтобы охранить целость естественных границ страны,тогда как теперь нам остается только завершить завоевание, большаячасть которого уже совершена. Настало время оправдать все жертвы,принесенные Россией за последнее полстолетие: все это потребуеттолько сравнительно незначительных расходов и некоторого увеличениячисленности войск, а взамен даст нам новые источники обогащенияРоссии и первенствующее положение в Азии. Сообразуясь с ходомполитики, становится более чем вероятно, да и Ваше Величество так жепонимает это, что Восток в скором времени станет театром, на которомбудут окончательно решаться великие спорные вопросы, и если к томувремени Кавказ не будет совершенно покорен, а стало быть — нашимосты, укрепления и дороги не будут окончены, то мы не посмеемрасполагать ни одним человеком изо всей этой славной армии, чтобыперейти границу".

Прибывв Закубанский край, Евдокимов с обычной энергией принялся за дело.Войска его двигались в направлении с северо-запада к юго-востоку,утверждаясь в пространстве между Кубанью и морем. Ими построенонесколько укреплений вдоль течения рек, впадающих в Кубань, основаныстаницы, проложены просеки и устроены удобные мосты и дороги попройденному пути.

Ксожалению, тяжкий недуг не позволил фельдмаршалу самому руководить наместе военными действиями. Весной 1861 года он вынужден был оставитьвверенный ему край и более туда не возвращался. В отсутствиеБарятинского Император Александр пожелал воспользоваться пребываниемв Крыму, чтобы лично удостовериться в положении дел на ЗападномКавказе и с этой целью осенью того же года предпринял поездку вЗакубанский край. 11-го сентября Его Величество высадился на берег вТамани и, проведя ночь в Екатеринодаре, направился к войскам,действовавшим против горцев. Государь посетил новые укрепления:Дмитриевское, Григорьевское, Усть-Лабинское и Майкопское, участвовалв рекогносцировке за реку Белую и в лагере Верхне-Абадзехского отряда18-го сентября принял депутацию от 60 непокорных горских племен.Предъявленные горцами условия для изъявления покорности не могли бытьприняты, и потому им объявили, что в продолжение месяца они должныокончательно решить: желают они выселиться из гор на указанные имместа или переселиться в Турцию? Оставляя лагерь, Государь сказалначальствовавшему в нем генералу Ольшевскому: "Постарайся довремени не раздражать твоих разгневанных соседей". 24-го ЕгоВеличество отплыл на пароходе "Тигр" из укрепленияКонстантиновского в Поти, откуда через Абхазию и Мингрелиюпроследовал в Кутаис и 29-го возвратился в Ливадию.

Состояниездоровья князя Барятинского, воспрепятствовавшее ему сопутствоватьГосударю во время поездки по Кавказу, продолжало ухудшаться.Мучительные припадки подагры надолго приковали его к постели, и самон возбудил пред Государем вопрос о назначении ему преемника. Вноябре 1862 года Император послал к нему в Вильну, где лежал больнойфельдмаршал, ближайшее к себе лицо — графа А. В. Адлерберга ссобственноручным письмом, вскоре после чего, 6-го декабря,Барятинский уволен, по прошению, вследствие расстроенного здоровья, иВеликий Князь Михаил Николаевич назначен на его место наместникомкавказским и командующим кавказской армией.

Всейдушой привязанный к Кавказскому краю, князь Барятинский и пооставлении должности наместника не был безучастен к его судьбе.Доказательством тому служит письмо его к августейшему своемупреемнику, в котором он счел долгом поделиться с Великим Князембогатым запасом своей опытности, как администратора, так ивоеначальника. "По-моему, — писал он, — главнаяошибка, даже иногда и правительственных лиц, заключается вбессознательной неприязни к чужой народности и в невольнойнаклонности к насильственному порабощению ее собственным привычкам иобычаям. Последствия такого влияния так сильны, что, проникая внизшие слои чиновничества, нередко даже отражаются на мелочахобыкновенных сношений, в быту обыденной жизни и одинаково оскорбляютчувства всех сословий, от мала до велика, от богатого до бедного.Спрашивается, может ли такой нравственный гнет породить привязанностьи любовь народа к правительству?" В силу этих соображенийфельдмаршал поставил себе правилом, "как можно более привязатькрай к правительству, управляя каждой народностью с любовью и сполным почтением к заветным обычаям и преданиям". —"Администратор, — рассуждал он, — имеет право, помоему мнению, только подготовить почву и указывать на путь, ведущий кулучшениям, но должен предоставить каждой отдельной народности, чтобыона приносила общему государственному усовершенствованию свою долюучастия, согласно условиям своей особенности". Барятинскийсоветовал обратить нарочитое внимание на воспитание туземных женщин,размножить в крае женские училища. Усматривая в мусульманскомдуховенстве главное препятствие к перерождению нравов в местномнаселении, он заботился об уменьшении влияния духовных лиц на народ,и с этой целью восстановил ханскую власть как враждебнуютеократическому началу. Но, с другой стороны, признавая, что "безэлемента духовного нигде не может обходиться человечество",князь основал общество восстановления христианства на Кавказе,назначением которого было возвысить значение православногодуховенства и привлечь примером и проповедью отпадающих от Исламамусульман. Фельдмаршал распространялся о материальных способах квозрождению Кавказа: "Размножайте в крае по возможности путисообщения и рынки; край будет всегда в вашей власти, торговляпроцветет, и с нею — общественное благосостояние. Не менееважно: преобразовать почву в источник неисчерпаемого богатства края.Палящее знойное солнце Кавказа тогда только принесет благодатноедействие, когда предположенная система орошения окончательноосуществится: тогда целые толпы трудолюбивых переселенцев наполнятрынки государства нашего и всей Европы произведениями своего труда,между которыми будут и неизвестные дотоле в производительности нашейИмперии". То, что Барятинский называл "краеугольным камнемблагоустройства Кавказа", он перечислял так: 1) воспитаниеженщин; 2) уничтожение шариата; 3) восстановление христианства; 4)пути сообщения; 5) орошение и 6) колонизация. В конце письма онпреподал Великому Князю несколько советов о способе ведения военныхдействий, доказывая несостоятельность временных экспедиций инастаивая на необходимости вести войну с горцами непрерывно ипостоянно, впредь до полного их покорения. "ВашемуИмператорскому Высочеству, — заключил он, — выпадаетславный жребий нанести конечный удар сопротивлению западных горцев.Тогда вам останется осчастливить целый край, оживленный новой жизнью,дарами мира и просвещения. Молю Всевышнего, чтобы он благословил вашидействия и чтобы вашим высоким именем началась для Кавказа, послепятнадцати веков истязаний и шестидесятилетней трудной войны, эпохаблагоденствия и гражданского развития".

6-гофевраля 1863 года Великий Князь Михаил Николаевич выехал изПетербурга и 14-го вступил в Ставрополе на кавказскую землю, откуда иотдал он первый свой приказ: "Храбрые войска Кавказской армии,приветствую вас поклоном от Государя Императора и царским спасибо завашу молодецкую и многотрудную службу. Приветствую вас от именибывшего вождя вашего, генерал-фельдмаршала князя Барятинского,который душевно скорбит, что тяжкая болезнь вынудила его расстаться свами, и через меня искренно благодарит вас, своих сподвижников, запримерное служение Царю и отечеству. Почитаю себя счастливым, чтопоставлен во главе Кавказской армии и горжусь этим местом,прославленным моими знаменитыми предшественниками. Призываю Бога напомощь, да благословит он оружие наше, да увенчает скорым успехомусилия наши к водворению мира и спокойствия в остающейся еще непокоренной части Кавказа. Уверен, что под начальством моим высохраните всегдашние ваши доблести и дадите мне правосвидетельствовать о них пред высоким и милостивым ценителем заслуг,великим Государем нашим".

ИзСтаврополя Великий Князь-наместник отправился в войскам,действовавшим за Кубанью против непокорных горцев, объехал всевоздвигнутые там укрепления и был свидетелем нескольких стычек снеприятелем, за участие в которых получил золотую саблю "захрабрость". 16-го марта состоялся торжественный въезд его вТифлис, куда ровно месяц спустя, 16-го апреля, прибыла и супруга его,Великая Княгиня Ольга Феодоровна.

Впродолжение всего 1863 года происходили военные действия в узкомпространстве, ограниченном восточным берегом Черного моря и южнымскатом главного Кавказского хребта, долиной Адезби и Абхазией. Кконцу лета Кубанская область покорилась русскому владычеству, и дляокончательного усмирения всего Кавказа оставалось только покоритьплемена шапсугов и убыхов. Задача эта успешно разрешена веснойследующего 1864 года.

Вполовине апреля местности, населенные этими племенами, были занятынашими войсками, о чем Великий Князь-наместник и донес Государю кодню его рождения. "Лучшего подарка получить не мог, —отвечал Император по телеграфу, — спасибо от души тебе, графуЕвдокимову, и славным нашим войскам". Два дня спустя кнаместнику кавказскому отправлен следующий лестный рескрипт: "ВашеИмператорское Высочество! Назначив вас наместником моим на Кавказе икомандующим Кавказской армией, я возложил на вас многотруднуюобязанность довершить великое дело умиротворения сего края, а вместес тем вести все отрасли местной администрации и народногоблагосостояния к желаемому развитию. Едва прошел год со временивашего назначения, и, к сердечной моей радости, уже достигнуты вамизамечательные успехи. Разнообразные части гражданского управления, сприбытием вашим в край, восприяли новую жизнь; многие важные делаполучили движение, но в особенности мне приятно следить за блестящимиуспехами военных мер, принятых для окончательного водворения русскойвласти в тех частях Кавказа, в которых оставалось еще непокорноегорское население. После покорения всей восточной половины Кавказапредместником вашим, фельдмаршалом князем Барятинским, вам предстоялопривести к концу начатое им завоевание другой, западной, половины.Неутомимые труды храбрых войск кавказских, под предводительствомгенерал-адъютанта графа Евдокимова, увенчались полным успехом, и, сБожией помощью, занятие всего кавказского берега Черного морясовершилось ныне ранее, чем можно было ожидать. Остатки непокорныхплемен окончательно отказались от дальнейшего сопротивления; богатыйЗакубанский и прибрежный край быстро заселяются казаками и, такимобразом, настает столь желанный конец кровопролитной вековой борьбе.Изъявляя Вашему Императорскому Высочеству душевную моюпризнательность за ваше ревностное и полезное служение отечеству, явозлагаю на вас звание главнокомандующего Кавказской армией и поручаювам, от моего имени, благодарить доблестные войска, под вашимначальством состоящие, за их постоянные, неутомимые труды, замужество и храбрость в боях и за неизменную преданность их престолу,отечеству и долгу службы. Искренно вас любящий брат и другАлександр".

Едвадошло до Великого Князя милостивое слово, как уже Его Высочествотелеграфировал Государю, от 25-го мая, из лагеря в Ачинсхоу: "Имеюсчастие поздравить Ваше Величество с окончанием славной кавказскойвойны. Отныне не осталось более на Кавказе ни одного

непокорногоплемени. Вчера сосредоточились здесь отряды генерал-лейтенанта князяМирского и генерал-майоров Шатилова, Геймана и Граббе, и сегодня, приобщем сборе, совершен благодарственный молебен. Здоровье войск весьмаудовлетворительно, и они находятся в самом блестящем виде".

Ответомна эту телеграмму была Высочайшая грамота на имя августейшегонаместника и главнокомандующего Кавказской армией: "Известие опокорении Западного Кавказа, полагающем конец долговременнойкровопролитной войне, поглощавшей столько средств и усилий,преисполнило сердце наше живейшей и душевнейшей радостью. Воздавблагодарение Всемогущему Богу, ниспославшему на нас своеблагословение, увенчавшее нашу храбрую Кавказскую армию новой,неувядаемой славой, поспешаем выразить Вашему ИмператорскомуВысочеству, достойному ее предводителю, и в лице вашем всемдоблестным сослуживцам вашим, нашу искреннюю, сердечнуюблагодарность. Блистательным подвигом, коим достигнута благая цельполуторавековых усилий, стяжали вы и подчиненные вам войскапризнательность любезного нашего отечества, славе и преуспеянию коегопосвящаются все наши заботы. Да благословит вас Всевышний и набудущее время в трудах и попечениях ваших об устройстве и процветаниипокоренного ныне края. Да увенчается новый успех нашего оружияводворением прочного порядка и благоустройства на всем протяжениивладений наших, доверием нашим управлению вашему вверенных. Всправедливом же внимании к высоким заслугам вашим, мы жалуем ВашеИмператорское Высочество кавалером Императорского ордена нашегосвятого великомученика и победоносца Георгия, второй степени".

Какоеважное значение Император Александр придавал им самим задуманному иосуществленному, согласно его предначертаниям, покорению иумиротворению Кавказа, видно из рескрипта Великому Князю-наместнику,коим Государь установил, в память этого великого события, крест,всемилостивейше пожалованный всем участникам славной кавказскойвойны, независимо от медали, дарованной войскам, действовавшим наЗападном Кавказе с 1859 по 1864 год. "Ряд блистательныхподвигов, — гласил рескрипт, — совершенных славнымикавказскими войсками, под предводительством многих доблестных вождей,ознаменовал многолетнюю кровавую борьбу, подъятую для ограждениянаших владений, сопредельных с Кавказским краем, от набегов хищников,для защиты от порабощения мусульманами единоверных нам народов,добровольно вручивших свои судьбы под покровительство России, и дляумиротворения края, представлявшего издревле постоянное зрелищемеждоусобий, грабежей и разбоев. На долю Вашего ИмператорскогоВысочества выпал завидный жребий завершить начатое полтора века томуназад дело покорения Западного Кавказа и впервые возвестить русскомународу, что отныне не осталось более на Кавказе ни одного непокорногоплемени".

VII.Освобождениекрестьян(1855—1861).

Крымскаявойна обнаружила неудовлетворительное состояние многих отраслейгосударственного управления, улучшение которых Император Александр IIсчитал своей ближайшей задачей, как можно заключить изсобственноручной его надписи на отчете министра внутренних дел запервый год царствования: "Читал с большим любопытством иблагодарю, в особенности, за откровенное изложение всех недостатков,которые, с Божией помощью и при общем усердии, надеюсь, с каждымгодом будут исправляться".

Великимобщественным злом представлялось молодому Государю крепостное право,об упразднении которого уже неоднократно помышляли егопредшественники. С самого воцарения Александр Николаевич твердорешился осуществить благие намерения Императрицы Екатерины,Императоров Александра и Николая и совершить то, перед чем отступилиони, ввиду трудностей, с которыми сопряжено было проведение в жизньзаконодательной меры, затрагивавшей и видоизменявшей все стороныгосударственного и бытового строя России. Приступить к ней полагал онне иначе как с согласия и при деятельном участии дворянства, несомневаясь в готовности его принести эту жертву на алтарь отечества.Таково значение первого обращения его к петербургским дворянам надругой же день по вступлении на престол, когда, принимая ихдепутацию, он выразил надежду, что "дворянство будет в полномсмысле слова настоящим благородным сословием, в начале всего добра".

Милостивоерасположение к дворянству Император Александр проявил вскоре последующему поводу. В последние годы царствования Николая I попредставлению министра внутренних дел Д. Г. Бибикова распространенона Северо-Западный край действие инвентарных правил, определявшихвзаимные отношения крепостных крестьян к их владельцам, в том виде, вкаком правила эти были введены Бибиковым в крае Юго-Западном, вбытность его генерал-губернатором киевским, подольским и волынским,невзирая на возражения против этой меры, предъявленные Цесаревичем вЗападном комитете, членом коего состоял Его Высочество. Распоряжениеэто возбудило крайнее неудовольствие помещиков-поляков, которые,тотчас по воцарении Александра II, прислали в Петербург депутацию,чтобы ходатайствовать об его отмене. Государь уважил их просьбу, и14-го мая 1855 года состоялось Высочайшее повеление об уничтожениипрежнихинвентарей и о замене их другими, составленными по новым правилам,которые имели быть изданы по рассмотрении в Государственном Совете.Одновременно последовало увольнение Бибикова и назначение министромвнутренних дел С. С. Ланского, который в первом своем циркуляре кгубернским предводителям дворянства, предварительно представленном наусмотрение Государя и удостоившемся его утверждения, уведомляя освоем назначении, заявлял, что гордится тем, что со званием министравнутренних дел сопряжена высокая обязанность быть представителем упрестола Его Императорского Величества доблестного российскогодворянства, издревле знаменитого своей преданностью к царственномудому, пламенной любовью к отечеству, и ныне, во время тяжкихиспытаний, одушевленного теми же возвышенными чувствами,присовокупил, что Государь повелел министру ненарушимо охранятьправа, дарованные венценосными его предками дворянству каксподвижнику державной власти и твердой опоре отечества.

Междутем с первых дней царствования смутные толки о желании новогоГосударя освободить крестьян от крепостной зависимости сталираспространяться как в русском обществе, среди помещиков, так и междукрестьянами, возбуждая в тех и в других волнение, настолько сильное,что Император Александр признал необходимым при первомпредставившемся случае разъяснить дворянам истинный смысл своихнамерений. Вскоре по заключении парижского мира, 30-го марта 1856года, Государь воспользовался кратковременным пребыванием в Москве,чтобы, принимая представителей дворянства Московской губернии,обратиться к ним со следующими словами: "Я узнал, господа, чтомежду вами разнеслись слухи о намерении моем уничтожить крепостноеправо. В отвращение разных неосновательных толков по предмету стольважному, я считаю нужным объявить вам, что я не имею намерениясделать это теперь. Но, конечно, и сами вы знаете, что существующийпорядок владения душами не может оставаться неизменным. Лучшеотменить крепостное право сверху, нежели дожидаться того времени,когда оно само собой начнет отменяться снизу. Прошу вас, господа,думать о том, как бы привести это в исполнение. Передайте слова моидворянству, для соображения".

Вцарской речи к московским дворянам ясно высказаны как личный взглядГосударя на крепостное право, так и желание, чтобы дворянство взялона себя почин в деле его уничтожения. Необходимым условием успехасчитал Император, чтобы нигде не был нарушен законный порядок и чтобывпредь до издания новых законоположений помещичьи крестьяне невыражали нетерпения и оставались в полном повиновении у своих господ.Вот почему в циркуляре к губернаторам и губернским предводителямдворянства, служившем как бы пояснением Высочайшего манифеста озаключении мира, министр внутренних дел, пригласив дворян оказатьсодействие к призрению отставных и бессрочноотпускных нижних чинов,которые по оставлении службы возвратились бы на родину и поселилисьна их землях, выражал такую надежду: "Узнав в военной службе наопыте, что одна лишь строгая подчиненность поддерживает порядок,столь необходимый для общественного спокойствия, сии заслуженныевоины неукоризненным поведением своим подадут добрый пример служившимв государственном ополчении ратникам, возвращающимся ныне впервобытное свое состояние и к прежним их занятиям, а также своимодносельцам-крестьянам, которым постоянно должно быть внушаемо, чтомирные их занятия и исполнение общественных повинностей равномерноприносит пользу государству, но что малейшее отклонение от законногопорядка и от повиновения помещичьей власти подвергнет их гневуГосударя и будет преследуемо со всей строгостью".

