- "Пролетарий". Один из двух самых усердных посетителей Обломова (Тарантьев). "Старый знакомый" Ильи Ильича, "неопределенных лет, с неопределенной физиономией, в такой поре, когда трудно бывает угадать лета; некрасив и недурен, не высок и не низок ростом, не блондин и не брюнет. Природа не дала ему никакой резкой, заметной черты, ни дурной, ни хорошей. Его многие называли Иваном Ивановичем, другие Иваном Васильевичем, третьи - Иваном Михайловичем. Фамилию его называли тоже различно". Обломов звал его Иваном Алексеевичем Алексеевым, а Захар выражался так: "А у этого ни кожи, ни рожи, ни ведения". "Угловатой черты", за которую можно было бы уцепиться", не было ни в наружности, ни "в манерах или характере" А. - "Присутствие его ничего" не придавало "обществу", так же как отсутствие ничего не отнимало. Остроумия, оригинальности и других особенностей, как особых примет на теле, в его уме" не было. Тарантьев называл А. - "Честная" душа, овца "овцой". Он был "какой-то неполный, бессильный намек на людскую массу, глухое отзвучие, неясный ее отблеск". "Никогда не поймаешь на лице его следа заботы, мечты, чтобы показывало, что он в эту минуту беседует сам с собою, или никогда тоже не увидишь, чтоб он устремил пытливый взгляд на какой-нибудь внешний предмет, который бы хотел усвоить своему ведению". "Богатым его нельзя назвать, п. ч. он не богат, а скорее беден; но решительно бедным тоже не назовешь, п. ч., впрочем, только, что много есть беднее его. Нужды не терпит, и денег ни y кого не занимает, а занять у него и подавно в голову никому не приходит". "В службе у него нет особенного занятия", и никто не может определить "к чему он именно способен". "Он нигде" не бывал: как родился в Петербурге, так и не выезжал никуда; следовательно, видел и слышал то, что знали и другие. Со слов других передавал Обломову "новости" о том, как "у Алексея Спиридоныча сын-студент читал вслух" "про англичан, что они ружья да пороху кому-то привезли. Алексей Спиридоныч сказали, что война будет". На вопрос Обломова ("кому же они привезли?") ответил: "в Испанию или в Индию - не помню, толко посланник был очень недоволен". "Какой посланник?" - "Вот уж это забыл! - сказал А., поднимая нос к потолку и стараясь вспомнить". В число "политических новостей" включил газетную статью о том, что "земной шар все охлаждается". "Когда-нибудь замерзнет весь", - прибавил А. После восклицания Обломова ("Вона! разве это политика?"), "оторопел" и начал оправдываться, что студент читал "все подряд" и "не сказали, когда кончится политика. - "Я знаю, что это литература пошла". В литературе в числе "лучших сочинителей" считал: Дмитриева, Карамзина, Батюшкова и Жуковского; Пушкина же называл "хением". К Обломову А. ходил "пить, есть, курить хорошие сигары". Когда Обломов "молча дремал", А-а как будто не было тут: он тоже молчал, дремал или смотрел в книгу, разглядывал, с ленивой зевотой до слез, картинки и вещицы. Он мог так пробыть хоть трои сутки". Во время беседы А. был "всегда покорный и готовый слушатель и участник, разделивший одинаково согласно" и "молчание, и разговор, и волнение и образ мыслей, каков бы он ни был у собеседника". Вполне согласился с Обломовым, что обломовскому старосте "незачем было огорчать заранее" Илью Ильича своим донесением и в утешение прибавил: "Но какой же деликатности ждать от мужика. Этот народ ничего не понимает". Придумать что-либо для успокоения Обломова так и не мог и сказал: "Надо подумать, Илья Ильич, нельзя вдруг решить", - и замолчал надолго. Он был всегда "безответный, всему покорный и на все согласный"; даже когда к обеду забывали приготовить его любимое кушанье, он не обижался: "Ничего-с, я все могу есть", - говорил А. Не рассердился и тогда, когда, предложив Обломову "очинить перышко", получил ответ Ильи Ильича: "Очините, да и Бог с вами, подите куда-нибудь. Я уж один займусь, а вы после обеда перепишите письмо". - "Очень хорошо-с, - отвечал А, - В самом деле, еще помешаю как-нибудь"... "У него не было ни врагов, ни друзей, но знакомых множество". Встретится ему знакомый на улице: "Куда?" спросит. - "Да вот, иду на службу, или в магазин, или проведать кого-нибудь". - "Пойдем лучше со мной, - скажет тот: - на почту, или зайдем к портному, или прогуляемся", - и он идет с ним, заходит к портному и на почту и прогуливается в противоположную сторону от той, куда шел". Так Овчинин, встретя А., "увез его к себе" и послал к Обломову, с приглашением к себе на обед. На уговоры Ильи Ильича остаться у него обедать не заставил себя долго просить. - Уж если оно так... я хорошо... как вы.." "Принадлежал к тем людям, в которых, как ни бейся, не возбудишь никак духа вражды, мщения и т. п. Что ни делай с ними, они все ласкаются". "Хотя про таких людей говорят, что они любят всех и потому добры, а в сущности они никого не любят и добры только потому, что не злы". "Если при таком человеке подадут другие нищему милостыню - и он бросит ему свой грош, a если обругают, или прогонят, или посмеются - так и он обругает и посмеется с другими".