Отвергши средневековой аскетизм, гуманисты попытались выработать новые религиозные воззрения. Это было самой слабой стороной итальянского Возрождения. Ранние гуманисты, как Петрарка, Салютати и некоторые другие, старались примирить свое настроение с церковным учением; но с католицизмом оно было непримиримо, а ниспровергнуть папство, опираясь на Евангелие, они не были в состоянии по недостатку религиозного одушевления, с одной стороны, и смелости мысли, с другой. В последующих поколениях смелость критицизма возросла, но одновременно ослабели религиозные интересы, и среди позднейших итальянских гуманистов в религиозном отношении можно отметить четыре течения: формальную приверженность к старой церкви и внешнее благочестие — у неглубоких натур и поверхностных умов; полное равнодушие к религиозным вопросам; скептическое и насмешливое неверие — у большинства, и фантастический паганизм, результат крайнего увлечения Платоновой философией — у весьма немногих гуманистов второй половины XV в. Гораздо смелее, чем церковное ученье, отрицали гуманисты средневековую философию и ее госпожу — теологию, и в этой области пытались противопоставить средневековому собственное ученье. Петрарка и вообще ранние гуманисты отрицали метафизику и сводили философию на мораль; одни из них старались формальным образом примирить с христианством стоицизм, другие — эпикурейство. Позже, со второй половины XV в., гуманисты распадаются на платоников и аристотеликов, и только в конце столетия являются крупные представители оригинальной философской мысли. Но если гуманистам не удалось создать самостоятельной светской философии, то результатом их разрыва с богословием и вообще с церковными доктринами была полная секуляризация мысли, которая имела благотворное влияние на другие сферы их деятельности. Так, многочисленные этические трактаты гуманистов и их дидактическая беллетристика проникнуты тою мыслью, что человек по природе существо нравственное и что на лучших сторонах нашей природы должна быть построена новая этика. Самое содержание морального учения гуманистов отличается индивидуалистическим характером и сводится к проповеди права личности на широкое удовлетворение всех ее потребностей и на полное развитие всех ее свойств. Гуманистам не удалось выработать долговечной этической системы и, что еще важнее, не удалось найти морального авторитета. Их этический индивидуализм под влиянием реакции против аскетизма и в теории заходил иногда слишком далеко; кроме того, современные нравы и положение гуманистов, находившихся в зависимости от меценатов, весьма невыгодно отразились на их морали, и в гуманистической литературе встречается иногда открытая проповедь безнравственности в индивидуальных и политических отношениях. Тем не менее несомненную заслугу гуманистов составляет секуляризация этики как науки и признание прав личности на всестороннее развитие в предписаниях практической морали. Эта последняя сторона гуманистической нравственности особенно благотворно повлияла на школу. Средневековая школа была проникнута аскетическим духом, что вызывало враждебное отношение к ней гуманистов и их стремление противопоставить ей новые педагогические требования; кроме того, многие гуманисты были педагогами по специальности. Этим объясняется обилие трактатов, которые все проникнуты одним духом: воспитание должно быть основано на изучении индивидуальных свойств ребенка, должно готовить его к жизни, а для этого необходимо развивать все хорошие духовные и физические стороны его природы. Эти педагогические теории были положены в основу гуманистической школы, и мантуанский педагог Витторино да Фельтре, назвав свою школу casa giocosa (радостный дом), сделал первую и весьма удачную попытку их практического осуществления.
