Александр II (часть 2, XX-XXVII)
XX. Восточный кризис (1875-1877).
Второе десятилетие царствования Императора Александра Николаевича завершилось среди глубокого мира. Забота о его поддержании была главной причиной, побудившей русского Государя вступить в так называемое "соглашение трех Императоров". Опасность войны или каких-либо международных столкновений, по-видимому, исчезла с политического горизонта Европы. В это время небольшая черная точка показалась в северо-западном углу Балканского полуострова. Мало-помалу она разрослась в громовую тучу, разразившуюся над европейским Востоком грозой, которая совершенно видоизменила как его политическую поверхность, так и соотношения великих держав. То было восстание, вспыхнувшее летом 1875 года в нескольких южных округах Герцеговины.
Ближайшим поводом к восстанию послужили притеснения христианского населения турецкими сборщиками податей, вызвавшие кровавые схватки между христианами и мусульманами. В дело вмешались войска, встретившие неожиданное сопротивление. Все мужское население округов Невесинского, Билечского и Гачковского ополчилось, оставило свои дома и удалилось в горы; старики, женщины, дети, чтобы избежать поголовной резни, искали убежища в соседних Черногории и Далмации. Усилия турецких властей подавить восстание в зародыше оказались безуспешными. Из южной Герцеговины оно скоро перешло в северную, а оттуда и в Боснию, христианские жители которой бежали в пограничные австрийские области, а те, что остались дома, также вступили с мусульманами в отчаянную борьбу.
Первые известия об этих происшествиях получены были в Петербурге в половине июня, вскоре по возвращении Государя из заграничного путешествия. По предложению Петербургского кабинета в Вене установлен центр соглашения (un centre d'entente) трех Императорских Дворов, с целью изыскать средства ограничить и прекратить беспорядки или, по меньшей мере, не дать им разрастись настолько, чтобы они могли угрожать всеобщему миру. Условясь относительно общих мер, Дворы петербургский, берлинский и венский пригласили и прочие великие державы приступить к состоявшемуся между ними уговору, дабы вызвать умиротворение восставшей турецкой области.
Все великие державы откликнулись на этот призыв и, заручившись согласием Порты, послали в Герцеговину комиссию, состоявшую из местных их консулов, поручив им вступить в личные сношения с вожаками восстания, действуя, впрочем, не коллективно, а в качестве агентов дружественных держав, в согласии с турецким комиссаром.Мера эта успеха не имела. Инсургенты ответили консулам, что прежде всего должно быть заключено перемирие и что, не полагаясь на обещания турок, они не удовольствуются никакими реформами, если таковые не будут поставлены под охрану и ручательство великих держав. Оба эти требования были отвергнуты Портой.
Между тем возбуждение росло в сопредельных с восставшими областями странах, в Черногории и в Сербии, которые начали поспешно вооружаться. Из всех славянских земель, не исключая и России, посылались герцеговинцам и боснякам щедрые денежные пособия от обществ и частных лиц, сочувствовавших делу их освобождения. В Вене и Пеште всего более опасались, как бы восстание ни привело к присоединению Боснии к Сербии, а Герцеговины к Черногории, как на то надеялись в Белграде и в Цетинье. Император Франц-Иосиф давно питал надежду, что, рано или поздно, эти две области послужат ему вознаграждением за земельные и другие утраты, понесенные его монархией в Германии и Италии. Из босняков и герцеговинцев католическое меньшинство было расположено в пользу присоединения к Австро-Венгрии. Но в самой Дунайской монархии общественное мнение не сочувствовало такому приобретению, по сию, как и по ту сторону Лейты. Пока усилия графа Андраши были направлены к тому, чтобы, не допуская Боснии и Герцеговины ни до соединения с двумя славянскими княжествами, ни до образования автономной области, оставить их под властью Порты, но с тем, чтобы в них введены были реформы по плану, составленному австро-венгерским министром, применение которых было бы поставлено под ручательство великих держав и под фактический контроль венского Двора.
План свой граф Андраши поручил австро-венгерскому представителю в Петербурге передать на заключение Императорского кабинета.