Озадуманном им преобразовании Император Александр совещался сближайшими к нему государственными людьми, преимущественно сминистром внутренних дел С. С. Ланским, представившим ему, вскоре повозвращении из Москвы, записку "О постепенном стремлении косвобождению помещичьих крестьян". Поводом к этому докладупослужило внесение министром в Государственный Совет представления обограничении раздробления дворянских населенных имений. Считая делоэто тесно связанным с общим крестьянским вопросом, вполнесочувствовавший видам Государя, Ланской предлагал начертатьпоследовательный план действий, не упуская ни одного случая,могущего, прямо или косвенно, содействовать осуществлению царскогозамысла. "Дозвольте, всемилостивейший Государь, — писал онв заключение доклада, — выразить откровенно мысль, которая, поразумению моему, должна служить основой столь великого и важногодела: начав его, нельзя ни останавливаться, ни слишком быстро идтивперед; надо действовать осторожно, но постоянно, не внимая возгласамкак пылких любителей новизны, так и упорных поклонников старины, апрежде всего надо начертать план постепенных действий правительства,в руководство постановленным от него властям".

Соглашаясьс министром, Император приказал сосредоточить в министерствевнутренних дел все дела об устройстве помещичьих крестьян, которыепроизводились в разных ведомствах в разное время. Из этого материалапоручено было товарищу министра внутренних дел Левшину составитьисторическую записку о крепостном праве и о законодательных мерах,принятых правительством для ограничения этого права, со времен ПетраВеликого.

Тогдаже было решено воспользоваться съездом в Москву на коронациюпредводителей дворянства со всех концов России, чтобы вступить с нимив доверительные переговоры о скорейших и удобнейших способахприведения в исполнение Высочайшей воли.

Мераэта не привела к ожидаемым результатам. В конце 1856 года Ланскойдоложил Государю, что, несмотря на слова, сказанные им в Москвемосковскому дворянству и на подобные же увещания, обращенные с техпор Его Величеством к некоторым предводителям дворянства, являвшимсяв С.-Петербурге, несмотря также на собственные его, министра,неоднократные внушения предводителям, что пора приняться за дело, всеподобные приглашения остались без последствий, и что дворянепродолжают отговариваться тем, что не знают, на каких началахправительство желает устроить дело, а сами придумать не могут. ТогдаИмператор признал своевременным передать возбужденный им вопрос насоображение и обсуждение высших государственных сановников,пользовавшихся особым его доверием. С этой целью он учредил, подличным своим председательством, негласный Комитет, в состав котороговошли: председатель Государственного Совета князь Орлов, с правомпредседательства в Комитете в отсутствие Государя; министры:внутренних дел — Ланской, Императорского двора — графАдлерберг, финансов — Брок и государственных имуществ —заменивший больного Шереметева — М. Н. Муравьев;главноуправляющие: путями сообщения — Чевкин и II отделениемСобственной Его Императорского Величества канцелярии граф Блудов; шефжандармов князь Долгоруков и члены Государственного Совета: князьГагарин, барон Корф и генерал-адъютант Ростовцев. Заведование деламиКомитета было вверено государственному секретарю Буткову.

ИмператорАлександр сам открыл заседания Комитета 3-го января 1857 года.Пригласив присутствовавших сохранять все, что будет происходить в ихсобраниях, в глубочайшей тайне, Его Величество заявил, что вопрос окрепостном праве давно уже занимает правительство; что предками его вразное время принимались разные меры к устройству и улучшению бытакрепостных крестьян, но меры эти, вследствие обстоятельств, не имелижелаемого успеха, что крепостное состояние отжило свое время и чтолично его предмет этот озабочивает с самого вступления на престол. Взаключение Государь поставил вопрос: следует ли принять какие-либорешительные меры к освобождению крепостных крестьян?

Присутствовавшиеединогласно отвечали, что вопрос о крепостном состоянии, по мнениюих, действительно требует разрешения; что помещики вообщепредполагают в правительстве намерение изменить настоящие отношенияих к крестьянам, но, не зная сущности этих намерений, находятсяоттого в тревожном состоянии; что, со своей стороны, крестьянеожидают в пользу свою мероприятий правительства и полагают, чтоосуществлению их препятствуют помещики; что толки о свободе внастоящее время хотя и не составляют чего-либо нового, а суть явлениеобыкновенное, повторяющееся в начале каждого царствования, но чтонельзя не сознаться, что повторение этих толков может наконецпородить опасность для спокойствия государства; что меры, до сих порпринимавшиеся правительством к облегчению выхода крестьян изкрепостной зависимости, как-то: указы 1803 года о свободныххлебопашцах и 1842 года об обязанных крестьянах, не имели успеха, ичисло освобожденных на основании означенных постановлений крестьяноставалось чрезвычайно ограниченным; что сам покойный ИмператорНиколай смотрел на положение об обязанных крестьянах как на мерувременную, переходную, а потому члены Комитета полагают, что ныненастало время к пересмотру всех постановлений о крепостныхкрестьянах, с целью изыскания наилучших способов к освобождению их открепостной зависимости, но с должной осторожностью и постепенностью.

Поприказанию Его Величества Блудов прочел составленную Левшинымисторическую записку о всех предшествовавших мероприятияхправительства в отношении помещичьих крестьян, заключавшуюсяизложением главных оснований, которые, по мнению министерствавнутренних дел, должны быть приняты для скорейшего устройства ихбыта. Основания эти были выражены в трех вопросах, предложенных наусмотрение Комитета: 1) Останется ли вся земля по-прежнему вовладении помещиков? 2) Если останется право владения за помещиками,то должно ли быть ограждено право крестьян пользоваться землей, имотведенной, т. е. может ли помещик безусловно согнать со своей землиосвобожденных поселян, или должен подчиниться законным ограничениям?3) Могут ли помещики надеяться получить от правительства какое-либовознаграждение как за личность освобождаемых крестьян, так и заземли, им отведенные?

Закрываяпервое заседание, Император задачу учрежденного им негласногоКомитета определил так: рассмотрение крестьянского вопроса исоставление по оному предположений.

Первымраспоряжением Комитета было вытребовать обратно из министерствавнутренних дел все сосредоточенные в нем производства покрестьянскому делу, протоколы разных комитетов, учрежденных вНиколаевское царствование, а также некоторые частные проектыосвобождения крестьян, появившиеся в рукописях, из которых вособенности обратили на себя общественное внимание записки Кавелина,Самарина, Кошелева, давно уже посвятивших себя литературнойразработке этого вопроса. Из всех помянутых материалов управляющийделами Комитета Бутков принялся составлять синоптическую ведомость;самое же рассмотрение проектов Комитет возложил на особую комиссию изтрех своих членов: князя Гагарина, Ростовцева и барона Корфа.Последние два обратились к Государю с просьбой уволить их от этойобязанности, ссылаясь, Ростовцев — на совершенное незнакомствос крестьянским бытом, Корф — на то, что, не владея поместьямисобственно в русских губерниях, не может судить о нуждах русскихкрестьян. Но Император не согласился на их желание и просил исполнитьвозложенные на них обязанности, по мере сил и возможности.

Врассмотрении протоколов и записок — их набралось более ста —прошли зимние месяцы 1857 года. К весне члены комиссии сообщили другдругу свои работы и выводы, но между ними оказалось такое разногласиево взглядах, что они не могли придти к общему заключению, и каждыйвнес отдельно свою записку в Комитет, который постановил: сообщитьвсе три записки прочим членам для прочтения и соображения. Тогда жезаписки эти были отправлены к находившемуся за границей Государю.

ВКиссингене Александр Николаевич сообщил их графу Киселеву."Крестьянский вопрос, — сказал ему Государь по этомуповоду, — меня постоянно занимает. Надо довести его до конца. Яболее чем когда-либо решился, и никого не имею, кто помог бы мне вэтом важном и неотложном деле". Занося царские слова в свойдневник, Киселев замечает: "Вообще, мне показалось, что Государьсовершенно решился продолжать дело освобождения крестьян, но егообременяют и докучают со всех сторон, представляя препятствия иопасения".

Действительно,большинство членов негласного Комитета, деятели минувшегоцарствования — князь Орлов, князь Долгоруков, граф Адлерберг,князь Гагарин, граф Панин, генерал Муравьев — недоверчивоотносились к задуманному Государем преобразованию, считая его ипреждевременным, и обильным опасными последствиями. Усилия ихклонились к тому, чтобы, по возможности, затормозить дело, а если иосуществить, то в самых ограниченных размерах. Зато в Царской семьедва лица обнаруживали горячее ему сочувствие. То были: Великий КнязьКонстантин Николаевич и Великая Княгиня Елена Павловна. Не менееревностное усердие к делу освобождения проявляло и министерствовнутренних дел, в лице старца Ланского и ближайших его сотрудников,товарища министра Левшина и директора хозяйственного департамента Н.А. Милютина. Пока негласный Комитет, не без предвзятого намерения,замедлял ход дела, подвергая его всевозможным проволочкам, вминистерстве внутренних дел выработаны были ответы на вопросы,предложенные в первой его исторической записке. Вторая записка,помеченная 26-м июля 1857 года, была одновременно внесена в Комитет иповергнута на Высочайшее воззрение. В ней министр заявлял, чтосчитает своей обязанностью "высказать личные свои ответы"на им же предложенные в Комитете вопросы. Он находил, что хотя, сточки зрения юридической, право собственности помещиков на землюнеотъемлемо, и потому нельзя отвергать право каждого помещика удалитьсо своей земли всех поселенных, не принадлежащих ему крестьян, но чтона обязанности правительства лежит "пещись об общем спокойствиии противиться тому, что может нарушить оное, обратив миллионы людей вбесприютных бродяг". Для соглашения этих двух противоположныхтребований министр предлагал поступить так, как было поступлено вдругих государствах, как само русское правительство поступило вПрибалтийском крае, а именно: сохранить право собственности на землюза помещиками, а за крестьянами — право пользоваться землей.Такое разрешение вопроса министр признавал достаточным напервый раз. Относительновознаграждения помещиков за людей и за землю Ланской не отрицал, что,с той же юридической точки зрения, право собственности помещиков наличность крестьян несомненно, но вознаграждение за потерю этого правасчитал невозможным, как для правительства, так и для крестьян,утверждая, что все проекты финансовых оборотов, которые были бы длясего предмета придуманы, рано или поздно лопнули бы как мыльныепузыри. "Гораздо удобнее, — развивал он мысль свою, —ни тем, ни другим не обманывать себя и теперь же прямо взглянуть напредмет, представляющийся в чудовищном виде, вспомнив, что ни в однойстране рабство не было выкуплено правительством. Остзейские бароныдобровольно и безвозмездно отказались от крепостного права накрестьян. Русское дворянство сделает то же". Личный выкупЛанской предлагал заменить выкупом крестьянской усадьбы. "Естьпредмет, — рассуждал он, — который для крестьянина важнеенивы, его питающей: это жилище, укрывающее его от непогод исосредоточивающее в себе все домашние его интересы. Дать ему свободубез нивы можно; дать ее без жилища, без гнезда, без уверенности, чтооно будет согревать его и семью, пока они живы, и между тем оставитьпривязанным к одному месту — было бы не человеколюбиво. Принявэто за систему, надо идти к тому, чтобы с освобождением помещичьихкрестьян дать право собственности на оседлость или усадьбу, то естьна жилище, с принадлежащими ему строениями, с огородом и хотянебольшим выгоном для мелкого скота. Уплата за усадьбу должнапроизводиться крестьянами по срокам, в течение известного времени, от10-ти до 15-ти лет. До истечения этого переходного периода, не должнообъявлять крестьянина свободным по имени, но на самом деле между темпривести его мерами законодательными из раба в человека, толькокрепкого земле, дабы потом окончательно его освободить". Такимспособом, по мнению министра, разрешался и вопрос о вознаграждениипомещиков за полевую крестьянскую землю. "Земли, —доказывал он, — которыми крестьяне будут только пользоваться,не владея ими, и за это платить помещику деньгами или работой, немогут считаться отчужденными и потому не вызывают ни с чьей стороныникакого денежного вознаграждения помещику; за земли же, уступленныедворянством с усадьбами освобожденным крестьянам, сии последниевыплатят, как объяснено, в сроки, всю определенную сумму.Следовательно, ни одна часть этого переворота не требует отправительства прямых денежных расходов или выпуска каких-либо особогорода бумаг". В заключение министр излагал свой взгляд на порядокведения дела. По мнению его, оно было "так огромно, важно и внекоторых отношениях разнообразно, что нельзя двигать егоодновременно во всех концах России: недостанет на то ни времени, нисил одних и тех же лиц". Поэтому Ланской предполагал производитьвведение нового порядка постепенно по губерниям или по районам, начавс губерний западных и пограничных, которые, по соседству со странами,где крепостное состояние уже уничтожено, более подготовлены кпринятию свободы как в нравственном, так и в экономическом смысле.Для первого опыта на изложенных им основаниях министр указывал нагубернии Ковенскую, Гродненскую и Виленскую, подчиненные одномугенерал-губернатору, который по Высочайшей воле уже приготовляет всек необходимому изменению.

Междутем Государь возвратился из первой в 1857 году поездки своей в чужиекрая. Недовольный бездействием негласного Комитета в его отсутствие,он, чтобы оживить его деятельность, назначил членом оного ВеликогоКнязя Константина Николаевича. Его Высочество, со свойственным емурвением, принялся за дело. Последовал ряд совещаний его состававшимися в Петербурге членами Комитета: Орловым, Ланским,Чевкиным и Ростовцевым, так как Долгоруков, Блудов и Муравьевнаходились в отлучке. В этих совещаниях сговорились относительноглавных начал будущего преобразования. Предположено: 1) определить отиздания нового положения десятилетний срок, по истечении которогокрестьяне будут совершенно свободны; 2) в течение этого переходногопериода наделить крестьян усадьбой, т. е. огородом, конопляником ивыгоном в полную личную собственность, с некоторым вознаграждениемпомещиков, которое определится положением; надел усадьбы вчерноземных губерниях сделать небольшой и увеличить оный в северных,на том основании, что в этих последних главное значение имеет неземля, а труд, и, следовательно, крестьянину легче выплатить большеевознаграждение; 3) в продолжение того же периода часть пахотной землиоставить во временном владении крестьян, на условиях, которые будутопределены положением, т. е. за оброк или барщину; после же десятилет вся пахотная земля должна остаться в руках помещиков, с которымикрестьяне насчет пользования ею могут определять условия по своемуусмотрению. Наконец после трех бурных заседаний, происходивших 14-го,17-го и 18-го августа, Комитет постановил: улучшение быта помещичьихкрестьян произвести с должной осторожностью и постепенностью, и длясего исполнение оного разделить на три периода. Первый периодпосвятить собранию всех необходимых данных, недостающих у Комитета ибез которых невозможно составить предположение на прочных основаниях.Собрание этих данных поручить министру внутренних дел, через сношениес местными властями и опытными помещиками, но без огласки. В течениеже первого периода издать указ о дозволении дворянам отпускать ихкрестьян на волю целыми селениями, на разных условиях, независимо отправил для свободных хлебопашцев и обязанных крестьянах, подобровольному взаимному соглашению, с утверждения правительства, длячего подготовить проект условий и представить в Государственный Советпроект смягчения некоторых помещичьих прав. Во втором периодесоставить на основании собранных министром внутренних дел сведенийпроект положения о помещичьих крестьянах. Третий период назватьокончательным, т. е. окончательного устройства крестьян. Под журналомКомитета, заключавшим это постановление, подписались все наличныечлены, за исключением князя Гагарина, оставшегося при особом мнении,и Государь сделал на нем следующую собственноручную надпись:"Исполнить. Относительно же разногласия разделяю мнениебольшинства. Да поможет нам Бог вести это важное дело с должнойосторожностью к желаемому результату. Искренно благодарю гг. членовза первый их труд и надеюсь и впредь на их помощь и деятельноеучастие во всем, что касается до сего жизненного вопроса".

Воисполнение Высочайше утвержденного постановления Комитета былисоставлены и разосланы его членам следующие четырнадцать вопросов онекоторых частных законодательных мерах для подготовления общегорешения: 1) Можно ли дозволить крепостным людям вступать в брак безсогласия помещиков? 2) Можно ли дать помещичьим людям правоприобретать собственность без согласия помещиков? 3) Можно лиограничить права помещиков относительно разбора споров и жалоб междуих крестьянами? 4) В какой мере можно ограничить права помещиковотносительно наказания крестьян? 5) Должно ли лишить помещиков правапереселять крестьян в Сибирь? 6) Следует ли ограничить правапомещиков относительно отдачи крестьян в рекруты? 7) Должно ли лишитьпомещиков права вмешательства в отправление крестьянских повинностейи податей? 8) Какие принять меры для более точного определенияповинностей крепостных крестьян их помещикам? 9) Можно ли допуститьжалобы крепостных крестьян на их помещиков? 10) Можно ли датьпомещичьим крестьянам право выкупаться на волю за особо определеннуюцену? 11) Какие меры должно принять ныне же для уменьшения дворовыхлюдей? 12) Какие принять меры для большего успеха в заключениивзаимных соглашений между помещиками и крестьянами? 13) Независимо отвсех изложенных выше мер, не следует ли принять ныне же еще некоторыемеры для облегчения как крепостного состояния, так и взаимныхсоглашений между помещиками и крестьянами? 14) Каким порядкомприступить к исполнению тех облегчительных мер, кои Комитетом будутокончательно избраны и Государем утверждены? — Члены Комитетаприглашались доставить ответы на эти вопросы не позже половиныноября. Но к этому времени в ходе крестьянского дела неожиданнопроизошла существенная перемена, видоизменившая как порядок еговедения, так и самое его направление.

Вконце октября прибыл в Петербург виленский генерал-губернатор Назимови привез адрес на Высочайшее имя от дворян трех северо-западныхгуберний: Виленской, Гродненской и Ковенской, с выражением желанияосвободить своих крепостных крестьян, хотя и без земли. Комитет готовбыл принять это предложение, но Государь на то не согласился ипотребовал немедленного разрешения дела на основаниях, изложенных взаписке министра внутренних дел от 26-го июля: усадебной оседлости,предоставленной крестьянам в собственность, и отведения им полевыхугодий в пользование за повинности.

Обсуждениюэтого вопроса посвящено было три заседания Комитета, плодом коих былподписанный Императором Александром в Царском Селе 20-го ноября 1857года следующий рескрипт на имя генерал-адъютанта Назимова:

"Вгуберниях Ковенской, Виленской и Гродненской были учреждены особыекомитеты из предводителей дворянства и других помещиков, длярассмотрения существующих там инвентарных правил. Ныне министрвнутренних дел довел до моего сведения о благих намерениях,изъявленных сими комитетами, относительно помещичьих крестьянозначенных трех губерний. Одобряя вполне намерения сих представителейКовенской, Виленской и Гродненской губерний как соответствующие моимвидам и желаниям, я разрешаю дворянскому сословию оных приступитьтеперь же к составлению проектов, на основании коих предположениякомитетов могут быть приведены в действительное исполнение, но неиначе как постепенно, дабы не нарушить существующего нынехозяйственного устройства помещичьих имений. Для сего повелеваю:

1)Открыть теперь же в губерниях Ковенской, Виленской и Гродненской поодному в каждой приготовительному комитету, а потом, для всех трехгуберний вместе, одну общую комиссию, в городе Вильне.

2)Каждому губернскому комитету состоять под председательствомгубернского предводителя дворянства из следующих членов: а) по одномуот каждого уезда губернии, выбранному из среды себя дворянами,владеющими в том уезде населенными имениями, и б) двух опытныхпомещиков той же губернии, по непосредственному назначению начальникаоной.