Особенно наглядно выражаются особенности итальянских гуманистов в их политических теориях. Вначале они настроены очень патриотически; их идеалом является объединенная Италия, а некоторые, в виде исключения, мечтают даже о восстановлении прежнего господства Рима над миром. Средневековым учреждениям — папству и империи — и политическим формам вообще они не придают абсолютного значения. Если Петрарка возлагал большие надежды на Карла IV, то имел в виду исключительно его индивидуальные свойства. Вообще, между итальянскими гуманистами не было ни гвельфов, ни гибеллинов в средневековом смысле; также мало верили они в возможность реставрации античных порядков. В основе их политических воззрений лежали вера в могущество отдельной личности в установлении общественных порядков и наблюдения над современной действительностью. Те гуманисты, которые верили в возможность объединения Италии, ожидали осуществления этого идеала от отдельной личности: сначала от Роберта Неаполитанского, Кола ди Риенцо, Карла IV, потом от Висконти и от Медичи. Эта же вера в личность в связи с наблюдениями заставляла большинство гуманистов предпочитать монархию республике, и притом монархию абсолютную: происходившая у них на глазах внутренняя борьба падающих республик приводила гуманистов к убеждению в большей жизненности монархии и внушала презрение к закону, который одинаково попирался и в республиках, и в тираниях. Те немногие гуманисты (почти исключительно флорентинские), которые защищают республику, нападают не принципиально на монархию, а только на ее современных представителей, попирающих свободу и все права личности. Но наблюдение над действительностью у некоторых гуманистов подрывало веру и в отживающие республиканские формы, и в благотворность тирании, и в возможность объединения Италии, и даже в политическое всемогущество личности. Вследствие этого с самого начала среди гуманистов возникает направление, проповедующее политический индифферентизм и даже космополитические тенденции. Все эти разнообразные политические течения проникнуты общим всем гуманистам демократизмом, который, однако, не идет далее отрицания сословных привилегий. Исходя из своего основного воззрения на человеческую природу, почти все гуманисты, кроме венецианских, не допускают никакой справедливой разницы между людьми, кроме различия в нравственных и умственных свойствах, и в силу этого резко нападают на аристократию; но идея народовластия им совершенно чужда: наоборот, большинство из них относится к грубой и невежественной толпе с открытым презрением. Итальянским гуманистам не удалось выработать стройной политической системы, если не считать макиавеллизма; тем не менее их заслуга заключается в том, что их политические трактаты в новое время положили основание политике как науке и как искусству, а их борьба против аристократии и сословных различий вообще во имя индивидуальных свойств представляет первую попытку теоретического обоснования политического равенства.
Культурный рост личности имел, между прочим, следствием признание важности стремления человека к знанию, а секуляризация мысли давала полную свободу этому стремлению — и Г. создал самостоятельную и свободную науку. Первые гуманисты, как Петрарка, отдавая неизбежную дань прошлому, еще ставят науку в прямую и косвенную зависимость от религии: изучение языческой поэзии, философии и науки необходимо потому, что оно внушает уважение к истинной религии, и потому еще, что оно ведет к самопознанию и добродетели, а следовательно, к спасению. Из этой религиозной санкции науки они делают и дальнейший вывод: если цель науки — самопознание, то ее главный объект — человек. Позже эта внешняя санкция науки секуляризировалась: гуманисты отождествляют науку с добродетелью и на этом основании выделяют себя из толпы, а затем стремление к знанию, как одна из важнейших потребностей человечества, признается и само по себе за высокое благо. Сделавшись самостоятельной и свободной, гуманистическая наука, делавшая первые шаги под влиянием борьбы с схоластикой, с самого начала носит критический характер. Этот критицизм повел к выработке научных методов, причем первою школой послужило здесь изучение классической древности. Ввиду важности для гуманистов античной литературы, ее изучение сделалось настоящей страстью: собирание древних рукописей считалось делом почти государственной важности; государи, республиканские правительства и частные люди основывали публичные