"Задача великих держав, - писал он, - не только ограничить настоящее движение, но и по возможности предупредить повторение подобных столкновений, исправив существующее зло. Теперь настало тому время, после того как, с одной стороны, сделались известны желания инсургентов, с другой - выяснилась невозможность для них достигнуть осуществления их собственными средствами". Граф Андраши с жаром восставал против образования из Боснии и Герцеговины автономной области под властью наследственного правителя, еще более - против раздела их между Сербией и Черногорией. По мнению его, нужно стараться уменьшить зло практическими реформами на почве как вещественной, так и нравственной. Нужно, чтобы в этих областях христианская вера была поставлена de jure и de facto в положение, равноправное с Исламом. Нужно, кроме того, улучшить материальное положение христиан. Турецкое оружие может потушить пламя восстания; оно несомненно успеет в том, но прочное умиротворение края невозможно без соблюдения трех условий: 1) полная свобода вероисповедания для христиан; 2) прекращение отдачи податей на откуп; 3) уничтожение феодального порядка владения землею путем выкупа. Требовать этого от Порты не значит еще вмешиваться в ее внутренние дела. Державы имеют на то право в силу постановлений Парижского трактата 1856 года. Австро-Венгрия более всех прочих заинтересована в прекращении постоянных смут в ближайшем своем соседстве. О всех этих мерах граф Андраши выражал желание условиться прежде всего с Россией, а потом и с прочими великими державами, в уверенности, что если между ними будет достигнуто полное соглашение, то и Порта не отвергнет сделанных ей от имени всей Европы предложений.
Тем временем в Константинополе не без страха помышляли об опасности вмешательства великих держав в отношения Порты к христианским подданным султана и, по совету русского посла, спешили предупредить ее принятием решений в том же направлении, но самостоятельных. Султанские "ираде" и "фирман", изданные несколько времени спустя, даровали турецким христианам всевозможные облегчения в податях и налогах и гражданскую равноправность с мусульманами.
Взгляд свой на положение дел на Востоке Императорский кабинет выразил в следующем сообщении, появившемся в "Правительственном Вестнике":
"Важные политические события, совершающиеся ныне на Балканском полуострове, застали Россию не одну, а в союзе с двумя державами, одинаково с нею одушевленными желанием сохранить и упрочить европейский мир. Чуждый каких-либо корыстных политических целей, основанный на взаимном доверии правительств и скрепленный свиданием трех императоров, союз этот является пред Европой не решателем судеб ее, а охранителем ее свободы и блюстителем ее спокойствия. Доступ в этот союз открыт всем, ищущим мира. Но, участвуя в этом союзе, Россия не принесла в жертву ему того сочувствия, которое питала постоянно к угнетенному христианскому населению Турции и которое разделяла с нею и, без сомнения, разделяет и теперь вся христианская Европа. Жертвы, принесенные русским народом для христиан Турции, так велики, что дают России право заявить об этом сочувствии и ныне пред лицом всей Европы. Проникнутый прежними симпатиями к христианскому населению Балканского полуострова и сознанием опасности, угрожающей спокойствию Европы, Императорский кабинет ныне, как и прежде, при таких же обстоятельствах, не мог остаться равнодушным и безучастным зрителем событий, совершающихся в Герцеговине, грозивших вовлечь в неравную борьбу Сербию и Черногорию и возжечь войну, пределы которой трудно было предвидеть. Он первый возвысил голос в защиту бедственного населения Герцеговины, доведенного до крайнего положения непомерными налогами, и в пользу сохранения мира, столь необходимого для Европы вообще и для Турции в особенности. По приглашению его Правительства союзных держав, Германии и Австро-Венгрии, движимые тем же желанием предупредить дальнейшие замешательства в Турции, поспешили оказать ему содействие для примирения Порты с восставшими подданными. Правительства Франции, Англии и Италии, разделявшие взгляды северных кабинетов на опасное для европейского мира положение дел в Турции, присоединили свои старания для достижения предположенной цели. Миролюбивые советы, преподанные Порте представителями держав в Константинополе, имели первым последствием - посылку в Герцеговину консульской комиссии, долженствовавшей содействовать примирению инсургентов с правительством, а вторым - свободное и невынужденное обнародование его величеством султаном "ираде", дарующего христианским подданным его