3)Общей комиссии состоять из следующих лиц: а) двух членов каждого изтрех губернских комитетов, по их выбору; б) одного опытного помещикаиз каждой губернии по вашему назначению, и в) одного члена отминистерства внутренних дел. Председателем комиссии предоставляетсявам назначить одного из ее членов, принадлежащих к местномудворянству.

Губернскиекомитеты, по открытии их, должны приступить к составлению, по каждойгубернии, в соответственность собственному вызову предводителейдворянства, подробного проекта об устройстве и улучшении бытапомещичьих крестьян оной, имея при этом в виду следующие главныеоснования:

1)Помещикам сохраняется право собственности на всю землю, но крестьянамоставляется их усадебная оседлость, которую они приобретают в течениеопределенного времени в свою собственность посредством выкупа; сверхтого, предоставляется в пользование крестьян надлежащее, по местнымудобствам, для обеспечения их быта и для выполнения их обязанностейперед правительством и помещиком количество земли, за которое они илиплатят оброк, или отбывают работу помещику.

2)Крестьяне должны быть распределены на сельские общества, помещикам жепредоставляется вотчинная полиция.

3)При устройстве будущих отношений помещиков и крестьян должна бытьнадлежащим образом обеспечена исправная уплата государственных иземских податей и денежных сборов.

Развитиесих оснований и применение их к местным обстоятельствам каждой изтрех означенных губерний предоставляется губернским комитетам.Министр внутренних дел сообщит вам свои соображения, могущие служитьпособием комитетам при их занятиях. Комитеты сии, окончив свой труд,должны представить оный в общую комиссию. Комиссия, обсудив ирассмотрев все предположения губернских комитетов, а также сообразивих с изложенными выше основаниями, должна постановить окончательноепо всему делу заключение и составить проект общего для всех трехгуберний положения, с нужными по каждой изъятиями или особымиправилами. Поручая вам главное наблюдение и направление сего важногодела вообще во вверенных вам Ковенской, Виленской и Гродненскойгуберниях, я предоставляю вам дать как губернским комитетам сих трехгуберний, так и общей комиссии нужные наставления для успешногопроизводства и окончания возлагаемых на них занятий. Начальникигуберний должны содействовать вам в исполнении сей обязанности.Составленный общей комиссией проект вы имеете, со своим мнением,препроводить к министру внутренних дел для представления на моеусмотрение. Открывая таким образом дворянскому сословию Ковенской,Виленской и Гродненской губерний средства привести благие егонамерения в действие на указанных мною началах, я надеюсь, чтодворянство вполне оправдает доверие, мною оказываемое сему сословиюпризванием его к участию в сем важном деле, и что, при помощи Божиейи при просвещенном содействии дворян, дело сие будет кончено снадлежащим успехом. Вы и начальники вверенных вам губерний обязаныстрого наблюдать, чтобы крестьяне оставались в полном повиновениипомещикам, не внимали никаким злонамеренным внушениям и лживымтолкам".

Высочайшийрескрипт сопровождался одобренным Государем пояснительным отношениемминистра внутренних дел к виленскому генерал-губернатору. В нем,между прочим, выражалось, что предположенное в рескрипте улучшениебыта помещичьих крестьян означает освобождение их от крепостнойзависимости после переходного срока, высший предел которого определенв двенадцать лет. Ланской изложил также свои соображения о выкупекрестьянами усадебной оседлости, о распределении между помещиками икрестьянами как земли, так и повинностей, наконец, о прекращениипродажи, дарения или переселений крестьян на новые места, а такжеобращения их в дворовые.

Какрескрипт, так и отношение министра не предназначались кобнародованию. Но Государь сам возвестил о принятой важной мерепредставлявшемуся ему воронежскому губернатору, вследствие чего былорешено обе эти бумаги препроводить при циркуляре Ланскогогубернаторам и губернским предводителям дворянства, "длясведения и соображения", на случай, если бы дворяне прочихгуберний пожелали последовать примеру, поданному дворянствомСеверо-Западного края.

Такоежелание было уже высказано дворянством С.-Петербургской губернии ещев конце прошлого царствования, представившим в министерствовнутренних дел свои предположения о введении инвентарных правил,определяющих взаимные отношения помещиков к крестьянам. В начале 1857года оно возобновило свое о том ходатайство, поступившее в негласныйКомитет и остававшееся там до осени без движения. Теперь признали еговполне достаточным поводом, чтобы в Высочайшем рескрипте на имяс.-петербургского генерал-губернатора разрешить и петербургскимдворянам открыть губернский комитет для составления проекта положенияоб устройстве и улучшении быта помещичьих крестьян столичнойгубернии, на основаниях, тождественных с теми, что были указаны врескрипте генерал-адъютанту Назимову.

Несколькодней спустя, 9-го октября, Императору представлялись уездныепредводители с губернским предводителем, графом П. П. Шуваловым, воглаве для принесения благодарности за посещение Государем бала,данного петербургским дворянством по случаю бракосочетания ВеликогоКнязя Михаила Николаевича. Его Величество воспользовался этимслучаем, чтобы обратиться к ним со следующими словами: "Благодарювас, господа, за вчерашний вечер, который доставил большоеудовольствие и мне, и всей моей семье. Я вам очень благодарен. Мнеприятно видеть вас у себя. Теперь нужно поговорить о предмете большойважности, должно подумать о деле, требующем полного внимания вашего.Генерал-губернатор собирал вас и объявил вам мое желание, мою твердуюволю. Мне кажется, что правила, мною предначертанные, не стеснительныдля обеих сторон. Пополнения и разъяснения, которые окажутся нужными,будут уже делом комитета под председательством вашим". Последниеслова относились к губернскому предводителю, обращаясь к которому,Государь прибавил: "Я уверен, что вы вашим усердием изаботливостью достигнете цели". "Я привык надеяться на вседворянство, —продолжал Император, — и предоставил вашейгубернии начать это дело. Знаю, что много будет труда, но я надеюсьна вас и поручаю вам это дело. Надеюсь, что вы примете в немискреннее участие и обратите внимание ваше на класс людей,заслуживающий, чтобы положение его было правильно обеспечено. Нельзябыло медлить долее; должно было заняться теперь же этим предметом, неоткладывая его вдаль. Моя непременная воля, чтобы это былоисполнено". В заключение речи Государь присовокупил: "Вданных вам основаниях возлагается на обязанность мирских обществпризрение престарелых и увечных, но не выражено довольно ярко. Моежелание — чтобы воины, послужившие отечеству и уволенные прирасформировании некоторых частей армии, как люди, пролившие кровьсвою и получившие на службе увечья или доказавшие готовность своюпожертвовать собой для отечества, также были призрены темиобществами, которыми были сданы. Участь этих людей не менеезаслуживает вашей заботливости, и потому прошу непременно об этомподумать. В имениях удельных и государственных на этот предметобращено уже внимание, и участь этих людей отчасти уже устроена.Оставить этих людей на произвол судьбы невозможно, а потому и в этомотношении я полагаюсь на вас. Прощайте, господа, я твердо надеюсь навас".

ОбращениеГосударя к петербургским дворянам огласило, так сказать, предпринятоеим преобразование во всеобщее сведение. Вслед за тем былиобнародованы в газетах Высочайшие рескрипты генерал-губернаторамвиленскому и с.-петербургскому. Из них вся Россия узнала, чтоупразднение крепостного состояния — вопрос бесповоротнорешенный самодержавной волей.

Первымоткликнулось на царский призыв нижегородское дворянство. 17-годекабря оно подписало всеподданнейший адрес, в котором выразилоединодушное желание "принесть Его Императорскому Величествуполную готовность исполнить его священную волю на основаниях, какиеЕго Величеству благоугодно будет указать". В ответ на этот адреспоследовал на имя начальника нижегородской губернии Высочайшийрескрипт одинакового содержания с рескриптом генерал-губернаторамвиленскому и с.-петербургскому, но в котором Государь, в самыхмилостивых выражениях, благодарил нижегородских дворян за благой ихпочин в великом деле. "Поручаю вам, — писал он губернаторуA. H. Муравьеву, — объявить сему благородному сословию моесовершенное удовольствие за новое доказательство всегдашнейготовности нижегородского дворянства содействовать исполнениюнамерений правительства, устремляемых ко благу общему. Мне вособенности было приятно видеть, что оно первое поспешиловоспользоваться случаем дать пример сей готовности изъявлениемусердного желания способствовать, зависящими от него средствами,предпринимаемому ныне важному и, как можно, при благословенииВсевышнего, надеяться, равно полезному для всех в государствесостояний делу".

Вследза Нижним Новгородом высказалась и Москва. "Московскоедворянство, — гласил адрес на Высочайшее имя, состоявшийся 7-гоянваря 1858 года, — постоянно движимое чувствами беспредельнойлюбви и преданности к Престолу и отечеству, во все времена принималоживейшее участие в достопамятных событиях России, утверждавших вИмперии, славу и величие русского народа, и ныне, исполненноеглубочайшей признательности к Государю Императору за всемилостивейшееЕго Величества доверие, оказанное дворянскому сословию всей Империи,по предмету устройства быта помещичьих крестьян, изъявляет и со своейстороны полную готовность содействовать благим намерениямАвгустейшего Монарха и просить всемилостивейшего соизволения наоткрытие комитета для составления проекта правил, которые комитетомбудут признаны общеполезными и удобными для местностей московскойгубернии". Последняя оговорка усугубила неудовольствие Государяза проявленную московским дворянством медленность, и в ответномрескрипте московскому генерал-губернатору, составленном в выраженияххолодных, отклонено притязание москвичей о предоставлении ихгубернскому комитету права составить проект положения на основаниях,какие сам он признает общеполезными и удобными. Рескрипт требовал,чтобы проект положения для московской губернии "был составлен натех же главных началах, кои указаны дворянству других губерний,изъявившему прежде желание устроить и улучшить быт своих крестьян".

Спервых чисел марта и до октября стали поступать адресы от дворянствпрочих губерний, в ответ на которые следовали Высочайшие рескрипты.Всюду открытие комитетов обставлено было торжественностью,приличествовавшей важности дела. Духовные пастыри говорилипоучительные слова, начальники губерний и председатели комитетов,губернские предводители дворянства произносили прочувствованные речи,на дворянских обедах пили здоровье Первоначальника великогопреобразования, почтившего дворянство актом Царского к нему доверия.

Содня обнародования первого рескрипта генерал-адъютанту Назимову непредстояло более надобности окружать тайной существование негласногоКомитета. 8-го января 1858 года состоялось Высочайшее повеление обучреждении, в непосредственном ведении и под председательствомГосударя, "Главного Комитета по крестьянскому делу длярассмотрения постановлений и предположений о крепостном состоянии".Членами этого Комитета назначены все прежние члены Комитетанегласного, причем Брока заменил вскоре заместивший его во главеминистерства финансов Княжевич. Распоряжение это обнародованоПравительствующим Сенатом при указе от 18-го февраля.

Помере появления Высочайших рескриптов в ответ на адресы дворянства —издавались пояснительные отношения министра внутренних дел.Дополнением им служил ряд циркуляров, хотя и подписанных Ланским, носоставленных в Главном Комитете, через который в силу Высочайшегоповеления должны были отныне проходить все распоряжения министерствавнутренних дел по крестьянскому вопросу. В одном из этих циркуляров,министр предупреждал, что в пояснительных его отношениях, как впрежних, так и в настоящих, не должно искать подробной программы,обязательной для губернских комитетов; что мысли и предположения, имвысказанные, следует принимать не как предрешения подлежащих ихобсуждению вопросов, а лишь как советы, принять или не принятькоторые зависит от усмотрения комитетов. "Неизменными инеприкосновенными, — заключал министр, — должны остатьсялишь главные начала сего устройства, в Высочайших рескриптахуказанные. В сих началах, то есть в обеспечении помещикам ихсобственности, а крестьянам прочной оседлости и надежных средств кжизни и к исполнению их обязанностей заключается то незыблемоеоснование, на котором должно воздвигнуться и утвердитьсяпредначинаемое великое дело".

Междутем настоятельная потребность в положительной программе для занятийгубернских комитетов стала ощущаться самими комитетами, состав коихбыл донельзя разнообразный. В них участвовали люди всех общественныхположений и всех оттенков мнений, от мелкопоместных дворян допредставителей знатнейших родов, от низших чиновников исубалтерн-офицеров до высших придворных, военных и гражданскихзваний, от лиц, едва умевших читать и писать, до профессоров иакадемиков, наконец, от ревностных защитников крепостного права, доубежденных поборников полного и немедленного освобождения крестьян сземлей. Возложенное на губернские комитеты дело затрагивало иматериальные интересы дворянства, и политическое его значение; сверхтого, оно было едва ли не первым в России опытом обсуждения, ввыборных собраниях, государственного и общественного вопросапервостепенной важности. При таких условиях, когда естественноразгорались страсти, росло и распространялось всеобщее возбуждение.Министерство внутренних дел, сознавая необходимость преподатьгубернским комитетам единообразное наставление, составило "проектплана работ по устройству крестьянского быта". В этой программе,ясно указана цель преобразования: освобождение крестьян с землей, ивместе с тем предрешены в пользу крестьян вопросы о повинностях, оразмере надела, о выкупе усадебной оседлости, о праве крестьянпереходить на другие земли и в другие сословия, о полнойнезависимости их от помещиков в делах семейных, имущественных,хозяйственных и т. п. Внесенный Ланским на рассмотрение ГлавногоКомитета министерский проект не был утвержден, и составление новойпрограммы поручено члену Комитета генерал-адъютанту Ростовцеву, наиных основаниях, менее тягостных для помещиков и сохранявших за ними,в известных пределах, пользование их вотчинными правами.

Так,впервые деятельно выступил в крестьянском вопросе многолетнийближайший сотрудник Государя по управлению военно-учебнымизаведениями, лицо, пользовавшееся полным его расположением идоверием, скоро поставленное им во главе всего дела. Не подлежитсомнению, что Александр Николаевич сам убедил Ростовцева принятьболее ревностное участие в трудах Главного Комитета и вообще изучитьи обсудить вопрос во всех подробностях. В это время Ростовцевдовольно близко придерживался еще взглядов большинства своих сочленовпо Главному Комитету, и это отразилось на первом труде его.Составленная им программа все дело передавала в руки губернскихкомитетов, не только составление положений о крестьянах, но иприведение их в действие. Применение положений к отдельным имениямимели произвести и объявить крестьянам сами владельцы имений и, сверхтого, на губернские же комитеты, уже после приведения новых положенийв исполнение, возлагалось "начертание сельского устава,определявшего все подробности крестьянского быта". Такимобразом, занятия комитетов делились на три периода: составлениеположений, введение их в действие, начертание сельского устава. Дляокончания работ первого периода определялся шестимесячный срок, впродолжение которого должно было быть составлено "Положение обулучшении быта помещичьих крестьян" каждой губернии, обнимающеенижеследующие предметы, по однообразной для всех комитетов форме: 1)переход крестьян из крепостного состояния в срочнообязанное; 2)сущность срочнообязанного положения; 3) поземельные права помещиков;4) усадебное устройство крестьян; 5) надел крестьян землей; 6)повинности крестьян; 7) устройство дворовых людей; 8) образованиекрестьянских обществ; 9) права и отношения помещиков; 10) порядок испособы исполнения. Большая часть этих вопросов была уже предрешена впрограмме, и притом — в смысле более или менее благоприятномдля помещиков. Так, в Высочайших рескриптах упоминалось опредоставлении помещикам вотчинной полиции, а в пояснительныхотношениях министра внутренних дел это основное начало развивалосьследующим образом: "Крестьяне должны быть разделены на мирскиеобщества, а заведование мирскими делами и мирская расправапредоставляется мирским сходам, составленным из крестьян, и мирскимсудам, под наблюдением и утверждением помещиков". В программеРостовцева мирское общество называется сельским и указывается, чтосоставлено оно должно быть из крестьян одного имения, с помещиком вкачестве "начальника общества" во главе; о мирских жесходах и судах вовсе не упоминается. В этом звании помещикуприсваиваются обширные права: а) по сельскому благоустройству ипорядку; б) по внутреннему управлению; в) по разбору взаимных жалоб испоров между крестьянами; г) по отправлению крестьянами повинностей ид) по надзору за правильным употреблением общественных капиталов,денежных и имущественных. Право собственности крестьян на усадьбызаменялось в программе потомственным пользованием, родом вечногопольского чинша, а вместо упомянутого в рескриптах "надлежащегодля обеспечения быта крестьян количества земли" губернскиекомитеты обязывались лишь определить "наименьший размер надела".Программу свою сам Ростовцев резюмировал в следующих двух главныхположениях: 1) крестьянин делается лично свободным немедленно поутверждении положений, не ожидал, как предполагалось прежде, выкупасвоей усадьбы, что отсрочило бы его освобождение на долгое время; 2)крестьянину предоставлено право бессрочного пользования усадьбой;выкуп ее предоставлен ему в право, а не в обязанность, и нанеопределенный срок.

ПрограммаРостовцева была принята Главным Комитетом, утверждена Государем и поВысочайшему повелению разослана министром внутренних дел во всегубернские комитеты "для руководства".

Какпри составлении программы для губернских комитетов, так и в прочихделах, подлежавших обсуждению Комитета, генерал-адъютант Ростовцевдействовал в полном единомыслии с представителями большинства,председателем Орловым и министрами: юстиции — Паниным игосударственных имуществ — Муравьевым. Всех их озабочивалипоследствия решенного Государем преобразования: опасались волненийкак среди недовольных помещиков, так и среди неудовлетворенныхкрестьян, и в этих видах считали необходимым прочно организоватьгубернские и уездные учреждения для заведования крестьянским делом,установить волостные и сельские власти, а в особенности преобразоватьи усилить земскую полицию. По уговору с Ланским решено было первоедело поручить министру юстиции, второе — министругосударственных имуществ, третье — министру внутренних дел. Длясовместного обсуждения этих важных предметов у трех министровпроисходили совещания, в присутствии Ростовцева, который взял на себясоставление проекта о повсеместном назначении на время введения вдействие новых положений генерал-губернаторов, с обширнымиполномочиями для поддержания общественного порядка и спокойствия.Составленные поименованными членами предположения были одобреныГлавным Комитетом и с Высочайшего соизволения препровождены министромвнутренних дел на заключение начальников губерний, которыеприглашались доставить в двухмесячный срок отзывы о возможности,способах и порядке применения помянутых "главных начал".

Вскорепосле того, а именно в половине июля, Главный Комитет выделил из себяособую комиссию из четырех членов, об учреждении которой состоялосьследующее Высочайшее повеление, определявшее круг ее обязанностей: 1)предоставить каждому губернскому комитету об улучшении быта крестьян,по составлении проекта в комитете, избрать по своему усмотрению иприслать в С.-Петербург двух членов для представления высшемуправительству всех тех сведений и объяснений, кои оно признает нужнымиметь при окончательном обсуждении и рассмотрении каждого проекта; 2)из шести западных губерний командировать в свое время в С.-Петербургпо два члена не от губернских комитетов, но от общих комиссий:виленской и киевской; 3) о таком разрешении сообщить губернскимкомитетам, по мере их старания и окончания работ; 4) дляпредварительного рассмотрения поступающих из губернских комитетовпроектов положений образовать при Главном Комитете особую комиссию;5) в состав этой комиссии назначить Ланского, Панина, Муравьева иРостовцева; 6) управление делами комиссии поручить статс-секретарюГосударственного Совета Жуковскому под непосредственным ведением инадзором государственного секретаря; 7) предоставить комиссии, еслиона признает нужным, приглашать в свои заседания членов, губернскимикомитетами командированных и требовать от них все необходимые длякомиссии сведения, объяснения и мнения; 8) порядок рассмотренияпроектов учредить в комиссии по ее усмотрению и распоряжению; 9)работы, комиссией оконченные, вносить на окончательное рассмотрениеГлавного Комитета и 10) предоставить Главному Комитету право, если онпризнает нужным, приглашать и в свои заседания членов,командированных губернскими комитетами, а также требовать от нихнужные сведения и объяснения.