библиотеки; знатоки классической латыни и особенно редкие учителя греческого языка нарасхват приглашались городами и частными людьми; ради изучения греческого языка гуманисты отправлялись в Византию. При таком положении дела известное увлечение формальной стороной античной литературы было неизбежно: некоторые — правда, весьма немногие, гуманисты, как, напр., Траверсари — не шли дальше этого: большинство, не ограничиваясь формой, придавало ей весьма существенное значение, так что хорошее знание древних языков считалось самими гуманистами признаком принадлежности к созданному ими движению. Но из этого нельзя заключать, что они презирали родную речь. Правда, они писали преимущественно по-латыни, а иногда даже по-гречески, и старались усвоить себе чисто классический стиль. Но, во-первых, многие из бесспорных гуманистов, как Бруни, Л. Б. Альберти и др., писали и по-итальянски, когда имели в виду более широкий круг читателей; во-вторых, употребление латыни в качестве учено-литературного языка было средневековой традицией, к которой только примкнули гуманисты, и их попытки заменить средневековую латинскую речь классической были не слепым подражанием античной старине, а тем же стремлением к изящной форме, которое с таким блеском выразилось в искусстве Ренесанса. Результатом этого интереса к формальной стороне древней литературы был целый ряд важных работ по латинской орфографии (Гаспарино да Барпицца, Гварино Веровезе, Тортелло), реформа школьной латинской грамматики и попытки построить ее на научных основах (труды П. К. Дечембрио, Гварино, Перотти и в особенности Баллы, а по греческой грамматике — М. Хризолора, Ф. Газы и К. Ласкариса), а также несколько сочинений по метрике (П. П. Верджерио и Перотти). С увлечением изучая форму древних писателей, гуманисты находили главный интерес в их содержании, которое они критиковали с разных точек зрения. Уже самое желание точно и правильно понять автора приводило к критике: для этого нужно было не только хорошо изучить язык, но и восстановить подлинный текст сочинения, дошедшего в одной или нескольких искаженных рукописях — и гуманисты с самого начала движения занималась этим делом, развивая на нем наклонность к критицизму. С этой эпохи ведут начало критические издания латинских авторов и разнообразные комментарии к ним. Наконец, гуманисты впервые предъявили строго научные требования к переводам. Переводы на национальный язык встречаются редко, но с самого начала движения менее доступные греческие писатели усердно переводятся на латинский язык, причем ранним переводчикам приходилось преодолевать своеобразные трудности. Так, средневековый латинский Аристотель был не переводом, а переделкой, приспособленной к современным богословским понятиям, и когда Бруни впервые дал точный перевод его сочинений, то ему пришлось выдержать горячую полемику с богословами, которые, признавая точность перевода, объявляли тем не менее подлинного Аристотеля не настоящим, так что Бруни в особом трактате ("De recta interpretatione") формулировал условия совершенного перевода. Гуманистические переводы преследовали еще одну цель, весьма характерную для ранних периодов движения: стремясь придать науке нравственную санкцию, гуманисты переводили древних авторов с целью назидания и поэтому особенно останавливались на Плутархе, обстоятельно разъясняя в предисловии дидактический элемент своей работы.
Уже в чисто филологических работах обнаруживается связь научной деятельности гуманистов с их основным настроением. Этой же связью определяется степень их активного интереса к различным отраслям знания: чем ближе касается человека известная наука, тем более занимает она гуманистов. Поэтому с самого начала движения история становится любимым предметом их научной деятельности; но первые гуманисты понимают ее весьма односторонне: история для них — агрегат биографий, а ее цель — воспитание индивидуальных добродетелей. С этой точки зрения древняя история, богатая примерами личной доблести, представлялась особенно поучительной; уже Петрарка начал писать римскую историю в биографиях, и последующие гуманисты шли по его стопам. Такое узкоиндивидуалистическое понимание истории имело хорошую сторону: интерес к биографии имел то последствие, что уже в XV ст. этот отдел историографии доведен до значительного совершенства (биография последнего Висконти, написанная Дечембрио). Вскоре взгляд на историю расширился, ее цель стала пониматься глубже: объектом истории признают