значительные облегчения в налогах, равноправность с мусульманами в судах и лучшее административное устройство. Никто, конечно, не сомневается в искренности желания его величества султана улучшить настоящее бедственное положение христианских подданных его. Правительства всех великих держав отнеслись сочувственно к новому "ираде", как несомненному доказательству постоянной заботливости султана о благе этих подданных. Но примеры недавнего прошлого, ясно указывающие на то, что подобные же сочувственные христианам заявления воли султана оставались бесследными и что те сравнительно ничтожные права, которыми пользуются христиане некоторых местностей Турции, были даны им вынужденно, вследствие настояний европейской дипломатии, дают повод общественному мнению Европы относиться к новому султанскому "ираде" не с тем доверием, которого он заслуживал бы как выражение сочувствия его величества к бедственному положению христианских подданных его. Доверие же сих последних к подобным правительственным актам поколеблено до того, что Порте трудно будет восстановить его вдруг, без дружественного содействия европейских кабинетов. В этом содействии кабинеты, без сомнения, не откажут Порте. В свою очередь, и Порта не преминет дать этим кабинетам осязательное доказательство твердой и непреложной решимости своей выполнить точно нынешние торжественные обязательства относительно христиан и этим положить конец ненормальному положению, внушающему столько опасений Европе. Во всяком случае, можно быть уверенным, что бедственный порядок вещей, продолжавшийся доселе в Турции в ущерб интересам Порты, подданных ее и Европы, должен будет прекратиться".
Решение султана непосредственными уступками попытаться примирить с Портой ее восставших христианских подданных, не доводя дела до вмешательства великих держав, было приписано русскому влиянию и возбудило большое неудовольствие в Вене. Дальнейшие переговоры скоро выяснили, однако, что Император Александр не желает отделяться в восточных делах от своих союзников и вполне одобряет проект реформы, предложенный графом Андраши для Боснии и Герцеговины. В этом смысле состоялось второе правительственное сообщение от 4-го ноября такого содержания:
"Обнаружившиеся в некоторой части европейской печати опасения по поводу настоящих смут в Герцеговине не оправдываются ни общим политическим положением Европы, ни исключительным состоянием дел на Балканском полуострове. Никогда еще Европа не находилась в положении более благоприятном, чем теперь, для успешного и мирного устранения всяких недоразумений, влияющих на ее спокойствие. Три сильных державы Севера стремятся соединенными усилиями, при содействии других европейских правительств, приискать мирное разрешение затруднений, возникших в Герцеговине, и никто не может помышлять о том, чтобы нарушить мир и выступить наперекор общим миролюбивым стремлениям. Таким образом, можно утвердительно сказать вновь, что как бы ни были прискорбны замешательства, ныне возникшие на Балканском полуострове и нарушившие спокойствие Европы, соединенные усилия трех держав, с содействием других европейских кабинетов, дадут этим замешательствам исход, соответствующий настоящему миролюбивому настроению, и что, во всяком случае, мир Европы покоится так твердо на взаимном доверии и согласии великих держав, что в нарушении его не предвидится никакой опасности".
18-го декабря граф Андраши разослал всем великим державам предварительно одобренный в Петербурге свой проект реформ, введение которых в Боснии и Герцеговине он считал единственным средством к скорому и прочному умиротворению этих областей. Сводились они к следующим пяти статьям: 1) полная свобода вероисповедания; 2) уничтожение отдачи податей на откуп; 3) употребление на местные нужды доходов областей; 4) учреждение смешанной комиссии из христиан и мусульман для наблюдения за исполнением преобразований, как тех, что потребованы державами, так и дарованных непосредственно Портой; 5) улучшение аграрного положения сельского населения. Султан приглашался подтвердить, в официальном сообщении державам, намерения свои, занесенные в "ираде" и "фирман", по отношению ко всей Оттоманской Империи, и в частности, принять вышеизложенные пять статей для применения их к двум восставшим областям. "Этим способом, - заключал австро-венгерский министр свою депешу, - христиане хотя и не получат ручательств в той форме, которой они, по-видимому, добиваются, но все же они найдут некоторое обеспечение в том, что необходимость реформ будет признана державами и что Порта обяжется пред оными привести их в исполнение".