Такимобразом, в продолжение первой половине 1858 года изменилосьнаправление крестьянского дела в смысле охранительном, и взглядыбольшинства Главного Комитета, по-видимому, одержали верх надначалами, усвоенными министерством внутренних дел. Но последнее неунывало и старалось, по мере возможности, второстепеннымираспоряжениями снова направить дело на прежний путь. Не без еговлияния и участия проведены меры, имевшие хотя косвенное, но все жевесьма существенное значение для окончательного разрешениякрестьянского вопроса.

Незадолгодо появления Высочайшего рескрипта, решено упразднение последнихостатков военных поселений, и бывшие пахотные солдаты перечисленысначала в удельное ведомство, а потом и в заведование министерствагосударственных имуществ, на правах свободных поселян. Летом 1858года удельные крестьяне сравнены с прочими свободными сословиями вовсех личных и имущественных правах, и к концу года как удельным, таки государственным крестьянам дозволено переходить из одного сословияв другое без всякого ограничения. Наконец, в следующем 1859 годуправа, предоставленные удельным крестьянам, распространены накрестьян всех государевых и дворцовых имений. Еще ранее приминистерстве финансов учреждена особая комиссия для составлениясоображений об устройстве людей фабричных и горнозаводских.

Распоряженияэти состоялись по посторонним ведомствам, но и в сфере своейдеятельности министерство внутренних дел не упускало ни единогослучая, чтобы расчищать путь к довершению предпринятогопреобразования. Так, оно успело провести через Главный Комитетнесколько предупредительных мер против злоупотреблений помещичьейвластью: о воспрещении перечислять крестьян в дворовые; обограничении, а вскоре и полном прекращении приема в рекруты крестьянмелкопоместных дворян; о предварительном опросе отпускаемых на волюбез земли крепостных крестьян относительно согласия ихвоспользоваться свободой; о стеснении права помещиков высылатькрестьян в Сибирь, переносить их усадьбы или переселять их на новыеместа. Целью всех этих мер было лишить помещиков способов кобезземелению крестьян. В доверительном циркуляре к губернскимпредводителям, одобренном Государем, Ланской пригласил их внушитьдворянам, без официальной огласки, "что для собственной ихпользы весьма желательно, дабы усадебная оседлость крестьяноставалась в теперешнем их положении". Изменена была также формакупчих крепостей на недвижимые населенные имения, причем предписанозаносить в них о продаже самых имений, села, деревни, угодья, а нелюдей, с припиской лишь, что при данном имении состоит по последнейревизии такое-то число крестьян и дворовых.

Однимиз главных доводов противников реформы было утверждение, что она необойдется без волнений, которые могут перейти в общий бунт крестьян.В обществе и при Дворе распространялись слухи о частных случаяхбеспорядков, вызванных неповиновением крестьян помещикам в ожиданииволи. В действительности случаи эти были крайне редки: по сведениямминистерства внутренних дел, со дня обнародования Высочайшихрескриптов и по 12-е июля 1858 года их было не более 70 на всемпространстве России, прекращенных внушениями начальства иполицейскими мерами, и только в девяти случаях пришлось прибегнуть ксодействию военных команд. К тому же почти 10% этих беспорядков быливызваны распоряжениями помещиков о переселении крестьян. Данные эти,доведенные до сведения Государя в еженедельных записках,содействовали успокоению опасений, которые пытались возбудить в умеего некоторые приближенные.

Кконцу июля 1858 года большая часть членов Главного Комитетаразъехалась из Петербурга. Выдвинутый на первый план доверием к немуИмператора, генерал-адъютант Ростовцев отправился в четырехмесячныйотпуск за границу, чтобы там, в тиши уединения, вникнуть в дело, кучастию в котором он призван был Монаршей волей и к которому самсчитал себя недостаточно подготовленным. Отсутствие главныхкомитетских деятелей побудило Ланского, минуя Главный Комитет, войтинепосредственно с докладом к Государю по важному недоразумению,возникшему в нижегородском губернском комитете. В среде его произошелраскол: большинство высказалось за личный выкуп крестьян,меньшинство, с председательствовавшим губернским предводителем, —против. Последнее, не желая присутствовать при постановлении, котороесчитало незаконным, вышло из состава комитета, а большинство решилопродолжать свои занятия, избрав нового председателя. Государьутвердил представление министра, заключавшееся в следующем: 1)отстранить в губернских комитетах всякое суждение о выкупе личности;2) все постановления нижегородского комитета, со дня избрания новогопредседателя, считать недействительными; 3) членам, участвовавшим вэтих постановлениях, сделать выговор; 4) избранного председателяисключить из состава комитета; и 5) предписать губернатору вновьоткрыть комитет в законном его составе.

Несколькодней спустя, ободренный согласием Императора с его взглядами нанижегородское дело, Ланской решился представить Его Величествусоставленную в министерстве внутренних дел записку с возражениями напроект Ростовцева об учреждении временных генерал-губернаторов. Наминистерство это было возложено Главным Комитетом составлениеинструкций для последних, которых предполагалось облечь обширнымиполномочиями. В записке Ланского выражалось мнение, что нельзясоставить предположенную инструкцию без существенных изменений вобщем административном порядке и даже в законах; самая мерапризнавалась нецелесообразной и положительно вредной, и все это быловысказано в форме крайне резкой, в едком и задорном, чистополемическом тоне.

Содержаниезаписки и особенно встречавшиеся в ней обороты речи разгневалиИмператора, который возвратил записку Ланскому, испещреннуюпространными собственноручными замечаниями на полях, яркохарактеризующими взгляд Александра Николаевича как на предпринятое импреобразование, так и вообще на задачи внутреннего управления, егоцели и средства. На утверждение министра, что народ не только несопротивляется, но вполне сочувствует намерениям правительства,Государь возразил: "Все это так, поканарод находится в ожидании,но кто может поручиться, чтокогда новое положение будет приводиться в исполнение инарод увидит, что ожиданиеего,т. е. свобода,по его разумению,не сбылась,не настанет лидля него минутаразочарования?Тогда уже будет поздно посылать отсюда особых лиц для усмирения.Надобно, чтобы они были уже на местах. Если Бог помилует и всеостанется спокойно, тогда можно будет отозвать всех временныхгенерал-губернаторови все войдет опять в законную колею". Против успокоительныхуверений записки, что не должно опасаться важных затруднений,Государь написал: "Напротив, того-то и должно опасаться";что крестьяне спокойно будут ожидать утверждения положений —"дай Бог! но этой уверенности, по всему до меня доходящему, я неимею"; что спокойствие народа тогда только надежно, когда оноесть плод удовлетворения законных потребностей и всеобщего довольства— "да, но, к несчастию, наше положение и административнаяорганизация еще далеки от этого". В особенности возмутилоГосударя суждение, высказанное в записке, что можно обойтись безчрезвычайных мер, если только самые положения будут составлены ввидах государственной пользы. "Какие же другие виды могут быть?"— вопрошал он и, соглашаясь с мнением министра, что успехкрестьянского дела будет зависеть от верного практического соглашенияправ и выгод помещиков и крестьян, приписал: "совершенно так".Утверждение записки, что последствием учреждения генерал-губернаторовокажется возбуждение в народе мысли, что правительство ему недоверяет, а это вызовет подобное же чувство недоверия народа кправительству, Император опровергал самым положительным образом: "Вэтом я вовсе не согласен, ибо мы не должны от себя скрывать, чтоРоссия входит в новую, еще небывалую эру, и потому на будущеепреступно былобы правительству смотреть, так сказать, сложа руки. Такмы должны быть готовыми ко всему,и в этом случае предусмотрительность должна успокоить, а нетревожить. Эти все опасения возбуждены людьми, которые желали бы,чтобы правительство ничего не делало, дабыим легче было достигнуть их цели,то есть ниспровержения законного порядка". На замечаниеминистра, что правительству нет надобности ставить себя воборонительное положение и что оно, с полной уверенностью в общееспокойствие, может держаться законного способа действий, Государьстрого возразил: "Дело не в оборонительном положении, а в том,чтобы дать более власти местному начальству. Никогда и речи не было онезаконном способе действия,но в экстренных случаях должны быть принимаемы и экстренныемеры. У нас, ксожалению, довольно было примеров пагубных последствийнераспорядительности местных властей, привыкших в одному формализму исовершенно теряющихся в подобных случаях". Доводы министра: чтоединоличная власть генерал-губернаторов поведет за собою произвол,который даже в отдаленном крае, какова Сибирь, старались ограждатьсоветами, — вызвали замечание: "По теории это прекрасно,но не на практике"; что в два предыдущих царствования каждыйраз, когда возникала мысль о повсеместном учреждениигенерал-губернаторов, мера эта была отвергаема. — "Этотак, но не должно забывать, что мы теперь находимся не в нормальномположении"; что несвойственно изменять иерархические отношения стой единственной целью, чтобы сделать возможной власть временную ипритом личную. — "Я тут ничего несвойственногоне вижу; ибодело идет о временном учреждении, долженствующем кончиться сокончательным введением нового устройства крестьян. Обыкновенныйадминистративный порядок этим не изменится, а учреждается тольковременно новая полицейская власть". Опасение министра овозникновении столкновений и пререканий между властями постоянными ичрезвычайными Государь отвергал, заметив, что "столкновенийи пререканий бытьне должно, ибо в инструкции временных генерал-губернаторов долженбыть положительно определен круг их действий". Другое опасение,что власть губернаторов упадет до низкого значения несамостоятельныхчиновников и они принуждены будут заботиться не столько об управлениигубернией, сколько об угождении генерал-губернаторам, —оспаривалось так: "С этим я также не согласен, ибо дело не вугождении, а в исполнении приказаний лиц, облеченных от меня особымиполномочиями". Власть генерал-губернаторов — говорилось взаписке — не имеет никаких условий к усовершенствованиюадминистрации. "Власть генерал-губернаторов, — разъяснялИмператор, — как я ее понимаю, должна быть основана совсем надругих началах". Большая часть доводов, изложенных в записке,представленной Государю, служила лишь более или менее благовиднымипредлогами, истинный же повод к сопротивлению министерства внутреннихдел предположенной мере усмотрел Государь в заключении министра, чтовласть генерал-губернаторов уничтожит начало, в силу которогопредставлялось губернским по крестьянским делам расправам, илиприсутствиям, как они названы впоследствии, — решатьокончательно и без апелляций все споры между помещиками икрестьянами. Против этого места Его Величество начертал: "Словаэти, кажется,довольно объясняют дело". Далее министр находил, что игубернаторы имеют право обращаться к военному начальству стребованием содействия; Государь же пояснял: "В этом и будетразница, ибо генерал-губернаторы должны будут сами действовать, а необращаться с просьбой к военному начальству". Против общегозаключения записки Император написал: "Это собственногражданский или канцелярскийвзгляд и вовсенесогласный с моим". Согласился только Государь с мнениемминистра, что необходимо озаботиться возвышением власти губернаторов."Этим и должно заняться для будущего", — замечал он,а против предложения предоставить губернаторские места наиболееспособным из членов губернских комитетов, не стесняясь чинами, сделалнадпись: "Весьма будет полезно". Зато все резче становилисьего замечания на заключительные представления министра.

Министр:Составление инструкции генерал-губернаторам преждевременно, так какне составлены еще крестьянские положения и не утвержденыпроектированные учреждения по крестьянским делам.

Государь:"Это значит, отложить ее до того, когда в ней не будет уже нуждыили когда будет поздно".

Министр:Предполагается предоставить генерал-губернаторам для сохраненияобщественного порядка употреблять не одни только законные меры, но"все без разбора средства".

Государь:"Не понимаю, как такая мысль может войти в голову человеку,знающему мойобраз мыслей и мои желания".

Министр:Генерал-губернаторы будут преувеличивать опасность из желания придатьсебе новую важность и значение.

Государь:"Надеюсь, что лица, которые будут для сего выбраны мноюи облеченыполным моим доверием, вполне его оправдают".

Министр:Генерал-губернаторов, если они будут учреждены, нельзя освободить оттекущих и маловажных дел, ибо они, чтоб не уронить своей власти,обязаны будут принимать: прошения, жалобы, письма и т. п.

Государь:"Непременно должно их от этого освободить. Жалобы, имприносимые, должны ими передаваться губернаторам".

Министр:При введении крестьянского положения следовало бы временно освободитьгубернатора от председательства во всех подвластных ему учреждениях.

Государь:"Здесь предполагается именно то, что я хочу сделать длявременных генерал-губернаторов".

Министр:Следовало бы ассигновать особые суммы в распоряжение губернаторов наэкстраординарные расходы.

Государь:"Будет излишне с учреждением временных генерал-губернаторов".

Министр,перечислив предположенные им меры к расширению власти губернаторов,замечал: все эти меры достаточны для поддержания порядка иповиновения.

Государь:"Я их не считаю достаточными без учреждения временныхгенерал-губернаторов".

Министр:В случае каких-либо особых местных затруднений всегда можно будеткомандировать уполномоченных и доверенных лиц.

Государь:"Вот почему я желаю, чтобы подобные лица были уже на местах".

Решениесвое Император выразил в последнем замечании: "Все сиисоображения неизменяют моегоубеждения внеобходимости и пользе учреждения временных генерал-губернаторов",а общее впечатление, произведенное на него запиской — вследующем обращении к Ланскому: "Я прочел все с большимвниманием и должен вам откровенно сказать, что записка эта сделала наменя весьмагрустное впечатление. Онаверно составлена не вами, а кем-нибудь из директоров департаментовили канцелярии, которым предполагаемое новоеучреждение крепко не нравится,ибо должно ослабить их власть и то значение,которым они привыкли пользоваться и часто употреблятьво зло".

Строгаяотповедь Государя заставила призадуматься старца Ланского. Полагая,что он лишился Высочайшего доверия, министр внутренних дел заготовилуже письмо к Императору с просьбой об увольнении от должности, но наближайшем докладе Государь был с ним так приветлив и ласков, чтоЛанской не счел нужным просить об отставке. Его Величество обнялминистра, выразив при этом надежду, что он "не сердится", акогда министр заметил, что в иностранных газетах уже назначают емупреемника, то Император успокоил его уверением, что если служба егобудет более не нужна, то он, Ланской, первый о том узнает.

Самаямера назначения генерал-губернаторов на время введения в действиеновых положений о крестьянах, мера, которая была предположенаРостовцевым и которую с таким жаром отстаивал Государь, не былаприведена в исполнение. Осенью 1858 года Главный Комитет постановилприступить к ее рассмотрению, когда поступит проект инструкцийвременным генерал-губернаторам, составление коих, вместо министравнутренних дел, было поручено государственному секретарю. Нопомянутая инструкция никогда не была составлена, и все дело кануло вводу. Не трудно угадать причину снисходительного отношения Императорак Ланскому, в котором Его Величество ценил министра, наиболееискренно расположенного к делу, столь близкому сердцу Государя.

Вначале августа 1858 года, предпринимая путешествие по разнымвнутренним губерниям, Александр Николаевич пожелал воспользоватьсяэтим, дабы лично убедиться в положении крестьянского дела в провинциии снова гласно высказать свою непременную волю о доведении его доблагополучного конца. Уже в первую свою поездку на север России, виюне того же года, Государь, принимая в Вологде местных дворян,выразил губернскому предводителю уверенность, что вологодскоедворянство, всегда отличавшееся своей преданностью Престолу, и ныне,в общем деле, будет споспешествовать исполнению его предначертаний.Затем, выйдя к прочим представлявшимся ему дворянам, он повторил теже слова, прибавив: "Господа, я надеюсь, что вы совершенносочувствуете моим желаниям и будете способствовать общей пользе покрестьянскому делу, а затем улучшите быт крестьян ваших, нераздельнос общей выгодою".

Вовторую поездку, продолжавшуюся более месяца, Император произнес целыйряд речей при приеме дворянства посещенных им губерний.

ВТвери Император впервые возвестил о вызове в Петербург уполномоченныхот губернских комитетов. "Господа, — сказал он, — яочень счастлив, что имею случай выразить мою благодарность тверскомудворянству, которое уже неоднократно доказало мне свою преданность иготовность, вместе с другими губерниями, всегда содействовать общемублагу. Вы это доказали во время последней войны, при составленииополчения, и мне памятны жертвы дворян. Теперь я вам поручил важноедля меня и для вас — дело крестьян. Надеюсь, что вы оправдаетемое доверие. Лицам, из среды вашей выбранным, поручено заняться этимважным делом. Обсудите его, обдумайте зрело, изыщите средства, каклучше устроить новое положение для крестьян, устройте, применяясь кместности так, чтобы было безобидно и для них, и для вас, на техглавных основаниях, которые указаны о моих рескриптах. Вы знаете, какваше благосостояние мне близко к сердцу; надеюсь, что вам такжедороги интересы ваших крестьян; поэтому я уверен, что вы будетестараться устроить так, чтобы было безобидно для вас и для них. Яуверен, что могу быть покоен: вы меня поддержите и в настоящем деле.Когда ваши занятия кончатся, тогда положения комитета поступят черезминистерство на мое утверждение. Я уже приказал сделать распоряжение,чтобы из ваших же членов было избрано двое депутатов для присутствияи общего обсуждения в Петербурге — при рассмотрении положенийвсех губерний в Главном Комитете. В действиях нам разойтись нельзя;наши цели одни — общая польза России. Я оставляю вас в полнойуверенности, что вы оправдаете мои ожидания и мое к вам доверие;убежден, что вы мне будете содействовать, а не препятствовать".

ВКостроме: "Господа, костромская губерния по историческимвоспоминаниям близка семье моей, и мы считаем ее родной, поэтому-томне особенно приятно находиться среди вас после прошествия двадцатилет. Вчерашний прием тронул меня. Благодарю вас за готовность, скакою вы встретили желание мое улучшить быт крестьян. Этот близкийсердцу моему вопрос слишком важен для будущности России. Надеюсь, чтовы в этом, так сказать, жизненном вопросе оправдаете вполне моиожидания, применением главных начал, выраженных в моих рескриптах, кместным условиям, покончите его, при помощи Божией, без обиды как длясебя, так и для крестьян. Для объяснений ваших выводов я позволяю вамизбрать из среды себя двух депутатов, которые должны будут поокончании работ комитета здесь, на месте, прибыть в Петербург дляокончательного пересмотра предложений ваших. Надеюсь, что выоправдаете мое к вам доверие. Еще благодарю вас, господа, заоказанное вами усердие в прошедшую войну, за службу вашу и за вашипожертвования".