не только отдельного человека, но и государство, а ее назидательность видят в замене ею политического опыта. Предметом исторического изучения становится не только античный мир, но также средние века и более близкое прошлое; в этом же направлении действовало желание меценатов прославить прошлое своих фамилий и своих владений. Уже в 1-й половине XV в. Дечембрио написал сочинение о римской магистратуре, а Бруни — историю Флоренции, предпослав ей специальную работу на греческом языке о флорентийских учреждениях. Тот же автор положил начало историческим мемуарам, записав современные ему события, часто на основании непосредственных наблюдений. За этим следуют продолжение флорентийской истории Бруни, написанное Поджио, сочинение П. П. Верджерио о Каррарах, Декады Биондо, первый крестовый поход Аккольти, история пап Платины, история Фердинанда Арагонского Валлы и мн. др. Родоначальником исторической критики был Петрарка, доказавший подложность одного письма, приписываемого Цезарю; но у него самого и его ближайших последователей эта критика еще очень элементарна, чаще всего ограничивается простым сопоставлением разногласящих источников и редко идет далее скептицизма. Уже Бруни делает значительный шаг вперед: его письма о начале Мантуи и о происхождении Цицерона — чрезвычайно разносторонний анализ источников. Он очистил историю Флоренции от средневековых и античных басен и считал необходимым написать новые биографии Аристотеля и Цицерона, так как имевшиеся казались ему пристрастными. С этих пор исторические сочинения гуманистов, оставаясь еще долгое время под формальным влиянием Ливия и Фукидида, заключают уже в себе все элементы новой научной историографии. На юриспруденцию итальянские гуманисты имели только весьма общее и косвенное влияние, и обнаружилось оно значительно позже. Гуманисты непосредственно не интересовались правом, ни современным, ни римским. Современные юристы казались им обыкновенными схоластиками, и с ними они вели непрерывную и ожесточенную борьбу; к законам вообще, включая сюда и римские, они чувствовали пренебрежение. Тем не менее их филологические работы, их исторические и философские интересы, свойственный им критицизм, который они особенно изощряли в политике с юристами, в конце концов благотворно подействовали на развитие научной юриспруденции. Также косвенное, хотя и более непосредственное влияние имело гуманистическое движение на естественные науки. Уже первые гуманисты обнаруживают любовь к природе и почти религиозное благоговение перед ее красотами, и эта черта проходит красной нитью через все движение; но оно отразилось прежде всего и сильнее всего на искусстве (см. Ренессанс) и на поэзии; затем развившаяся страсть к путешествиям повлияла на развитие географии, по которой писали гуманисты уже в XV в. ("Описание Крита" Буондельмонти, "Italia illustrata" Биондо, "Космография" Пикколомини); наконец, среди самих гуманистов появляются натуралисты, как Л. Б. Альберта. Наряду с философией и наукой, а иногда даже выше их гуманисты ставили поэзию, в которой Петрарка и его ближайшие последователи видели моральное назидание в аллегорической форме; поэтому все гуманисты называли себя поэтами и весьма многие из них писали стихи. Поэтические произведения гуманистов распадаются на две категории: латинские, составлявшие по форме подражание древним, и итальянские, продолжавшие средневековую литературную традицию. Воспроизводя все формы античной поэзии, от эпоса до драмы, гуманисты влагали в них новое содержание. Так, уже Петрарка, воспевавший в эпической поэме "Африка" Сципиона Африканского, в эклогах изображал современную действительность; позже гуманисты обрабатывали почти исключительно современные темы; но поэзия по большей части совершенно отсутствует в их произведениях, кроме лирики. Существеннее и важнее изменения, внесенные ими в национальную литературу. Петрарка и Боккаччио не только оказали сильное влияние на развитие итальянского стихосложения и прозы, но изменили самое отношение к сюжету. Интерес к человеку развил наблюдательность к своей и чужой психической жизни; лирика сделалась точным изображением внутреннего мира человека, а в произведениях Боккаччио встречаются первые образцы психологического романа. В конце движения латинская поэзия постепенно исчезает, и в произведениях Тассо и Ариосто итальянская поэзия по художественности приближается к античным образцам, вполне сохраняя национальный характер в форме и содержании.