Требования, заключавшиеся в депеше графа Андраши, были поддержаны в Константинополе представителями всех великих держав, не исключая и Англии, и, уступая их давлению, Порта выразила готовность сообразоваться с их советами. Оставалось получить от инсургентов обещание, что они удовлетворятся осуществлением предположенных в Вене преобразований и положат оружие. Вступить с ними в переговоры по этому предмету поручено, с общего согласия держав, австрийскому наместнику в Далмации, генералу барону Родичу.
В Петербурге были довольны таким оборотом дела и, по-видимому, не сомневались в успехе примирительной миссии, возложенной на австрийского генерала. Русский Двор присоединил свой голос к голосам прочих держав, чтобы настойчиво советовать в Белграде и Цетинье не выходить из пределов умеренности и не перечить усилиям Европы водворить мир и порядок в восставших областях. Агентам нашим в Сербии и в Черногории предписано было заявить князьям Милану и Николаю, что собственный интерес их требует, чтобы они влияние свое на христиан Боснии и Герцеговины употребили для убеждения их в необходимости исполнить волю великих держав, с предупреждением, что, в противном случае, Россия не станет защищать ни Сербии, ни Черногории от могущей возникнуть для них самих опасности. Однако на жалобы сент-джемского Двора, что русские дипломатические представители в этих странах открыто заявляют о своем сочувствии восстанию и оказывают ему материальную поддержку, распределяя поступающие к ним от славянских комитетов пожертвования в пособие выходцам из восставших областей, и что такое поведение их находится в прямом противоречии с уверениями Императорского кабинета, государственный канцлер отвечал, что политика русского Двора ясна как день и не может быть заподозрена ни в чем, но что он не вправе вменить в вину проявление человеколюбия нашим консулам, которые влиянием своим на князей сербского и черногорского немало способствовали воздержанию их от вмешательства в дело восстания. Со своей стороны, посол наш в Константинополе, пользуясь личным влиянием своим на султана Абдул-Азиса и на верховного визиря Махмуда-пашу, не переставал внушать им, что простейшим средством положить конец восстанию в Герцеговине было бы доставить удовлетворение князю Черногорскому уступкою ему некоторых пограничных округов и гавани на Адриатическом море. Когда слух о таких единоличных попытках генерал-адъютанта Игнатьева воздействовать на Порту помимо своих сотоварищей, послов прочих великих держав, достиг до Вены, то возбудил большую тревогу в тамошних дипломатических кругах, тем более что венский Двор вовсе не был расположен благоприятствовать какому-либо земельному расширению Черногории, а и того менее - открытию ей свободного доступа к морю.
Потребовалось немало времени, чтобы устранить все препятствия к предположенному съезду барона Родича с вожаками восстания. Он состоялся не ранее весны 1876 года, после того как Порта издала амнистию и согласилась на заключение перемирия с инсургентами на двенадцать дней. Герцеговинские главари, прибывшие в Сутторину на свидание с австрийским генералом, объявили ему, что они не положат оружия иначе как на следующих условиях: 1) треть земель в Герцеговине будет предоставлена христианам в собственность; 2) турецкие войска навсегда очистят эту область, за исключением шести городов, в которых останутся турецкие гарнизоны; 3) Порта обяжется выстроить вновь все разрушенные церкви и дома, в продолжение года снабдит христиан продовольствием, доставит им домашнюю утварь и нужные земледельческие орудия и на три года освободит их от платежа всяких налогов и податей; 4) христиане до тех пор не положат оружия, пока не будут обезоружены все мусульмане и не введутся все обещанные реформы и улучшения; 5) по возвращении выходцев будут немедленно введены, при участии их главарей, обещанные Портой преобразования, на основании проекта графа Андраши; 6) распоряжение средствами края должно быть поставлено под контроль европейской комиссии, которая будет наблюдать, чтобы они действительно были употреблены на восстановление церквей и домов, на приобретение домашней утвари и сельскохозяйственных орудий, на снабжение запасных магазинов всем потребным для возвращающихся выходцев продовольствием; 7) правительства русское и австрийское назначат постоянных агентов во все шесть мест Герцеговины, где останутся турецкие гарнизоны, для наблюдения за точным исполнением реформ. Подобные же притязания предъявили и боснийские инсургенты. Порта наотрез отказалась принять их в соображение, и назначенный главнокомандующим ее военными силами в восставших областях Мухтар-паша тотчас возобновил военные действия против христиан.