ВНижнем Новгороде: "Господа, я рад что могу лично благодарить васза усердие, которым нижегородское дворянство всегда отличалось. Гдеотечество призывало, там оно было из первых. И в минувшую тяжкуювойну вы откликнулись первыми и поступали добросовестно; ополчениеваше было из лучших. И ныне благодарю вас за то, что вы первыеотозвались на мой призыв в важном деле улучшения крестьянского быта.По этому самому я хотел вас отличить и принял депутатов ваших,генерала Шереметева и Потемкина. Я поручил им благодарить вас ипередать вам мои виды и желания; не сомневаюсь, что они этоисполнили. Вы знаете цель мою: общее благо; ваше дело —согласить в этом важном деле частные выгоды свои с общей пользой. Ноя слышу с сожалением, что между вами возникли личности, а личностивсякое дело портят. Это жаль, устраните их; я надеюсь на вас;надеюсь, что их более не будет и тогда общее дело это пойдет. Я знаю,что вы трудитесь усердно, что уже много вами сделано; идите вперед.Сегодня оканчивается срок ваших занятий, но знаю, что труд ваш еще неготов. Я согласен продлить этот срок до 1-го октября; но к октябрю выокончите, в этом я не сомневаюсь, не так ли, господа? Я полагаюсь навас, я верю вам, вы меня не обманете... Путь указан, не отступайте отначал, изложенных в моем рескрипте и выданной вам программе. Труд вашбудет рассмотрен в Главном Комитете, но я дозволил вам представитьего через двух избранных вами членов, которым вы поручите объяснитьвыводы свои в той мере, как это будет согласоваться с общим благом.Господа, делайте так, чтобы вам хорошо и другим не худо; думайте осебе, думайте и о других. Я вам верю и надеюсь, что вы оправдаете моек вам доверие. Исполнив и окончив труд этот добросовестно, вы мне ещераз докажете вашу любовь и преданность и то бескорыстное стремлениесвое к общему благу, которым нижегородское дворянство отличалось.Считаю себя счастливым, что после двадцати одного года последнегомоего здесь пребывания опять нахожусь ныне среди вас".

ВоВладимире Государь выразил неудовольствие дворянам по поводупредпринятого одним из них насильственного переселения своих крестьянв Сибирь и строго прибавил: "Надеюсь, что слова мои не останутсявтуне".

Ещестроже звучала царская речь, обращенная к московскому дворянству.Тамошний губернский комитет постановил: разуметь под "усадебнойоседлостью" одно только крестьянское строение. Государь принялдворян в самый последний день пребывания своего в первопрестольнойстолице и произнес при этом следующее: "Мне, господа, приятно,когда я имею возможность благодарить дворянство, но против совестиговорить не в моем характере. Я всегда говорю правду и, к сожалению,благодарить вас теперь не могу. Вы помните, когда я, два года томуназад, в этой самой комнате говорил вам о том, что рано или позднонадобно приступить к изменению крепостного права и что надобно, чтобыоно началось лучше сверху, нежели снизу. Мои слова былиперетолкованы. После того я об этом долго думал и, помолясь Богу,решился приступить к делу. Когда, вследствие вызова петербургской илитовских губерний, даны мной рескрипты, я, признаюсь, ожидал, чтомосковское дворянство первое отзовется, но отозвалось нижегородское,а московская губерния — не первая, не вторая, даже не третья.Это мне было прискорбно, потому что я горжусь тем, что я родился вМоскве, всегда ее любил, когда был Наследником, люблю ее теперь какродную. Я дал вам начала и от них никак не отступлю..."Перечислив главные основания, изложенные в рескриптах, Императорпродолжал: "Я люблю дворянство, считаю его первой опоройПрестола. Я желаю общего блага, но не желаю, чтоб оно было в ущербвам; всегда готов стоять за вас, но вы для своей же пользы должныстараться, чтобы вышло благо для крестьян. Помните, что на московскуюгубернию смотрит вся Россия. Я готов всегда сделать для вас все, чтомогу; дайте же мне возможность стоять за вас. Понимаете ли, господа?Я слышал, что комитет много уже сделал; я читал извлечения из егозанятий; многое мне кажется хорошо; одно я заметил, что написано обусадьбах. Я под усадебной оседлостью понимаю не одни строения, но ивсю землю. Еще раз повторяю, господа, делайте так, чтоб я мог стоятьза вас. Этим вы оправдаете мою к вам доверенность".

ИзМосквы Александр Николаевич отправился в Смоленск и там сноваобратился к представившимся ему дворянам в самых милостивыхвыражениях: "Мне приятно, господа, находиться среди вас и личноблагодарить дворянство смоленское за преданность Престолу иОтечеству, которую оно неоднократно доказывало как прежде, так и в1812 году и в последнюю войну. Мне приятно благодарить вас заготовность, выраженную вами в крестьянском деле. Мои предместники и,в особенности, покойный родитель мой, всегда оказывали вниманиесмоленскому дворянству; вы имеете документ его благоволения к вам,который был писан за несколько дней до его смерти; можно сказать, они на смертном одре думал о вас (при этих словах на глазах Государянавернулись слезы). Одна из ваших дам поднесла матери моей образ дляблагословения меня, когда я имел честь командовать войсками,защищавшими столицу. Этот образ всегда при мне и служит, так сказать,новой связью, которая еще крепче соединяет меня с вами. Теперь высобраны по крестьянскому делу. Это необходимо для благосостояниявашего, крестьян ваших и всей России. Займитесь им дельно и науказанных в моем рескрипте началах, обделайте это дело так, чтобы онобыло безобидно для вас и для крестьян ваших. Я уверен: вы не обманетемоих ожиданий и оправдаете мою к вам доверенность".

Неменьшая похвала расточалась в речи Государя к виленским дворянам:"Господа, очень рад, что могу лично благодарить вас за живоеучастие, которое вы принимали во время последней войны, а равно и зарадушие, оказанное вами моей гвардии. Но это для вас не ново. Я самбыл свидетелем в 1849 году, как вы принимали гвардию. Благодарю васза сердечный и радушный прием. Весьма рад видеть вас собравшимисяздесь и быть между вами. Благодарю вас за участие, принимаемое вами вделе улучшения быта крестьян. Вы первые показали пример, и всяИмперия за вами последовала. Я уверен, что вы ответите ожиданиямправительства и будете всегда и во всем помогать мне. Еще разблагодарю вас за прием и повторяю, что мне приятно видеть себяокруженным вами. Я надеюсь на вас".

Царскоепутешествие по России в августе и сентябре 1858 года знаменует важнуюэпоху в развитии крестьянского вопроса. Оно дало делу сильный толчок,послужив поводом к гласному выражению непременной воли Государя,бесповоротной решимости его совершить освобождение крепостныхкрестьян. Сам Император вынес из своей поездки вполне благоприятныевпечатления. Он убедился, что не встретит со стороны дворянстваупорной и систематической оппозиции; что в среде этого сословиянемало лиц, пламенно сочувствующих идее освобождения; что народ,повсюду встречавший его выражением неподдельного восторга, проникнутьбесконечным, благоговейным чувством преданности и признательности кдержавному Освободителю. Александр Николаевич вернулся в Петербург, вполовине октября, в самом светлом и радужном настроении. При первомсвидании с министром внутренних дел он сказал ему: "Мы с ваминачали крестьянское дело и пойдем до конца, рука об руку".

Почтиодновременно с Государем возвратился в Петербург из заграничногоотпуска и генерал-адъютант Ростовцев. Досуг свой он посвятил изучениюкрестьянского вопроса и мысли свои о его разрешении изложил в четырехвсеподданнейших письмах, писанных, с разрешения Его Величества, изВильдбада, Карлсруэ и Дрездена. "Не знаю как благодарить вас, —писал он в первом письме, — за мое временное отдохновение; вводовороте Петербурга я никогда не мог бы так сосредоточиться. Наисход вопроса я смотрю с надеждой крепкой. Познакомившись сзаграничными способами устройства крестьян, я убедился, что ни одиниз них для России не годится... России подлежат две задачи: первая —собственно освобождение, вторая — наделение крестьян землею".Ростовцев не считал возможным правительственный выкуп крестьянскойземли, по неимению на то финансовых средств, да, сверх того, замечалон, русский крестьянин "не понял бы бинома для выкупа земли внесколько десятков лет и сказал бы: вотте и свобода,оброка надбавили!"Поэтому он полагал, согласно состоявшимся уже и Высочайшеутвержденным постановлениям Комитета, "по невозможностиосвободить крестьян ни с землей, ни без земли, оставить им приосвобождении дома их, огороды и их пашни в постоянное пользование.Затем личная свобода должна дать крестьянину свободу труда какисточник дальнейшего духовного развития и улучшения материального".

Вовтором письме, развивая начала, изложенные в первом, Ростовцев ставиттри условия, по мнению его, необходимые для обеспечения новомупорядку предсказанного им успеха: чтобы крестьяне действительнопочувствовали облегчение в своем положении; чтобы помещикиуспокоились; чтобы местные власти ни минуты не колебались. "Длясего, — поясняет он, — необходимо, чтобы патриархальнаявласть помещика, державшая доселе в спокойствии всю Россию, но приновом порядке вещей уже невозможная, заменилась другой, надежнойвластью, т. е. совокупными действиями мира, помещика и правительства;чтобы достоинство помещика было в глазах крестьян возвышено и чтобыотношения крестьян и к помещику, и к местному начальству, и междусобой были определены, и определены точно".

Дальнейшиепредположенные им мероприятия Ростовцев сопровождает в третьем письмеследующими соображениями: "С молитвой и любовью изложил я все,что имею счастие при сем Вашему Величеству представить. Чрезвычайнотрудно интересы поставить в равновесие без столкновений. Это самаяважная задача в нашем деле. Не знаю, до какой степени Бог сподобилменя успеть в этом... Но это только канва, требующая развития... ДайБог, Государь, чтобы Комитет и вы одобрили эти главные начала...Надобно быть чрезвычайно осторожным в изложении подробностей. Главнуюосмотрительность следует соблюдать в постановлениях для местнойобщины и в определении рода наказаний по приговору мира. И то, идругое каждая община определит сама, лучше всяких законодательныхтеорий. О наказаниях телесных не следует упоминать: это будет пятнодля освобождения, да и есть места в России, где оные, к счастью, не употребляются".

Четвертоеписьмо посвящено рассмотрению вопроса о выкупе, о котором Ростовцевизменил свое мнение, не только перестав отвергать его возможность, носоветуя правительству сказать ему широкое содействие под условием,однако, чтобы выкуп не был обязателен ни для помещиков, ни длякрестьян. Письмо заключалось апологией крестьянской общины каквернейшего средства обеспечить помещику взимание оброка, аправительству — податей и повинностей с крестьян.

Изложенныеживым, образным языком, не лишенным в своеобразии своем красноречивойубедительности, мысли и предположения Ростовцева пришлись как нельзяболее по душе Государю. В них видел он отражение собственныхвзглядов, беспристрастное, чуждое всякого доктринерства отношение кобоим сословиям, искреннее желание согласовать их обоюдные интересы всмысле общего блага России. С этого времени доверие АлександраНиколаевича к Ростовцеву укрепилось навсегда и никакие посторонниевлияния не могли уже поколебать его впоследствии. К обсуждению егопредположений Государь пригласил в Гатчину, где в те дни находилсяДвор, другого верного своего сотрудника Ланского. На этих совещанияхрешено: главнейшие из обсуждаемых мер провести в Главном Комитете, вличном присутствии Императора и под его председательством.

Рассмотрениюпредположений генерал-адъютанта Ростовцева Комитет посвятил четырезаседания, происходившие 18-го октября, 19-го, 24-го и 29-го ноября,в продолжение коих Государь ни разу не покидал председательскогокресла. Он открыл первое заседание заявлением, что в настоящемположении крестьянского вопроса, когда работы некоторых губернскихкомитетов уже оканчиваются и должны поступить на рассмотрениеГлавного Комитета и учрежденной при нем комиссии, считает необходимымопределить порядок или последовательность занятий их по этому важномуделу вообще. Признавая в письмах, писанных ему из-за границыРостовцевым, "много весьма дельных и полезных мыслей ипредположений". Его Величество пригласил Комитет приступить кобсуждению извлечений из этих писем, составленных самим Ростовцевым всистематическом порядке, напечатанных и предварительно разосланныхчленам Комитета. Дав высказаться всем присутствовавшим, Государьповелел Комитету "принять к надлежащему руководству"следующие правила:

1)При рассмотрении и впоследствии при обнародовании всехзаконодательных по настоящему делу работ соблюсти непременно триусловия: чтобы крестьянин немедленно почувствовал, что быт егоулучшен; чтобы помещик немедленно успокоился, что интересы егоограждены, и чтобы сильная власть ни на минуту на месте неколебалась, отчего ни на минуту же общественный порядок не нарушился.2) Следуя этому правилу, предоставить министру внутренних дел нынеже, особым циркуляром, предварительно рассмотренным ГлавнымКомитетом, предложить всем губернским комитетам, чтобы они припредставлении составленных ими проектов непременно объяснили во всейподробности, чем состояние помещичьих крестьян улучшается в будущем,объявив комитетам, что в справедливости их показаний ГосударьИмператор вполне полагается на их дворянскую честь. 3) По мерепоступления в министерство внутренних дел оконченных губернскимикомитетами проектов, министерство это должно рассматривать каждыйпроект отдельно, проверив притом: нет ли в нем каких-либо отступленийот Высочайше утвержденных начал и указаний; нет ли отступлений вообщеот духа государственных узаконений и действительно ли улучшается имибыт помещичьих крестьян и в чем именно? 4) Проекты губернскихкомитетов вносятся министерством внутренних дел с его отметками вГлавный Комитет, где поступают на предварительное рассмотрение особойкомиссии. 5) Каждый из губернских проектов может рассматриватьсяотдельно, по мере поступления, но утверждение и обнародование всехвообще губернских положений должны быть сделаны в одно и то же времяпо всей России. Для сличения единства системы и коренныхпостановлений и для употребления лучших мыслей каждой губернии напользу всех, от ближайшего усмотрения комиссии и Главного Комитетабудет зависеть, при окончательном своде всех губернских проектов ичастных замечаний на них, составить одно общее для всей Россииположение, с необходимыми, по разным местностям, дополнениями,изменениями и частными положениями. 6) Сверх этого положения, ГлавныйКомитет и комиссия составляют и рассматривают разные законоположения,необходимые для успешного действия губернских положений. 7)Относительно этих законоположений Главный Комитет указывает ирассматривает основные их черты или главные начала, по Высочайшемутверждении коих они передаются в подлежащие министерства дляподробного изложения и обработки, поверяются II ОтделениемСобственной Его Императорского Величества Канцелярии в смыслеюридическом, затем снова вносятся в Главный Комитет и наконецпредставляются, с заключением его, на окончательное утверждениеГосударя Императора. 8) От усмотрения Главного Комитета зависитопределять, по соображении с предположениями генерал-адъютантаРостовцева, какие из упомянутых законоположений должны быть изданы иприведены в действие прежде издания губернских или общего положений,какие в одно с ним время и какие после? 9) При окончательнойобработке всех вообще положений должны быть приняты в соображение всеполезные мысли губернских комитетов. 10) Как комиссии, так и ГлавномуКомитету предоставляется право приглашать в свои заседания, длянеобходимых объяснений и совещаний, не только членов, избранных отгубернских комитетов, но и всех тех лиц, кои своими познаниями осельском хозяйстве и быте крестьян могут принести пользурассматриваемому делу, а также некоторых губернаторов и назначенныхгубернаторами членов губернских комитетов.

ВыслушавВысочайшее повеление, Главный Комитет положил принять его кнадлежащему исполнению, но самое обсуждение предположений Ростовцеваотложил до того времени, когда соответствующие проекты губернскихкомитетов и вообще разных ведомств поступят на его рассмотрение. Приэтом относительно предположений об устройстве уездного управления иполиции, а также учреждений для разбора недоразумений и споров междупомещиками и крестьянами занесено в журнал особое Высочайшееповеление, разрешавшее членам, при рассмотрении означенных мер вКомитете, не стесняться тем, что главные их начала одобрены ГосударемИмператором, но высказать свое мнение против всех возражений изамечаний, с полною откровенностью.

Пообсуждении в трех заседаниях Комитета мыслей и соображений,изложенных во всеподданнейших записках Ростовцева, Государь повелелпринять их за главные основания, коими комиссия и Комитет должнывпредь руководствоваться: комиссия — при рассмотрении проектовгубернских комитетов, а Главный Комитет — проектов комиссии.Впрочем, комиссии предоставлялось, в случае если бы она призналакакие-либо предположения губернских комитетов хотя и несогласными суказанными основаниями, но действительно полезными и заслуживающимибыть принятыми во внимание, представлять о таких предположениях наВысочайшее усмотрение через Главный Комитет. Предложенные Императоромпоследнему "для руководства" правила были следующие:

1)При обнародовании нового положения о помещичьих крестьянахпредоставляются сим крестьянам права свободных сельских сословий,личные по имуществу и по праву жалобы. 2) Крестьяне сии входят вобщий состав свободного сельского сословия в государстве. 3)Крестьяне распределяются на сельские общества, которые должны иметьсвое мирское управление. Для всех губерний мирское управлениеобязательно только в отношении административном; в тех же из губернийили уездов, где, по народному обычаю, уже существует общинноепользование угодьями, мирское управление заведует и сими угодьями. 4)Власть над личностью крестьянина, по исполнению или по нарушению имобязанностей члена сельского общества, сосредоточивается в миру и егоизбранных. При определении подробностей устройства мира и учреждений,посредством коих он должен действовать, а также отношений мира кпомещику, обратить внимание: а) на постановления по сему предмету вСводе Законов и б) на IX главу программы, данной в руководствогубернским комитетам, сообразив, может ли сия глава оставаться всвоей прежней силе или следует ее изменить? 5) Помещик должен иметьдело только с миром, не касаясь личностей. 6) Мир отвечает круговойпорукой за каждого из своих членов по отправлению повинностейказенных и помещичьих. 7) Необходимо стараться, чтобы крестьянепостепенно делались поземельными собственниками. Для сего следует: а)сообразить, какие именно способы могут быть предоставлены со стороныправительства для содействия крестьянам к выкупу поземельных ихугодий, и б) определить время прекращения срочнообязанного положениякрестьян. При сем Государь Император соизволил Высочайше повелеть: а)чтобы с будущего 1859 года все превышение в доходах с государственныхимуществ против настоящего поступало на содействие помещичьимкрестьянам к выкупу их угодий; б) чтобы комиссия сообразила, можно липрекращение срочнообязанного положения определить так:срочнообязанное положение прекращается как для мира вообще, так и длякрестьянина отдельно, когда они или целыми обществами, или поодиночкевыкупят у помещика ту землю, которая вследствие Высочайших рескриптовбудет им определена в пользование, или когда крестьянин выкупит упомещика такие угодья, которые на основании тех же рескриптов могутобеспечить ему исправную уплату податей и повинностей. 8) Приобнародовании положения постановить, что земли населенные,принадлежащие дворянам, могут приобретаться и впредь, на основаниисуществующих постановлений, лицами всех сословий; если же на землебудут водворены крестьяне, то лица, не имеющие ныне права владетьимениями, могут приобретать покупкой и такие земли, с тем только,чтобы при самой покупке имения, одновременно с совершением купчей,крестьяне, в имении водворенные, получили бы в собственность усадьбы,пахотные земли и прочие угодья за выкуп, по полюбовному соглашению.При этом обсудить и определить меры, кои должны быть приняты дляограждения крестьян от притеснений со стороны покупщика, особенно приуплате определенного по взаимному соглашению выкупа. 9) Подобные жеусловия предоставить заключать и самим помещикам, буде пожелают. 10)Мелкопоместным дворянам, кои при освобождении крестьян понесут убыткиили расстройство в хозяйстве, оказать некоторое пособие со стороныправительства. 11) При рассмотрении губернских проектов сообразить иопределить способы и порядок устройства дворовых людей. 12)Способствовать всеми возможными мерами к ограждению большогосельского хозяйства, но без стеснения личной свободы крестьянина ибез нарушения тех прав, кои будут им дарованы, оказывая всемернопокровительство устройству и малых хозяйств, дабы сохранить нашуземледельческую промышленность и устранить всякое опасение вдоставлении хлеба, нужного для продовольствия войск и городов, иподдержать нашу хлебную торговлю с иностранными государствами. Взаключение Государь Император изволил предоставить комиссии, в техслучаях, когда при исполнении возложенных на нее обязанностей,встретятся вопросы, требующие разъяснения, входить с представлением вГлавный Комитет, коему испрашивать на такие вопросы разрешение ЕгоВеличества.