Западноевропейские кабинеты признали притязания инсургентов чрезмерными и не подлежащими удовлетворению. Не таково было мнение князя Горчакова. Русский канцлер находил, что, предъявив свои требования, главари Боснии и Герцеговины тем самым доказали, что под известными условиями они готовы положить оружие. Кроме того, все выраженные ими желания нимало не противоречат предложениям графа Андраши. Они не стремятся к полному освобождению из под власти Порты и не добиваются земельного распадения Оттоманской империи. Цель их - получить ручательство в точном исполнении Портою принятых на себя обязательств. Князь Горчаков выразил сожаление, что условия инсургентов не были приняты во внимание, так как, по его убеждению, они могли бы послужить основанием к соглашению. Вину за разрыв он возлагал на Порту, которая приказала Мухтару-паше возобновить военные действия. "Теперь, - говорил он, - слово остается за пушками, и надо выждать дней десять результата боя". Вместе с тем, канцлер выражал представителям иностранных держав твердое намерение поддержать соглашение, установившееся между ними и русским Двором. "Россия, - свидетельствовал он, - не преследует своекорыстной политики; она не хочет материальных приобретений. Все, чего она желает, это соблюдения мира в Европе и улучшения положения турецких христиан".
Между тем в Петербурге получено было известие из Константинополя, что султан страшно раздражен против Черногории и что Порта замышляет нападение на нее с двух сторон: из Герцеговины и Албании, с тем чтобы подавить восстание в корне. Князь Горчаков тотчас же поручил генерал-адъютанту Игнатьеву энергично протестовать против такого решения и предупредить Порту, что подобный необдуманный шаг может повести к разрушению Оттоманской империи. 10-го апреля, собрав у себя представителей великих держав, канцлер именем Императора просил их правительства поддержать в Константинополе представления русского посла. При этом случае князь очень строго отозвался о действиях Порты, которая до сих пор не исполнила ни одного из своих обещаний. Несколько дней спустя, после того как Порта в обращении к великим державам заявила, что не намерена нападать на Черногорию и приписывала, напротив, Черногорскому князю намерение вторгнуться в турецкие пределы, русский канцлер поведал английскому послу, что, по его глубокому убеждению, Порта никогда не выполнит обязательств, принятых ею пред Европой относительно улучшения участи ее христианских подданных, потому что она бессильна сделать это. На замечание лорда Августа Лофтуса, что незачем было и требовать от нее того, что она не в состоянии исполнить, князь Александр Михайлович возразил: "Это правда; по когда ей были предъявлены наши требования, мы думали, что Порта располагает большими средствами, имеет более жизненности, что она не столь немощна, как оказалось с тех пор". Несмотря на это, канцлер все еще думал, что депеша графа Андраши могла быть согласована с притязаниями, выраженными инсургентами, которым, по мнению его, следовало бы вступить в прямые переговоры с турецкими властями, помимо посредничества держав. Но когда послы турецкий и английский обратились к нему с просьбой сделать князю Черногорскому внушение, чтобы удержать его от вмешательства в борьбу герцеговинских христиан с турками, канцлер отвечал резким отказом. Выслушав сообщение турецкого дипломата, он воскликнул, обращаясь к Кабули-паше: "То, что вы мне прочитали - роман, а я хочу истории", и присовокупил, что оставит это сообщение без ответа; лорду же Августу Лофтусу сказал, что ввиду неисполнения Портой обещаний и угрожающего положения, принятого ею на границах Черногории он не только не считает себя вправе произвести какое-либо давление на князя Николая, но и не может поручиться за то, что последний не будет вынужден обстоятельствами перейти к действию. По мнению канцлера, державам надлежало произвести общее давление на Порту, чтобы та, не медля долее, решилась на уступки, которые удовлетворили бы инсургентов и восстановили бы мир в восставших областях. И теперь, заявил князь Горчаков, как и несколько лет тому назад, он выставляет против Турции начало невмешательства и сам будет твердо его держаться. А потому, если усилия европейских держав вызвать примирение Порты с инсургентами останутся бесплодными, то он хотя и не предпримет ничего, чтобы возбудить Сербию и Черногорию к действию, но и не станет их долее удерживать. Тогда, рассуждал князь, восстание, без всякого сомнения, примет несравненно обширнейшие размеры и пламя его распространится на Болгарию, Эпир, Фессалию, Албанию, такое пламя, потушить которое не будет в состоянии Порта с ее истощенными средствами, и долг человеколюбия, поддержанный общественным мнением, вынудит великие державы Европы выступить посредницами, чтобы остановить пролитие крови.
Мысли эти были высказаны князем Горчаковым за неделю до отъезда Императора Александра за границу. По случаю проезда его через Берлин туда, по приглашению князя Бисмарка, отправился граф Андраши для личного совещания с немецким канцлером и с русским, который должен был сопровождать Государя. Выехав из Петербурга 27-го апреля, Его Величество прибыл в германскую столицу 29-го и провел там три дня, в продолжение которых между руководящими министрами России, Германии и Австро-Венгрии установилось по восточным делам полное соглашение. Выражением ему служила декларация трех Императорских Дворов, известная под названием "берлинского меморандума".
Исходной точкой этого акта были тревожные вести, полученные из разных городов Турции о возраставшем возбуждении мусульманского населения как в Константинополе, так и во многих других местах, между прочим в Солуне, где разъяренная толпа мусульман умертвила германского и французского консулов. Три союзных Двора настаивали на необходимости общего соглашения великих держав относительно отправления военных судов в турецкие воды для ограждения безопасности как своих подданных в Турции, так и местных христиан и вообще для поддержания спокойствия и порядка вооруженной рукой в тех местностях, где это окажется нужным. Но, заявляли они, цель эта не может быть достигнута вполне, пока не будет устранена первоначальная причина всех этих волнений - умиротворением Боснии и Герцеговины. Напомнив о безуспешности всех усилий держав побудить к тому Порту, союзные Дворы выражали опасение, как бы возбуждение национальных и религиозных страстей не привело ко всеобщему восстанию христиан Балканского полуострова, желание предотвратить которое и вызвало посредничество держав. Средством к тому Императорские Дворы признавали совокупное давление держав на Порту, чтобы заставить ее исполнить наконец обязательства, принятые на себя перед Европой. Первое требование, которое следовало предъявить ей "со всей энергией, приличествующей общему голосу великих держав", есть требование двухмесячного перемирия. В этот срок державы будут иметь возможность повлиять на инсургентов и на выходцев, чтобы вселить в них доверие к бдительной попечительности Европы, на оба соседних княжества, чтобы побудить их не препятствовать этой примирительной попытке, наконец, и на Оттоманское правительство, чтобы понудить его исполнить свои обещания. Так подготовилось бы соглашение между христианами Боснии и Герцеговины и Портою путем прямых переговоров, на основании желаний, выраженных инсургентами, а именно: 1) выходцам, возвратившимся на родину, даны будут материалы для восстановления разрушенных церквей и домов и обеспечено продовольствие до тех пор, пока они получат возможность существовать плодами трудов своих; 2) распределение этих пособий будет производиться турецким комиссаром по соглашению со смешанной комиссией из христиан и мусульман, составленной из выборных лиц обоих исповеданий под председательством христианина, для наблюдения за введением реформ и их исполнением на деле; 3) для устранения всяких столкновений турецкие войска будут сосредоточены в нескольких определенных пунктах, по крайней мере до тех пор, пока умы не успокоятся; 4) христиане сохранят оружие, так же как и мусульмане; 5) консулы или делегаты держав будут наблюдать за введением реформ и вообще, и в частности, за условиями возвращения и водворения выходцев. В случае, однако, если бы все эти меры не состоялись или не увенчались успехом, три Императорских Двора выражали убеждение в настоятельной необходимости "поставить их дипломатическое действие под охрану соглашения, ввиду действительных мер, вызванных заботой о поддержании всеобщего мира, дабы остановить зло и воспрепятствовать его развитию".
Берлинский меморандум был сообщен представителям Англии, Франции и Италии в Берлине, с выражением надежды трех Императорских Дворов, что державы эти не откажутся приступить к состоявшемуся между ними соглашению и поддержат в Константинополе требования, предъявленные к Порте. В тот же день Император Александр выехал в Эмс, куда последовал за ним и князь Горчаков и где Его Величество оставался до 1-го июня. В эти пять недель на Балканском полуострове произошел целый ряд событий, имевших чрезвычайно важные последствия.