Междутем губернские комитеты усердно работали над порученным им делом,хотя в среде их и обнаружились существенные разногласия,распространявшиеся на самые коренные начала преобразования. Яснообозначились при этом три направления: вовсе не сочувствующихосвобождению, стремившихся осуществить его с соблюдением сословногодворянского интереса и, наконец, желавших уничтожения крепостногоправа, оставляя без ограждения интересы помещиков. Большинство почтивсюду составлялось из сторонников первых двух направлений, но ипредставители третьего образовали довольно значительное меньшинство.К составу этого меньшинства почти повсеместно принадлежали членыкомитетов, не по выбору дворян, а по назначению от правительства.Пререкания между большинством и меньшинством замедлили ход занятийгубернских комитетов, из которых большая часть не окончила своихработ в установленный срок. Тем не менее с конца 1858 года сталипоступать в министерство внутренних дел проекты губернских комитетов,обыкновенно в двух редакциях: большинства и меньшинства. Первымпредставил свои труды нижегородский комитет, вторым —петербургский, третьим — симбирский. По рассмотрении их вземском отделе они были переданы в комиссию при Главном Комитете, вкоторой разбор их взял на себя Ростовцев. Скоро выяснилось, что такойпорядок рассмотрения губернских проектов, при большом их числе —по два, а иногда и по три на каждую губернию, и существенных междуними разногласиях, — превышает силы четырех членов комиссии. Вминистерстве внутренних дел давно было сознано это неудобство и уже воктябре составлено предположение об учреждении при министерстве двухспециальных комиссий: одной — для рассмотрения первой, общейдля всех губерний части крестьянских положений, и другой, для второйчасти — по разным местностям или полосам.

Генерал-адъютантРостовцев, со своей стороны, внес в комиссию предположения, сходные спроектом министерства внутренних дел, и лишь дополненные предложениемтретьей, финансовой комиссии для составления положения о выкупе.

Вначале февраля 1859 года особая комиссия при Главном Комитете,одобрив мысли Ланского и Ростовцева, представила на утверждениеГосударя заключение свое об учреждении помянутых комиссий, названныхредакционными, на что и последовала следующая Высочайшая резолюция:"Исполнить, но с тем чтобы председательство в редакционныхкомиссиях было поручено генерал-адъютанту Ростовцеву, если онсогласится принять эту обязанность на себя". На докладепредседателя Главного Комитета, князя Орлова, о согласии Ростовцева,Государь собственноручно начертал: "Искренно благодарю его, чтоон принял на себя эту тяжелую обузу. К благородным его чувствам ядавно привык. Да поможет ему Бог оправдать мое доверие и моинадежды".

Членыредакционных комиссий разделялись на две категории: одна состояла изчиновников, командированных разными ведомствами, а именно:министерствами внутренних дел, юстиции, государственных имуществ ифинансов, а также II Отделением Собственной Его ВеличестваКанцелярии, другую составляли так называемые "эксперты", изпомещиков, большей частью членов губернских комитетов, по выборупредседателя. Среди первой группы выделялись оба "непременныхчлена": управляющий делами Главного Комитета Жуковский иуправляющий Земских отделом министерства внутренних дел Соловьев, нов особенности H. A. Милютин, ближайший сотрудник и доверенное лицоЛанского, по ходатайству его, хотя и не без затруднений, ввидуизвестного его либерального образа мыслей, назначенный по увольненииЛевшина исправляющим должность товарища министра внутренних дел.

НиколайМилютин принадлежал к кружку молодых чиновников передовогонаправления, заявивших о себе деятельным участием в трудах и занятияхгеографического общества, председателем которого состоял ВеликийКнязь генерал-адмирал. Тесная дружба связывала его с прочимиучастниками этого кружка: Головниным, Рейтерном, князем Д. А.Оболенским, А. А. Абазой. Все они горячо сочувствовали делуосвобождения, но Милютин, по служебному своему положению, понеограниченному доверию, которое питал к нему Ланской, более другихимел возможность воздействовать, в смысле своих убеждений, на ход иразвитие крестьянского вопроса. Великая Княгиня Елена Павловнавыражала ему живое сочувствие и оказывала деятельное покровительство.

Современи возвращения из заграничной поездки, сойдясь с Ланским идействуя в полном с ним согласии, Ростовцев выразил большуюпредупредительность к товарищу министра внутренних дел, доверив емууказать на тех лиц, которых надлежало пригласить в редакционныекомиссии в качестве экспертов, и выбор Николая Милютина, естественно,пал на его единомышленников, членов меньшинства губернских комитетов,по большей части, не избранных в состав их дворянами, а назначенныхот правительства. "Почтеннейший Юрий Федорович, — писал онсамому даровитому из них, Самарину, — в дополнение кофициальному поручению, уже отправленному на ваше имя, мне порученообратить к вам дружеское воззвание и от себя. С радостью исполняю этопоручение, в надежде, что вы не отклоните от себя тяжелой, ноприятной обязанности довершить великое дело, которому мы издавна былипреданы всей душой". Сообщив имена членов, назначенных вредакционные комиссии, "эксперты и министерские члены, —продолжал Милютин, — имеют совершенно равные права иобязанности. Депутаты же, призываемые из губернских комитетов,вероятно, будут иметь голос лишь совещательный. Могу вас вполнеудостоверить, что основания для работ широки и разумны. Их может посовести принять всякий, ищущий правдивого и мирного разрешениякрепостного права. Отбросьте все сомнения и смело приезжайте сюда. Мыбудем, конечно, не на розах: ненависть, клевета, интриги всякогорода, вероятно, будут нам препятствовать. Но именно поэтому нельзянам отступить перед боем, не изменив всей прежней нашей жизни. Идя вкомиссию, я более всего рассчитывал на ваше сотрудничество, на вашуопытность, на ваше знание дела. При всей твердости моих убеждений явстречаю тысячу сомнений, для разрешения которых нужны советы иуказания практиков. Здесь вы нужнее, чем где-либо. Обнимаю вас отвсей души, в надежде на радостное свидание". Самарин не замедлилоткликнуться на этот горячий призыв.

Какв Высочайшем повелении, так и в указе Сената об учрежденииредакционных комиссий Ростовцев был назван их "председателем инепосредственным начальником". Хотя этими узаконениями иустанавливались две комиссии: одна для составления общего, другая —местных положений, но председателю представлялось право дать имвнутреннее устройство по его ближайшему усмотрению, соответственнопользе и важности порученного комиссиям дела, а потому Ростовцев слилобе комиссии в одно общее присутствие, а членов распределил по тремотделениям: административному, хозяйственному и юридическому, ккоторым присоединил, в виде четвертого отделения, образованнуюнесколько позже финансовую комиссию для изыскания мер к производствувыкупа крестьянских наделов.

Первоезаседание общего присутствия состоялось в большой зале 1-гокадетского корпуса 4-го марта. Два дня спустя все находившиеся уже вПетербурге члены редакционных комиссий были представленыпредседателем Государю в Зимнем дворце. "Я желаю только благаРоссии", — сказал им Император. — "Вы призваны,господа, совершить большой труд. Я буду уметь оценить его. Это делощекотливое, я знаю. Мой выбор пал на вас; обо всех вас я слышал отвашего председателя; он мне всех рекомендовал. Я уверен, что вылюбите Россию, как я ее люблю, и надеюсь, что исполните вседобросовестно и оправдаете мое к вам доверие. На случай сомнения инедоразумений при исполнении моих предначертаний посредником междувами и мной будет ваш председатель. Он будет доводить обо всемпроисходящем до моего сведения. Я надеюсь, что с вами мы приведем этодело к благополучному окончанию. Да поможет вам Бог в этой труднойработе, а я вас не забуду. Прощайте". Те же пожелания и надеждывыразил Государь и членам экспертам, прибывшим впоследствии вПетербург по вызову председателя и представлявшимся ему в Петергофе8-го августа, прибавив: "Господа, я благодарю вас за ваши трудыи надеюсь на ваше усердие. Желаю, чтобы вы сделали хорошо и дляпомещиков, и для крестьян, как до сих пор видел я это в ваших трудах.Делать нужно не спеша и не тянуть".

Впервых заседаниях общего присутствия редакционных комиссий Ростовцевизложил программу предстоявших им занятий, предложив при начертанииположений руководствоваться извлечениями из его всеподданнейшихписем, а также запиской его: "Ход и исход крестьянского вопроса"и дополнением к ней, на котором Государь собственноручно надписал:"Главные основания совершенно согласны с моими мыслями".Сущность предложений председателя сводилась к следующим основнымначалам: 1) освободить крестьян с землей; 2) конечной развязкойосвобождения считать выкуп крестьянами их наделов у помещиков; 3)оказать содействие делу выкупа посредничеством, кредитом илифинансовыми операциями правительства; 4) избегнуть, по возможности,регламентаций срочнообязанного периода или сократить переходноесостояние; 5) барщину уничтожить законодательным порядком через тригода, переводом крестьян на оброк, за исключением только тех, которыесами того не пожелают; 6) дать самоуправление освобожденнымкрестьянам в их сельском быту. Большинство членов комиссии находилосьпо этим вопросам в полном единомыслии с председателем.

Ростовцевдоводил до Высочайшего сведения подробности о ходе занятий вкомиссиях, представляя Государю все журналы их заседаний и главнейшиеиз докладов отделений. Его Величество читал их с большим вниманием, окотором свидетельствуют собственноручные надписи на полях, поправкиошибок и даже опечаток, вкравшихся в печатные журналы комиссий.

СкороИмператору Александру пришлось личным вмешательством разрешить спормежду большинством комиссий и двумя их членами, графом Шуваловым икнязем Паскевичем, по одному из важнейших вопросов: что, считатьокончанием крепостного периода? Ростовцев разъяснил, что по волеГосударя твердо им выраженной, свобода крестьян должна исходить отпомещиков, как это определено в рескриптах: дворянство изъявиложелание дать свободу крестьянам, потому что она исходит от него, иГосударь желает остаться верным первой своей мысли. Комиссияпостановила, согласно с предложением председателя, признать концомсрочнообязанного переходного периода выкуп, хотя и не обязательный,крестьянских полей и угодий. Граф Шувалов и князь Паскевич несогласились с этим постановлением, отказались подписать журнал итребовали занесения в него их отдельного мнения: чтобы со времениположительного разрешения имущественных отношений помещиков икрестьян право собственностипомещиков иправо пользованиякрестьян вошлонемедленно в состав общих гражданских прав и чтобы вопрос о выкупебыл поставлен совершенно отдельно от определения личных иимущественных прав крестьян. Председатель и большинство комиссии,находя это мнение "противным Высочайшей воле", допускалиего занесение не в общий, а только в особый журнал. Решение ихутверждено Высочайшим повелением, состоявшимся по докладу Ростовцева:в печатные журналы, рассылаемые для общего сведения, мнения, поданныечленами отдельно от большинства, не помещать, дабы избежать всякогопроявления разномыслия комиссий, как органов правительства, новносить их, вместе с постановлением большинства, в комиссию ГлавногоКомитета в виде приложений. Тогда граф Шувалов и князь Паскевичподали прошения об увольнении их от звания членов редакционныхкомиссий. Просьбу эту Ростовцев не преминул повергнуть на воззрениеГосударя, и в особой записке выяснил сущность разногласия междубольшинством комиссий и двумя членами.

Государьотнесся к делу с вниманием, подобающим важности этого первогостолкновения в среде редакционных комиссий двух противоположныхнаправлений. Он утвердил решение большинства, как явствует из надписиРостовцева на журнале общего присутствия: "Государь Императоризволил читать постановления комиссий, одобрить и вообще все ихдействия найти совершенно верными основным началам, Высочайше даннымим в руководство 28-го мая 1859 года в Царском Селе". При этомпредседатель удостоверил членов, "что Государь читал нашижурналы два раза, излагая мне конфиденциально свои виды и взгляды надело, из чего можно было заключить, что он так знаком с вопросом ипонимает его, как только понимают его, может быть, сами членыкомиссий". Но выслушав одну сторону, Император считалсправедливым познакомиться и с мнением другой и, приняв Шувалова иПаскевича в частной аудиенции, написал Ростовцеву: "Послеличного объяснения я потребовал от них письменного и полногоразъяснения их мнения, с тем чтобы они прислали его мне, всобственные руки. Поэтому увольнением их повременить, впредь додальнейшего приказания". Несколько дней спустя состоялосьВысочайшее повеление об окончательном обсуждении в общем присутствииредакционных комиссий мнения Шувалова и Паскевича о значении испособах прекращения срочнообязанного положения, изложенного впредставленной ими всеподданнейшей записке. Сущность разногласия сбольшинством члены меньшинства так определили в заключении своейзаписки: "По смыслу предложения генерал-адъютанта Ростовцева,окончательное освобождение крестьянского сословия постановлено взависимость от выкупа, который хотя и предполагается в видедобровольной меры, но, составляя единственный общий исходкрестьянскому вопросу, тем самым принимает характер принудительный;по вашему же убеждению, необходимо, чтобы действительное освобождениекрестьян с правом бессрочного поземельного пользования былодостигнуто в определенный и непродолжительный срок, независимо отвыкупа, который при содействии государственного кредита должен бытьбезусловно предоставлен добровольному соглашению помещиков икрестьян".

Обсуждениезаписки двух членов возбудило горячие прения в чрезвычайном заседанииобщего присутствия комиссий, в котором Ростовцев устранил от себяпредседательство. Ораторы большинства — Милютин, Соловьев,князь Черкасский — возражали графу Шувалову и князю Паскевичу,что освобождение крестьян без обеспечения их земельными наделами,которые, с согласия помещиков, могли бы переходить к крестьянам путеморганизованного правительством выкупа, было бы только номинальнымосвобождением, а в сущности — оставлением их в полнойэкономической зависимости от помещиков, в вечно обязательных к нимотношениях, неизбежных, когда одно лицо пользуется собственностьюдругого, и в административном им подчинении, подобно тому как вприбалтийских и привислянских губерниях. Члены большинства полагали,что правильная организация выкупа установленных на долгие срокинеизменных повинностей может одна только положить предел неудобному имогущему породить ряд непрерывных столкновений, переходномуположению, которое сопряжено с продолжением неприятной для крестьянбарщины и сложного урочного положения, обставленного дисциплинарнымивзысканиями, и есть в сущности продолжение крепостного права, внесколько измененной форме. К этим соображениям члены-эксперты изпомещиков присовокупили другие, еще более веские доводы. Крепостноеправо — рассуждали они — только тогда падет быстро, когдапомещики будут убеждены, что регулированные законом наделы поступят вбесповоротное пользование крестьян, за определенные так же закономнеизменные повинности, и в таком случае нельзя сомневаться, чтопомещики сами, и притом весьма быстро, пойдут навстречуорганизованной правительством выкупной операции, представляющейединственный окончательный выход из крепостных отношений. Здравомусмыслу и духу русского дворянства, расставшегося уже с крепостнымправом, совершенно соответствует не тянуть длинной канителиобязательных отношений, а принять сразу бесповоротное решение и затемуже устраивать свое хозяйство на новых началах, при помощи техоборотных капиталов, которые даст дворянству организованныйправительством выкуп.

Перенесенныена такую чисто принципиальную почву прения не могли привести ксоглашению. Шувалов и Паскевич, с одной стороны, большинство комиссий— с другой, остались при прежних своих мнениях. На журналеобщего присутствия Государь положил следующую резолюцию: "Исполнитьпо мнению большинства, но желаю, чтоб и два члена оставались вкомиссии, надеясь, что, принеся в жертву свое личное мнение, они спрежним усердием будут участвовать в работах комиссий для довершениявеликого дела, ей порученного".

Согласиесвое со взглядами большинства редакционных комиссий на разрешениекрестьянского вопроса Император Александр еще определеннее выразил взамечаниях на заключительную докладную записку князя Паскевича,представленную ему два месяца спустя, по возвращении его из поездкипо Южной и Западной России. Против утверждения члена меньшинства, чтоправительство во что бы то ни стало хочет сделать из крестьянпоземельных собственников, Государь написал, что это —существенное условие, от которого он "ни под каким видом неотойдет"; против предположения о предоставлении крестьянам праваотказа от земли: "и тогда помещики будут сгонять их с земли ипустят ходить по миру"; против замечания, что предположенияредакционных комиссий могут быть введены только силой: "да, еслидворянство будет продолжать упорствовать"; против предложениядаровать крестьянам полную личную свободу через три года: "спервого дня по издании положения"; против слов, что выкуп долженбыть добровольный: "иначе я его не допускаю"; наконец,против уверения Паскевича в добросовестности его убеждения: "верю,но сожалею о неправильности взгляда".

Такомуповороту в воззрениях Александра Николаевича на сущность задуманногопреобразования немало способствовали обстоятельства, сопровождавшиевызов в Петербург и пребывание в столице членов, отряженныхдворянскими губернскими комитетами для представления высшемуправительству разъяснений по выработанным комитетами проектамположений об улучшении быта крепостных крестьян.

Кконцу июля 1859 года почти все губернские комитеты — 44 из 48 —окончили свои занятия и составили проекты положений, но так как и вих среде мнения разделились, то едва ли не каждый комитет представилв министерство внутренних дел по два проекта: один от большинства,другой — от меньшинства. Не сочувствуя направлению первых,министр Ланской озаботился, чтобы из вызванных в Петербург депутатов,по два от комитета, один был от большинства, другой от меньшинства.Но и эта мера показалась ему недостаточной, чтобы устранить кореннойразлад между представителями губернских комитетов и членамиредакционных комиссий, уже приступивших к составлению положений внаправлении, совершенно отличном от того, которое преобладало в средедворян-помещиков. "Нет никакого сомнения, — писал Ланскойв доверительном докладе Государю, — что каждый из членов идет снамерением поддержать и, если можно, ввести в будущее положение окрестьянах свой взгляд на предмет. Не подлежит также сомнению, чтопоборники каждого направления выразят стремление действовать повзаимному между собой соглашению, стараться достигнуть измененияпринятых правительством начал, не согласных с их мнением. Такоестремление не может не затормозить дела. Для спокойствия государства,для успешного окончания предпринятого преобразования главная работадолжна состоять в том, чтобы мнения, рассеянно выраженные в разныхкомитетах, не слились бы в единомысленные и не образовавшиеся ещеразноцветные партии, гибельные как для правительства, так и длянарода. Посему стремление к образованию партий с самого начала должнобыть положительно устранено". Напомнив, что в силу Высочайшегоповеления избранные комитетами члены вызываются для представленийправительству "тех сведений и объяснений, кои оно признаетнужным иметь", министр продолжал: "Правительству же полезноиметь от них справки не о коренных началах, которые признанынеизменными, не о развитии их, которое принадлежит самомуправительству, а единственно только о применении проектированныхобщих правил к особенным условиям каждой местности. Посему не должнодавать развиваться мечтаниям, будто бы избранные комитетами членыпризываются для разрешения каких-либо законодательных вопросов илиизменения в государственном устройстве. Уничтожение крепостного праваесть дело уже решенное в благотворной мысли Вашего Величества иникакой перемене подлежать не может. Царское слово непоколебимо. Делоподданных осуществить это священное слово с тем же радушием илюбовью, с какими оно произнесено вами, для блага современников ипотомства". Соглашаясь с мнением Ланского, Государь надписал наего докладе: "Нахожу взгляд этот совершенно правильным исогласным с моими собственными убеждениями. Прошу сообщить этогенерал-адъютанту Ростовцеву".