Франция и Италия примкнули к соглашению трех Императорских Дворов и выразили готовность поддержать требования, изложенные в берлинском меморандуме; Англия отказалась последовать этому примеру. Напрасно послы русский, германский и австрийский пытались убедить министра иностранных дел королевы Виктории, что единодушие всех великих держав - необходимое условие успеха их воздействия на Порту; напрасно в этом смысле высказались и представители Франции и Италии в Лондоне. Лорд Дерби стоял на том, что берлинский меморандум не может быть одобрен правительством ее британского величества.
Между тем кровавый переворот произошел в Константинополе. Ежедневно возраставшее возбуждение мусульман привело сначала к министерской перемене - сменен был великий визирь Махмуд-паша, - а затем, не без соучастия новых министров, принадлежавших к партии молодой Турции, - и к низложению и умерщвлению султана Абдул-Азиса и к провозглашению султаном племянника его, Мурада V, который вскоре был, в свою очередь, низложен и заменен на оттоманском престоле братом своим, Абдул-Гамидом. Оба султана объявили при воцарении амнистию восставшим своим подданным и обещали ввести в Турции представительную конституцию по западному образцу. Но тогда же обнаружилась возмутительная жестокость, с которой турки подавили попытку восстания болгар в окрестностях Филиппополя. Дознанием, произведенным на месте секретарем великобританского посольства, установлено, что под предлогом усмирения мусульмане совершили над болгарами ряд неслыханных злодейств: участники восстания преданы лютой казни; не пощажены ни старики, ни женщины, ни дети; дома и имущество болгар разграблены, церкви разрушены, целые селения сожжены. Число жертв в одном Филиппопольском санджаке превышало 12000.
Вопль негодования пронесся по всей Европе и сильнее всего откликнулся в Англии. Общественное мнение этой страны было глубоко возмущено турецкими зверствами, ответственность за которые падала, до известной степени, и на потворствовавшее туркам правительство королевы. Вождь партии вигов, Гладстон, заклеймил виновников болгарских убийств и грабежей в страстном воззвании к чувствам справедливости и человеколюбия старой Англии и всего образованного мира. В брошюре, озаглавленной "Болгарские ужасы и Восточный вопрос", он настаивал на совершенном изъятии из турецкого управления Болгарии, Боснии и Герцеговины; полное освобождение этих областей из-под мусульманского ига составляет существенное удовлетворение, которое можно еще дать памяти груды убиенных, поруганной и посрамленной цивилизации. Под впечатлением возбуждения, вызванного в Англии воззванием Гладстона, председательствуемый лордом Биконсфильдом сент-джемский кабинет потребовал от Порты строгого наказания властей, руководивших усмирением болгарского восстания, настаивая на необходимости немедленно ввести во всей Оттоманской империи возвещенные Портой коренные реформы.
Ввиду всех этих событий, опереженный ими берлинский меморандум вовсе не был сообщен турецкому правительству. Желая воспользоваться негодованием против турок, проявлявшимся во всех слоях английского общества, князь Горчаков счел своевременным возобновить переговоры о соглашении с Англией по Восточному вопросу. Из Эмса он написал русскому послу в Лондоне депешу, в которой повторил уверение, что Россия не имеет в виду ничего иного, как положить конец смутам на Балканском полуострове и предупредить в Турции всеобщее столкновение. "Также как и г-н Дизраэли, - писал он, - мы не верим в бесконечное продолжение ненормального порядка вещей, представляемого Оттоманской империей. Но ничто еще не готово для того, чтобы заменить его, и внезапное его нарушение рисковало бы потрясти Восток и Европу. Вот почему желательно поддержать политическое status quo действительным улучшением участи христианского населения, каковое улучшение мы всегда считали, считаем и теперь, необходимым условием существования Оттоманской империи". Канцлер перечислял все свои усилия, чтобы достигнуть этого результата общим и дружным давлением христианских держав на Порту и выражал сожаление об отказе Англии приступить к берлинскому меморандуму и отсутствию единодушия в европейских кабинетах приписывал происшедший на Востоке взрыв. "Ныне, - продолжал он, - пред нами - новое положение, которое трудно еще определить. В сущности, совершившаяся в Константинополе перемена не представляется нам изменяющей в главных чертах задачу, присущую Европе. Мы находим, что и теперь, как восемь месяцев тому назад, нет повода желать, чтобы на Востоке наступил окончательный кризис, так как обстоятельства недостаточно созрели еще для такого решения. С другой стороны, Европа не может оставаться безучастной к этим важным событиям, которые слишком близко касаются ее, ни позволить им идти своим естественным ходом. Ей остается лишь возобновить свои миротворные усилия. Если лондонский кабинет имеет в виду средства, пригодные к достижению этой цели, либо на предложенных уже основаниях, либо путем более коренных решений, не вызывая, однако, всеобщего столкновения, мы готовы принять всякую мысль, сообщенную нам с искренним желанием соглашения".
Еще ранее получения в Лондоне этой депеши граф Шувалов выразил лорду Дерби сожаление о том недоверии, с которым привыкли относиться в Англии к намерениям русского правительства, прибавив, что прошлое Императора Александра должно было бы служить достаточным ручательством его миролюбия. Английский министр отвечал, что никто и не сомневается в желании русского Государя поддержать мир; что всем хорошо известно, что Его Величество по принципу является противником воинственной политики, но, к несчастью, слова и поступки русских агентов на Востоке не всегда соответствуют личным взглядам Императора, и ни для кого не тайна - всеобщее сочувствие, питаемое в России к восточным христианам. На вопрос русского посла: чего хочет, к какой цели стремится английская политика, лорд Дерби объяснил, что переговоры, которые все еще ведут инсургенты с Портой, приведут к одному из двух результатов: или к соглашению, которое сделает ненужным вмешательство держав, или к окончательному разрыву, который министр признавал более вероятным. Но и в этом случае, по мнению его, вмешательство держав может быть действительным лишь под условием принятия против Турции понудительных мер, а на них не согласится великобританское правительство. Инсургенты - продолжал лорд - сражаются не ради административных реформ, а из-за независимости или автономии, а Порта хотя и согласна на реформы, более или менее пространные, но, конечно, не даст инсургентам автономии иначе, как по принуждению. Таким образом, обоюдные притязания несогласуемы по существу и едва ли поэтому обе стороны могут придти к соглашению. Державам, заключил лорд Дерби, не остается ничего иного, как выждать исхода борьбы. Если туркам не удастся усмирить восстание, то, быть может, султан и согласится признать Боснию и Герцеговину автономными областями, даровав им устройство, сходное с тем, что существует в Сербии или Румынии; а если, наоборот, потерпят поражение инсургенты, то они, в свою очередь, выкажут большую податливость и примут организацию, сходную с той, что была дарована критянам после восстания 1866- 67 годов; во всяком случае, недалеко то время, когда державы могут вмешаться в дело с некоторой надеждой на успех, но оно еще не наступило.
Ознакомившись с этим взглядом английского министра, князь Горчаков поручил графу Шувалову передать ему свои возражения. Император Александр, сообщал канцлер, узнал с удовольствием, что правительство королевы разделяет его мнение об обязанностях, возлагаемых на великие державы положением дел на Востоке. Его Величество уверен, что не трудно европейским кабинетам придти к соглашению относительно общих мер к удовлетворительному разрешению существующих усложнений. Государь рад был ознакомиться со взглядами сент-джемского Двора и повелел князю Горчакову отвечать на них с полной откровенностью. С русской точки зрения, всякое столкновение христиан с мусульманами затрагивает честь христианских держав и не позволяет им относиться к нему безучастно. Поэтому русский Двор не может согласиться с мнением, выраженным лордом Дерби, что им следует уклониться от вмешательства, пока борьба инсургентов с турками не приведет к какому-либо исходу. С.-Петербургский кабинет придерживается как раз противоположного взгляда, находя, что державы обязаны сделать все, от них зависящее, чтобы предупредить фанатическую истребительную войну в видах как общего человеколюбия, так и частных своих интересов. Последствия такой войны были бы неисчислимы. Они погубили бы и победит