Избранникигубернских комитетов были разделены на две смены: депутаты от 21-йгубернии вызваны в Петербург к концу августа; представители прочихгуберний должны были последовать за ними несколько месяцев спустя,уже по оставлении столицы членами первого призыва.

Депутатыстали съезжаться в половине августа, а 25-го числа того же месяцабыли приглашены в общее присутствие редакционных комиссий.Председатель прочитал им Высочайше утвержденную инструкцию,определявшую круг и предел их деятельности, которая сводилась кобязанности давать письменные разъяснения на предложенные имредакционными комиссиями вопросы, а также разъяснения словесные, взаседаниях комиссий. Такое ограничение возбудило всеобщеенеудовольствие депутатов. Коллективным письмом к Ростовцеву ониобратились с ходатайством об испрошении им Высочайшего соизволенияиметь общие совещания с тем, чтобы все их соображения как попредъявленным им, так и вообще по существу крестьянского положениявопросам поступили на суд высшего правительства. В ответ на этописьмо председатель редакционных комиссий сообщил депутатам следующееВысочайшее повеление: "Его Императорское Величество прежде иныне не встречает препятствия к тому, чтобы члены губернскихкомитетов совещались между собой; в деле столь важном и столь близкокасающемся интересов дворянства Государь Император изволит находитьполезным, чтобы члены губернских комитетов помогали друг другу своейместной опытностью; но подобные частные совещания не должны иметьхарактера официального". Далее, подтверждалось депутатам, чтобыони, в точности соображаясь с преподанной им инструкцией, не касалисьобщих начал, а ограничивались применением их к своим местностям, имнения свои представляли отдельно по каждой губернии. В заключение имснова обещалось, что все их ответы, без исключения, будутпредставлены на обсуждение Главного Комитета.

Надругой день, 4-го сентября, депутаты приглашены были в Царское Селодля представления Императору, который обратился к ним со следующейречью: "Господа, я очень рад вас видеть. Я призвал вас длясодействия делу, равно интересному для меня и для вас, и успехакоторого, я вполне уверен, вы столько желаете, сколько и я. С нимсвязано будущее благо России. Я уверен, что верное мое дворянство,всегда преданное Престолу, с усердием будет мне содействовать. Ясчитал себя первым дворянином, когда был еще Наследником, я гордилсяэтим, горжусь этим и теперь и не перестаю считать себя в вашемсословии. С полным доверием к вам начал я это дело; с тем же довериемпризвал вас сюда. Для разъяснения обязанностей ваших я велелсоставить инструкцию, которая вам предъявлена. Она возбудиланедоразумения; надеюсь, что они разъяснились. Я читал ваше письмо,представленное мне Иаковом Ивановичем; ответ на него, вероятно, вамуже сообщен. Вы можете быть уверены, что ваши мнения мне будутизвестны: те, которые будут согласны с мнением редакционной комиссии,войдут в ее положение; все остальные, хотя бы и несогласные с еемнением, будут представлены в Главный Комитет и дойдут до меня. Язнаю, вы сами убеждены, господа, что дело не может окончиться безпожертвований, но я хочу, чтобы жертвы эти были как можно менеечувствительны. Буду стараться вам помочь и жду вашего содействия,надеясь, что доверие мое к вам вы оправдаете не одними словами, а наделе. Прощайте, господа". Воронежский депутат князь Гагаринотвечал, что дворяне готовы на жертвы, хотя бы они простирались дотрети их достояния. Государь возразил: "Нет, таких значительныхжертв я не требую. Я желаю, чтоб великое дело совершилось безобидно иудовлетворительно для всех". Александр Николаевич был,по-видимому, уверен, что личное его вмешательство восстановит мир исогласие между избранниками дворянских комитетов и редакционнымикомиссиями. Надежду свою на конечный успех он выразил проездом черезХарьков, 16-го октября, тамошнему дворянству в таких словах:"Пользуюсь случаем, господа, находясь среди вас, чтобы лично васблагодарить еще раз за усердие, оказанное вами, и жертвы, принесенныевами в минувшую войну. Насчет крестьянского дела, в котором я такжеобратился с полной доверенностью к вашему участию и результатовкоторого и я, и вы ожидаем теперь, скажу вам, что оно подвигаетсявперед, хотя медленно, но добросовестно, и я надеюсь, что мыдостигнем, с Божией помощью, окончания этого вопроса, как я тогожелаю, то есть чтобы было хорошо и вам, и крестьянам вашим. Досвидания, господа, на балу. Я рад, что буду видеть сегодня вашеобщество".

Однаков отсутствие Государя из столицы, продолжавшееся более двух месяцев,отношения между дворянскими депутатами и редакционными комиссиямиобострились еще сильнее прежнего. Первые были раздражены не толькооповещением от министерства внутренних дел, что, по доставлении имипотребованных комиссиями объяснений, дальнейшее пребывание вПетербурге для них не обязательно, но еще более того оглашением взаграничной печати всеподданнейшей о них записки Ланского. Необошлось и без личных пререканий между членами губернских комитетов,с одной стороны, и редакционных комиссий — с другой, взаседаниях общего присутствия. К тому же от депутатов не моглоукрыться коренное различие в направлении трудов комиссий сравнительнос проектами положений, выработанными губернскими комитетами. Об этомсущественном разномыслии Ростовцев, по возвращении Императора,откровенно довел до Высочайшего сведения в доверительном докладе, вкотором писал между прочим: "Главное противоречие состоит в том,что у комиссий и у некоторых депутатов различные точки исхода: укомиссий — государственная необходимость и государственноеправо; у них — право гражданское и интересы частные. Они правысо своей точки зрения; мы — со своей. Смотря с точкигражданского права, вся зачатая реформа от начала до концанесправедлива, ибо она есть нарушение права частной собственности; нокак необходимость государственная и на основании государственногоправа — реформа эта законна, священна и необходима. Огромноечисло врагов реформы, не уясняя себе этой неотложной необходимости,обвиняет и словесно, и письменно редакционные комиссии в желанииобобрать дворян, а иные даже и в желании произвести анархию, называянекоторых из членов комиссий "красными". Желать обобратьдворян было бы мыслью бесчестной и бесцельной, тем более что 8/10 изчленов комиссий суть сами помещики, а некоторые из них и весьмабогаты. Об обвинении последнем не стоит и говорить: оно придуманолюдьми, которые желали, чтоб именно их теории были приняты вруководство комиссиями и, видя иное, прибегли к клевете".Изложив разновидность во взглядах самих членов губернских комитетов,почти ни в чем не согласных между собой, Ростовцев продолжал:"Главная цель комиссий — спасать Россию, и как средстводля достижения этой цели — освободить крестьянинадействительно, т. е. с надлежащим улучшением его быта, на основанииВысочайшей вашей воли; произвести это паллиативно и рационально и незавязывать новых социальных узлов, которые пришлось бы впоследствииРоссии, по примеру Европы, или распутывать, или разрубать. Смеюдумать, Ваше Величество, что главные основания редакционных комиссийверны; в подробностях есть еще, может быть, и много ошибок, инедомолвок, и неясностей; в этом последнем отношении мнения депутатовбудут для нас очень полезны. Комиссии желали от всей душиуравновешивать интересы крестьян с интересами помещиков. Если ониравновесия этого доселе еще не достигли, если и есть, действительно,в иных правах некоторый перевес на стороне крестьян, то этопроисходит, конечно, уж не оттого, чтобы комиссий желали огорчитьпомещиков и чтоб они не уважали священных их прав, а, во-первых,оттого, что одна Минерва родилась прямо вооруженная, а главное,оттого, что при особенно затруднительных вопросах, как наклонить своивесы, комиссии иногда наклоняли их на сторону крестьян, и делали этопотому, что наклонять весы потом,от пользы крестьян к пользе помещиков, будет многоохотников и много силы,а наоборот — иначе, так что быт крестьян мог бы неулучшиться,а ухудшиться. Конечно,комиссии с радостью воспользуются всем для установления еликовозможного равновесия. Комиссии, чуждые недобросовестногоискательства популярности и авторского самолюбия, смотрят на делоосвобождения не как на приходскую работу своей канцелярии, а как надело: России — на благо, а вам — во славу".

Сосвоей стороны, депутаты первого призыва обратились непосредственно кГосударю с всеподданнейшими письмами, причем разделились на тригруппы: первый адрес был подписан 18-ю членами, второй — 5-ю,третий — одним. Но тогда как адрес шестнадцати ограничивалсяпросьбой дозволить депутатам представить свои соображения наокончательные труды редакционных комиссий до поступления их в ГлавныйКомитет, адрес пяти, исшедший от либерального меньшинства, далековыступил за пределы крестьянского вопроса и возбудил ходатайство окоренном преобразовании государственного строя введениемхозяйственно-распорядительного управления, общего для всех сословий,на выборном начале, и устного и гласного суда, независимого отадминистрации, а также свободы печати.

Такиенеуместные и несвоевременные требования крайне раздражили Государя."Дай Бог нам терпения, — писал он к опасно заболевшемуРостовцеву, в ответ на его доверительный доклад, причем следующимобразом отозвался о сущности сделанных ему представлений: —"Обзор положения святого нашего дела и различные мнения гг.членов от дворянских комитетов совершенно согласны со всемисведениями, которые до меня доходят с разных сторон. Между тем, кромеШидловского, я еще получил два адреса от 18-ти и 5-ти членов.Последний, в особенности, ни с чем не сообразен и дерзок докрайности. По выздоровлении вашем желаю, чтобы они были обсуждены вГлавном Комитете, в моем присутствии. Если господа эти думают своимипопытками меня испугать, то они очень ошибаются, я слишком убежден вправоте возбужденного вами святого дела, чтобы кто-либо мог меняостановить в довершении оного. Но главный вопрос состоит в том, какего довершить? В этом, как и всегда, надеюсь на Бога и на помощь тех,которые, подобно вам, добросовестно желают этого, столь же искренно,как и я, и видят в этом спасение и будущее благо России. Не унывайте,как я не унываю, хотя часто приходится переносить много горя, и будемвместе молить Бога, чтобы он нас наставил и укрепил. Обнимаю вас отвсей души. А.".

Какни велико было, однако, неудовольствие Государя на действия депутатовот губернских комитетов, он не распространял его на совокупностьдворянского сословия, что и высказал ясно в речи, обращенной 10-гоноября к дворянам во Пскове, куда Его Величество нарочно отправилсяиз Петербурга, чтобы принять предложенный ему от дворянства бал. Наутреннем приеме Император выразился так: "Давно, господа, яжелал посетить вас и очень рад, что мне наконец удалось исполнить этожелание. Дворянство всегда с готовностью отвечало на Царский призыв.И я обращался к нему всегда с полным доверием. С тем же доверием яобратился к вам, господа, и в крестьянском деле, и благодарю вас,что, по примеру других, вы с сочувствием отозвались на этот призывмой. Теперь это дело, с помощью Божией, приходит к концу, и янадеюсь, что вы будете ожидать окончания его с тем же доверием комне, с каким я обратился к вам, с полной уверенностью, что это делобудет окончено к общей взаимной пользе обеих сторон, чтоб интересыдворянства были сколько возможно гарантированы, а вместе с тем быткрестьян — действительно улучшен. Я убежден, что вы оправдаетемое доверие". На другой день Император, принимая дворянскуюдепутацию, явившуюся благодарить Его Величество за присутствие набалу, высказался еще определеннее: "Помните, господа, моивчерашние слова. Я уверен в вашем ко мне доверии и имею одинаковое квам. Будьте уверены, что интересы ваши всегда близки к моему сердцу.Я надеюсь, что общими силами, с помощью Божией, мы достигнемжелаемого конца в этом деле, к общей пользе. Прошу вас не веритьникаким превратным толкам, которыми только хотят вас мутить, а верьтемне одному и моему слову". Между тем болезнь Ростовцева грозилаему близким концом. Он уже не мог выходить из дому, но продолжалпредседательствовать в общем присутствии редакционных комиссий,которое собирал у себя на квартире. В первых числах января 1860 годаЯков Иванович слег в постель. У него назревал карбункул, и 5-гоянваря врачи произвели ему первую операцию. Чувствуя приближениесмерти, больной просил врачей, если положение его станет безнадежным,предупредить его о том, дабы он, прежде чем потерять сознание, имелеще время переговорить с Государем. Предсмертной его заботой былосоставление для Государя записки, которая явилась бы его завещаниемпо крестьянскому делу. Записка была составлена, но больной не был ужев состоянии подвергнуть ее окончательному просмотру. 5-го февраляРостовцев скончался в присутствии самого Императора, к которому былиобращены последние слова его: "Не бойтесь, Государь..."Шесть дней спустя состоялось назначение нового председателяредакционных комиссий. Выбор Императора пал на министра юстиции,графа В. H. Панина.

Вестьо том произвела большую тревогу в среде членов комиссий. Панинасчитали за убежденного противника направления, восторжествовавшего всреде комиссий; ожидали, что под его руководством занятия их получатиной оборот. Но Государь, назначая Панина преемником Ростовцева,положительнейшим образом выразил ему свою непременную волю, чтобыничего не было изменено в образе действий комиссий и чтобыпредсмертная записка Иакова Ивановича служила им наставлением."Помните все, что вы мне говорили, — сказал он ему поэтому поводу; — на выраженных условиях только вверяю я вам этодело. Ведите все так, как было. Я всегда считал вас честнымчеловеком, и мне в голову никогда не приходило, чтобы вы могли меняобмануть". Со своей стороны, Панин уверял Великого КнязяКонстантина Николаевича, что, каковы бы ни были его личные убеждения,он считает долгом верноподданного, прежде всего, подчинять их взглядуИмператора. "Если я, — пояснял он, — какими-либопутями, прямо или косвенно, удостоверюсь, что Государь смотрит надело иначе, чем я, — то я долгом сочту тотчас отступить отсвоих убеждений и действовать даже совершенно наперекор им и даже сбольшей энергией, как если бы я руководствовался моими собственнымиубеждениями".

Непреклоннуюрешимость довести предпринятое дело до конца в том направлении,которое было дано ему трудами редакционных комиссий, Государь с новойсилой выразил в речи, которую произнес 21-го февраля припредставлении в Зимнем дворце депутатов от 24-х губернских комитетоввторого призыва. Поблагодарив присутствовавших представителей трехлитовских губерний за пример, который они подали, "вызвавшисьпервые на общее дело", Император, обращаясь ко всем прочимчленам, сказал: "Мне остается повторить вам, господа, то, чтогубернские предводители, находящиеся между вами, уже от меня слышали.Вам известно, как святое дело это близко моему сердцу. Уверен, что ивы считаете его святым. У меня две цели, или, лучше сказать, одна —благо государства. Я убежден, что в том же самом заключается и вашацель. Я хочу, чтоб улучшение быта крестьян было не на словах, а наделе, и чтоб переворот совершился без потрясений. Но для этого безнекоторых пожертвований с вашей стороны обойтись невозможно. Я желаю,чтоб эти пожертвования были сколь возможно менее тягостны иобременительны для дворян. Для занятий ваших здесь составленаинструкция, которая определяет, в чем должна заключаться ваша прямаяобязанность. Вы должны отвечать на вопросы, вам предложенные.Впрочем, если найдете нужным добавить к тому свои соображения, можетеих выразить в отдельных мнениях, которые будут рассмотрены и доведеныдо моего сведения. Действуйте же единодушно к общей пользе. Мнеизвестно, что носились нелепые слухи; они, вероятно, могли дойти довас и здесь, будто я изменил свое доверие к дворянству — этоложь и клевета, не обращайте на это внимания, а верьте мне. При самомначале обратился я к дворянству с полным доверием. Обращаясь теперь стем же доверием к вам, я надеюсь, что вы на деле оправдаете моиожидания. Министр внутренних дел и граф Панин, которого я назначилпредседателем редакционной комиссии на место генерал-адъютантаРостовцева, знают мысли мои и взгляд мой по этому вопросу. Они могутподробно передать их вам. Вы должны нам помочь, господа; с Богом жепринимайтесь за дело". Обратясь к графу Панину, Его Величестводобавил: "Рекомендую вам сотрудников ваших. Я уверен, что онибудут добросовестно работать. Прошу вести это дело к известнымрезультатам обдуманно и осторожно, только отнюдь не затягивая и неоткладывая его в долгий ящик. Прощайте, господа. Дай вам Богуспеха!". Несколько дней спустя в одном из первых заседанийобщего присутствия, происходивших под председательством Панина,председатель объявил членам редакционных комиссий признательностьГосударя "за их деятельность и постоянно успешные занятия,которыми они продолжают двигать работы".

Занятияредакционных комиссий, руководимые новым председателем, хотя и неразделявшим всех воззрений своего предшественника, но честносдержавшим слово, данное Государю, — пошли своим чередом, и споловины июля комиссии приступили к кодификации трудов своих.Император желал сколь возможно скорее привести их к концу иокончательным сроком изготовления проектов положений назначил 10-еоктября. В этот день редакционные комиссии были закрыты, членам их"за неутомимые и усердные их труды" объявлено Высочайшееблаговоление, а составленные ими проекты положений и разныхдополнительных правил о крестьянах, вышедших из крепостнойзависимости, — числом двадцать, — внесены на рассмотрениеГлавного Комитета.

ИмператорАлександр пожелал лично выразить царскую признательность трудолюбивымучастникам великого дела. 1-го ноября все бывшие члены редакционныхкомиссий были приглашены в Зимний дворец. "Я желал вас видеть,господа, — сказал Государь, — чтоб поблагодарить вас заваши добросовестные труды, которые требовали больших усилий и большойдеятельности. Работа ваша была огромная. Конечно, всякий человеческийтруд должен иметь свои несовершенства. Вы сами это знаете; это оченьхорошо знаю и я. Может быть, придется многое изменить; но во всякомслучае, вам принадлежит честь первого труда, и Россия будет вамблагодарна, а потому я желал от души поблагодарить вас, господа. Янадеюсь, что потом каждый из вас, в своем кругу, будет содействоватьобщему нам благу. Дело это слишком близко моему сердцу. Я уверен, чтооно так же близко вам, как и мне. Еще раз благодарю вас от души. Воти граф Панин, который заступил место Иакова Ивановича, не раз говорилмне о ваших добросовестных занятиях. (К графу Панину, пожав емуруку): Я и вас благодарю, граф. (Ко всем): Бог поможет нам кончить".

Занесколько дней до закрытия комиссий тяжкая болезнь князя Орловалишила его возможности председательствовать в Главном Комитете вотсутствие Государя, отправившегося в Варшаву для свидания савстрийским императором и принцем-регентом прусским, вследствие чегоИмператор назначил председательствующим в Комитете Великого КнязяКонстантина Николаевича, более года, вследствие предпринятой поездкина Восток, не принимавшего участия в его занятиях.

ВеликийКнязь генерал-адмирал горячо сочувствовал направлению, приданномукрестьянскому вопросу Ростовцевым и редакционными комиссиями. Нопрочие члены Главного Комитета не разделяли воззрений председателя нановые положения. Вполне сочувствовали им и деятельно их поддерживалитолько Ланской, граф Блудов и Чевкин. Другие три члена, Муравьев,князь Долгоруков и Княжевич, желали, напротив, внести в нихсущественные изменения. Их контрпроект, составленный директоромдепартамента сельского хозяйства Валуевым, предлагал оставив закрестьянами, на первое время, существовавшие наделы, отсрочитьокончательное разрешение устройства поземельных отношений междукрестьянами и помещиками до обмежевания и кадастрирования всехвладельческих дач. Князь Гагарин, поддерживаемый графом Адлербергом,настаивал на освобождении крестьян с обязательным наделом всего поодной десятине на душу и с предоставлением затем крестьянам наймаостальных земель по добровольным с помещиками соглашениям. Наконец,сам бывший председатель редакционных комиссий граф Панин выражалнесогласие с их проектами по четырем важным статьям: о вотчиннойполиции помещиков; об ограничении прав собственности помещиков напредоставленные крестьянам в пользование земли; о бессрочномпользовании крестьян этими землями; об определении размера высших инизших наделов.

Рассмотрениюпроектов положений Главный Комитет посвятил более сорока заседаний,продолжавшихся каждое свыше шести и даже семи часов. А. В. Головнинтак описывает их в письме к князю Барятинскому: "Прения былиочень горячие. Нужно отдать справедливость ВеликомуКнязю-председателю, что все члены пользовались полной свободойвыражать свои мнения, и нужно прибавить, что по своей молодости, посвоим физическим силам, уму и памяти, которыми природа так счастливонаделила Великого Князя, и по прилежанию он оказался лучше знающимдело, чем все члены. Дело затянулось благодаря бесконечным прениям,большому разномыслию среди членов наиболее влиятельных, а вособенности, по моему мнению, потому, что секретарь Комитета, г-нБутков, до сих пор не успел еще раскрыть, который из членов наиболеемогуществен, а следовательно, не знает, в чью пользу привести вдвижение всю силу канцелярии, силу, которая имеет действительнуювласть у нас. Император — возвратившийся между тем из Варшавы —остается безмолвным и бесстрастным и не позволяет догадываться,которому из различных мнений Его Величество симпатизирует. Вообщенужно сказать, что ведение Императором всего этого дела делает емувеличайшую честь".

НаконецВеликому Князю удалось убедить графа Панина пристать к его мнению, ккоторому присоединился, уступая настояниям самого Государя, и графАдлерберг. Таким образом составилось большинство в пользу проектовредакционных комиссий, которые и были приняты Главным Комитетом.Последнее соединенное заседание этого Комитета с советом министровпроисходило 26-го января 1861 года, под личным председательствомГосударя. Александр Николаевич благодарил большинство членов,подавших голос за проект положений, и особенно Великого КнязяКонстантина Николаевича, которого несколько раз обнял и поцеловал. Оредакционных комиссиях он отозвался, что на них сильно нападали, нобольшей частью совершенно несправедливо, главным образом, по незнаниюдела; что труд их исполнен с большим знанием и большойдобросовестностью. Затем Император объявил, что, допустив приобсуждении этого дела для всех и каждого полную свободу выражать своемнение, он уже не дозволит никаких отмен, отлагательств и проволочеки хочет, чтобы дело было кончено непременно к 15-му февраля. "Этого,— сказал он, — я желаю, требую, повелеваю, — иприбавил: — Вы должны помнить, что в России издает законысамодержавная власть". В заключение Император объявил, что поокончании дела об упразднении крепостного права сословие крестьян недолжно оставаться разделенным на разные ведомства, но образовать одноцелое, каким и было прежде, подчиненное одним законам и общим вгосударстве властям.

28-гоянваря принятые Главным Комитетом проекты положений внесены наобсуждение общего собрания Государственного Совета. Заседание этоИмператор Александр открыл следующей знаменательной речью:

"Делооб освобождении крестьян, которое поступило на рассмотрениеГосударственного Совета, по важности своей я считаю жизненным дляРоссии вопросом, от которого будет зависеть развитие ее силы имогущества. Я уверен, что вы все, господа, столько же убеждены, как ия, в пользе и необходимости этой меры. У меня есть еще другоеубеждение, а именно, что откладывать этого дела нельзя; почему ятребую от Государственного Совета, чтобы оно было им кончено в первуюполовину февраля и могло быть объявлено к началу полевых работ;возлагаю это на прямую обязанность председательствующего вГосударственном Совете. Повторяю — и это моя непременная воля,— чтоб дело это теперь же было кончено. Вот уже четыре года,как оно длится и возбуждает различные опасения и ожидания как впомещиках, так и в крестьянах. Всякое дальнейшее промедление можетбыть пагубно для государства. Я не могу не удивляться и не радоватьсяи уверен, что и вы все так же радуетесь тому доверию и спокойствию,какое выказал наш добрый народ в этом деле. Хотя опасения дворянства,до некоторой степени, понятны, ибо они касаются до самых близких иматериальных интересов каждого, при всем том я не забываю и незабуду, что приступ к делу сделан был по вызову самого дворянства, ия счастлив, что мне суждено свидетельствовать об этом передпотомством. При личных моих разговорах с губернскими предводителямидворянства и во время путешествий моих по России при приеме дворян яне скрывал моего образа мыслей и взгляда на занимающий всех насвопрос и говорил везде, что это преобразование не может совершитьсябез некоторых пожертвований с их стороны и что все старание моезаключается в том, чтобы пожертвования эти были сколь возможно менееобременительны и тягостны для дворянства. Я надеюсь, господа, что прирассмотрении проектов, представленных в Государственный Совет, выубедитесь, что все, что можно было сделать для ограждения выгодпомещиков, сделано; если же вы найдете нужным в чем-либо изменить илидобавить представляемую работу, то я готов принять ваши замечания; нопрошу только не забывать, что основанием всего дела должно бытьулучшение быта крестьян и улучшение не на словах только и не набумаге, а на самом деле. Прежде чем приступить к подробномурассмотрению самого проекта, хочу изложить вкратце исторический ходэтого дела. Вам известно происхождение крепостного права. Оно у наспрежде не существовало: право это установлено самодержавной властью итолько самодержавная власть может его уничтожить, а на это есть мояпрямая воля. Предшественники мои чувствовали все зло крепостногоправа и постоянно стремились если не к прямому его уничтожению, то кпостепенному ограничению произвола помещичьей власти. С этой цельюпри Императоре Павле был издан закон о трехдневной барщине; приИмператоре Александре, в 1803 г., — закон о свободныххлебопашцах; а при родителе моем, в 1842 г., указ об обязанныхкрестьянах. Оба последних закона были основаны на добровольныхсоглашениях, но, к сожалению, не имели успеха. Свободных хлебопашцеввсего немного более 100000, а обязанных крестьян и того менее. Многиеиз вас, бывшие членами Совета при рассмотрении закона об обязанныхпоселянах, вероятно, припомнят те суждения, которые происходили вприсутствии самого Государя. Мысль была благая, и если бы исполнениезакона не было обставлено, может быть и с умыслом, такими формами,которые останавливали его действия, то введение в исполнение этогозакона тогда же во многом облегчило бы настоящее преобразование.Покойный мой родитель постоянно был занят мыслию об освобождениикрестьян. Я, вполне ей сочувствуя, еще в 1856 году, перед коронацией,бывши в Москве, обратил внимание предводителей дворянства Московскойгубернии на необходимость заняться улучшением быта крепостныхкрестьян, присовокупив к этому, что крепостное право не может вечнопродолжаться и что потому лучше, чтобы преобразование это совершилосьсверху, чем снизу. Вскоре после того, в начале 1857 года, я учредил,под личным моим председательством, особый Комитет, которому поручилзаняться принятием мер к постепенному освобождению крестьян. В концетого же 1857 года поступило прошение от трех литовских губерний,просивших дозволения приступить прямо к освобождению крестьян. Япринял это прошение, разумеется, с радостью и отвечал рескриптом20-го ноября 1857 года, на имя генерал-губернатора Назимова. В этомрескрипте указаны главные начала, на коих должно совершитьсяпреобразование; эти главные начала должны и теперь служить основаниемваших рассуждений. Мы желали, давая личную свободу крестьянам ипризнавая землю собственностью помещиков, не сделать из крестьянлюдей бездомных и потому вредных как для помещика, так и длягосударства. Эта мысль служила основанием работ, представленныхтеперь Государственному Совету Главным Комитетом. Мы хотели избегнутьтого, что происходило за границей, где преобразование совершалосьпочти везде насильственным образом; пример этому, весьма дурной, мывидели в Австрии, и именно в Галиции; безземельное освобождениекрестьян в остзейских губерниях сделало из тамошних крестьяннаселение весьма жалкое, и только теперь, после 40 лет, нам едваудалось улучшить их быт, определив правильные их отношения кпомещикам. То же было и в Царстве Польском, где свобода была данаНаполеоном без определения поземельных отношений и где безземельноеосвобождение крестьян имело последствием, что власть помещиковсделалась для крестьян тяжелее, чем прежнее крепостное право. Этовынудило покойного родителя моего издать в 1846 году особые правиладля определения отношений крестьян к помещикам и в Царстве Польском.Вслед за рескриптом, данным генерал-губернатору Назимову, началипоступать просьбы от дворянства других губерний, которым были даныответы рескриптами на имя генерал-губернаторов и губернаторов,подобного же содержания с первым. В этих рескриптах заключались те жеглавные начала и основания и разрешалось приступить к делу на тех жеуказанных мною началах. Вследствие того были учреждены губернскиекомитеты, которым для облегчения их работ была дана особая программа.Когда после данного на то срока работы комитетов начали поступатьсюда, я разрешил составить особые редакционные комиссии, которыедолжны были рассмотреть проекты губернских комитетов и сделать общуюработу в систематическом порядке. Председателем этих комиссий былсначала генерал-адъютант Ростовцев, а по кончине его — графПанин. Редакционные комиссии трудились в продолжение года и семимесяцев, и, несмотря на все нарекания, может быть, отчасти исправедливые, которым комиссии подвергались, они окончили свою работудобросовестно и представили ее в Главный Комитет. Главный Комитет подпредседательством моего брата трудился с неутомимой деятельностью иусердием. Я считаю обязанностью благодарить всех членов Комитета, абрата моего в особенности, за их добросовестные труды в этом деле.Взгляды на представленную работу могут быть различны. Потому всеразличные мнения я выслушиваю охотно, но я вправе требовать от васодного: чтобы вы, отложив все личные интересы, действовали какгосударственные сановники, облеченные моим доверием. Приступая кэтому важному делу, я не скрывал от себя всех тех затруднений,которые нас ожидали, и не скрываю их и теперь, но, твердо уповая намилость Божию и уверенный в святости этого дела, я надеюсь, что Богнас не оставит и благословит нас кончить его для будущегоблагоденствия любезного нам отечества. Теперь с Божией помощьюприступим к самому делу".

"ГосударственныйСовет в общем собрании, — гласит журнал этого достопамятногозаседания, — выслушав с глубочайшим благоговением слова ЕгоИмператорского Величества и приняв к точному исполнению Высочайшуюего волю, в том же заседании приступил к подробному обсуждению первых20-ти статей проектов общего положения о крестьянах, выходящих изкрепостной зависимости". Но выражения эти недостаточно передаютглубокое впечатление, произведенное царской речью на слушателей, окотором так отозвался Головнин в письме к фельдмаршалу князюБарятинскому:

"ЗаседаниеГосударственного Совета 28-го января останется памятным в историиРоссии речью, которой Государь осветил разбирательство Совета попроекту освобождения. Эта речь доказала глубокое знание, которымобладает Император по отношению ко всему этому делу, доказала,насколько он имеет о нем ясное представление и обнаружила тотрациональный план, которому он следовал с полной твердостью. Эта речьпоставила Государя бесконечно выше всех его министров и членовСовета. Он вырос безмерно, а они опустились. Отныне он приобрел себебессмертие. Надо заметить, что эта речь не была разработанакакой-либо канцелярией Совета, не была написана и прочитана, —нет, то была совершенно свободная импровизация, естественноепредставление мысли, которая давно созрела в голове".

19-гофевраля рассмотренные и одобренные Государственным Советом проектыположений о крестьянах, выходящих из крепостной зависимости, былиподнесены на Высочайшее утверждение. В эту шестую годовщину своеговоцарения, приложив к ним свою подпись, Император Александр возвестило совершенном преобразовании манифестом, который останется в русскойистории вечным и незыблемым памятником его царственной мудрости ипопечительной заботливости о благе Богом вверенного ему народа."Божиим Провидением, — так начинается манифест, — исвященным законом престолонаследия быв призваны на прародительскийвсероссийский Престол, в соответствие сему призванию, мы положили всердце своем обет: обнимать нашей царской любовью и попечением всехнаших верноподданных, всякого звания и положения, от благородновладеющего мечом на защиту отечества до скромно работающегоремесленным орудием, от проходящего высшую службу государственную допроводящего на поле борозду сохою или плугом". Манифестнапоминал о несостоятельности законоположений о крестьянах,потомственно укрепленных за помещиками, о неблагоприятных дляблагосостояния крестьян последствиях этого закрепощения, онедостаточности мер, принятых в три предшествовавших царствования дляих устранения. "Таким образом, — заключал Государь, —мы убедились, что изменение положения крепостных людей на лучшее естьдля нас завещание предшественников наших и жребий, чрез течениесобытий поданный нам рукою Провидения". Манифест излагал ходразвития крестьянского дела, обращение Царя к дворянству, трудыгубернских комитетов, составление положений, рассмотрение иутверждение их в высших государственных учреждениях — ГлавномКомитете и Государственном Совете. "В силу означенных новыхположений, — объявлял манифест, — крепостные люди получатв свое время полные права свободных сельских обывателей".Следовало перечисление главных оснований преобразования: сохранениеза помещиками права собственности на землю с предоставлениемкрестьянам в постоянное пользование, за установленные повинности,усадебной оседлости и полевого надела; переходное состояние, впродолжение которого крестьяне именуются временнообязанными; правовыкупа крестьянами усадеб и полей; полное освобождение в двухлетнийсрок дворовых людей; вновь установленный порядок общественногокрестьянского управления. Манифест перечислял и новые учреждения дляприведения в исполнение положений: губернские по крестьянским деламприсутствия; мировых посредников; мирские и волостные правления;составление уставных грамот, определяющих взаимные отношенияпомещиков и крестьян. "Обращая внимание на неизбежные трудностипредприемлемого преобразования, — продолжал манифест, —мы первее всего возлагаем упование на всеблагое Провидение Божие,покровительствующее России. За сим полагаемся на доблестную о благеобщем ревность благородного дворянского сословия, которому не можемне изъявить от нас и от всего отечества заслуженной признательностиза бескорыстное действование к осуществлению наших предначертаний.Россия не забудет, что оно добровольно, побуждаясь только уважением кдостоинству человека и христианской любовью к ближним отказалось отупраздняемого ныне крепостного права и положило основание новойхозяйственной будущности крестьян. Ожидаем несомненно, что оно такжеблагородно употребит дальнейшее тщание к приведению в исполнениеновых положений, в добром порядке, в духе мира и доброжелательства, ичто каждый владелец довершит в пределах своего имения великийгражданский подвиг всего сословия, устроив быт водворенных на егоземле крестьян и его дворовых людей на выгодных для обеих сторонусловиях и тем даст сельскому населению добрый пример и поощрение кточному и добросовестному исполнению государственных постановлений".Выразив надежду, что взаимными добросовестными соглашениямиразрешится большая часть затруднений и облегчится переход от старогопорядка к новому и на будущее время упрочится взаимное доверие,доброе согласие и единодушное стремление к общей пользе, манифестобещал содействие правительства выкупу усадебных и полевых угодийкрестьянам посредством выдачи ссуд. Затем, обращаясь к крестьянам,Император говорил: "Полагаемся и на здравый смысл нашего народа.Когда мысль правительства об упразднении крепостного правараспространилась между неприготовленными к ней крестьянами, возникалибыло частные недоразумения. Некоторые думали о свободе и забывали обобязанностях. Но общий здравый смысл не поколебался в том убеждении,что и, по естественному рассуждению, свободно пользующийся благамиобщества взаимно должен служить благу общества исполнением некоторыхобязанностей и, по закону христианскому, всякаядуша должнаповиноватьсявластям предержащим (Рим.,XIII, ?), воздаватьвсем должное,и в особенностикому должно, урок,дань,страх,честь (7), чтозаконно приобретенные помещиками права не могут быть взяты от них безприличного вознаграждения или добровольной уступки; что было быпротивно всякой справедливости пользоваться от помещиков землею и ненести за сие соответственной повинности. "И теперь с надеждоюожидаем, что крепостные люди при открывающейся для них новойбудущности поймут и с благодарностью примут важное пожертвование,сделанное благородным дворянством для улучшения их быта. Онивразумятся, что, получая для себя более твердое основаниесобственности и большую свободу располагать своим хозяйством, онистановятся обязанными, пред обществом и пред самими собою,благотворность нового закона дополнить верным, благонамеренным иприлежным употреблением в дело дарованных им прав. Самый благотворныйзакон не может людей сделать благополучными, если они не потрудятсясами устроить свое благополучие под покровительством закона.Довольство приобретается и увеличивается не иначе как неослабнымтрудом, благоразумным употреблением сил и средств, строгойбережливостью и вообще честной, в страхе Божием, жизнью. Исполнителиприготовительных действий к новому устройству крестьянского быта исамого введения в сие устройство употребят бдительное попечение,чтобы сие совершалось правильным, спокойным движением, с наблюдениемудобности времен, дабы внимание земледельцев не было отвлечено от ихнеобходимых земледельческих занятий. Пусть они тщательно возделываютземлю и собирают плоды ее, чтобы потом из хорошо наполненной житницывзять семена для посева на земле постоянного пользования или наземле, приобретенной в собственность".

Незабвеннызаключительные слова манифеста: "Осени себя крестным знамениемправославный народ и призови с нами Божие благословение на твойсвободный труд, залог твоего домашнего благополучия и благаобщественного".

Манифестоб освобождении крестьян 2-го марта объявлен Сенату, а в воскресенье,5-го числа того же месяца, обнародован во всеобщее сведение вПетербурге, прочтением в церквах после обедни. На разводе вМихайловском манеже Государь сам прочитал манифест, встреченныйгромогласным и долго не смолкавшим "ура!".

Всамый день подписания этого акта Император Александр, в рескрипте наимя Великого Князя Константина Николаевича, изложил свой взгляд назначение величайшего из событий своего царствования. Выразивпризнательность августейшему брату и его сотрудникам — членамГлавного Комитета, Государь писал: "Будущее известно единомуБогу и окончательный успех предпринятого великого дела зависит от егосвятой, всегда благостной воли, но мы можем ныне же со спокойнойсовестью сказать себе, что нами употреблены для совершения оного всебывшие во власти нашей средства, и со смирением уповать, чтопокровительствующее любезному нашему отечеству Провидение благословитисполнение наших намерений, коих чистота ему известна". В том жерескрипте Государь объявил об учреждении, под непосредственным еговедением и председательством Великого Князя Константина Николаевича,Главного Комитета "для устройства сельского состояния для всейИмперии, на общих и однообразных началах".

Актомэтим завершилось великое дело освобождения, предпринятое иосуществленное Императором Александром, прославившее его царствованиеи обессмертившее его Имя.

{Половцов}