Перерабатывая унаследованную культуру в духе новых индивидуальных потребностей, гуманисты не оставались только теоретиками, но и практически проводили в жизнь свои воззрения. Светский ученый, кроме практических врачей и юристов-практиков, — исключительное явление в средние века, и гуманистам, порвавшим с монастырем, приходилось создавать себе новое общественное положение. Выходя по большей части из средних и даже низших классов городского населения, они или принимали духовный сан, чтобы иметь какие-нибудь доходы, оставаясь чисто светскими людьми по жизни и убеждениям, или добивались университетских кафедр, или открывали свои школы, или, чаще и охотнее всего, поступали на службу к частным лицам, к республиканским правительствам, к государям и в папскую курию. Являясь выразителями назревших общественных потребностей, гуманисты скоро приобрели широкое влияние, которым они пользовались для распространения своих воззрений и вкусов. Средством для этого служили публичные речи, переписка и инвективы. Уже в XIV ст. развился обычай сопровождать речами дипломатические сношения и все более или менее важные акты внутренней жизни государства, что заставляло правительства приглашать на службу гуманистов. Позже появляется мода произносить речи на домашних торжествах — и гуманист являлся в таких случаях или почетным гостем, или наемным оратором. Гуманистические речи не только защищали интересы мецената или прославляли его, но служили средством распространения в обществе новых взглядов и новых вкусов. Обыкновенно эти образцы красноречия собирались, перечитывались и имели значение философской, ученой и политической публицистики. Такое же значение имела гуманистическая эпистолография. Уже Петрарка при жизни собрал и издал свою частную переписку; его примеру следовало большинство гуманистов. Личные дела, кроме самых интимных, не исключались, потому что они могли служить средством самовосхваления в благовидной форме; но главное содержание переписки составляла пропаганда гуманистических воззрений, а иногда письма носят характер настоящей передовой статьи по политическому вопросу. Чтобы произвести более сильное впечатление, гуманисты прибегали к инвективе, т. е. к памфлету, а чаще к пасквилю. Обыкновенно инвективы писались гуманистами друг против друга; но иногда они выходили за пределы личных отношений. Так, Петрарка написал инвективу против одного французского кардинала, противодействовавшего возвращению пап из Авиньона в Рим; Верджерио — против Maлатесты, сбросившего статую Вергилия, и против ростовщиков; Поджио — против антипапы Феликса и Базельского собора; даже знаменитая критика Дара Константина, написанная Валлою, имела характер инвективы. Гуманисты создают новый общественный класс — светскую интеллигенцию, а их речи, письма и инвективы служат органами руководимого ими общественного мнения и являются протопипом новой публицистики.
Несмотря на блестящий успех, гуманистическое движение не успело приобрести прочной почвы в Италии вследствие недостатков, заключавшихся отчасти в миросозерцании гуманистов, отчасти в их общественном положении. Совершив переворот в воззрениях образованного общества, Г. не был в состоянии проникнуть в массу, не сохранил для интеллигенции связей с народом, заключающихся в религии и патриотизме, и остался без твердых корней на поверхности итальянского общества. С другой стороны, религиозный индифферентизм и космополитические тенденции ненадолго удовлетворили и образованные классы: гуманистам не удалось заменить средневековых религиозно-моральных учений твердой этикой и прочной философской доктриной, необходимость в которых чувствовалась особенно живо в конце XV и в XVI в., когда Италии приходилось испытывать тяжесть иноземного нашествия, а за Альпами началось могучее религиозное движение, нашедшее отголосок почти во всей Европе. Неустойчивость гуманистической морали резко обнаружилась и на самих представителях движения. Реакция против аскетизма во имя потребностей человеческой природы разнуздывала чувственность и в практической жизни, и в поэтических произведениях и даже в моральных теориях; стремление к славе часто извращалось в необузданное тщеславие и самохвальство; развращающее положение на службе у меценатов заставляло кривить душой и писать по заказу. В силу всего этого гуманистическое движение заглохло в Италии к концу XVI в.; но созданный им культурный переворот не ограничился родиной Г., а распространился за Альпы. Движение захватило Германию, Англию, Францию, Испанию и даже Польшу, причем в каждой стране оно имело местные особенности.
Немецкий Г., сохраняя основные черты движения, отличается от итальянского прежде всего более интенсивным патриотизмом. Немецкие гуманисты считают одной из главных своих задач — "выгнать варварство из Германии" и "вырвать науку у римлян". С этой целью они усердно переводят классиков на родной язык, отыскивают памятники нем. старины, основывают школы, учреждают ученые общества для изучения прошлого, пишут исторические сочинения, учебники и памфлеты в патриотическом духе (труды Цельтеса, Вимпфелинга, Пиркгеймера, Бебеля и других). Их полит. идеал — единство Германии, — сходный в основе с стремлениями первых итальянских гуманистов, отличался большей определенностью, находил больше сочувствия и понимания в нем. нации. Они хотели средневекового императора сделать политич. вождем нации и во имя этого боролись с крупными феодалами, с папою, с духовенством. Нем. гуманисты, как Гуттен, могли стать во главе движения, тогда как их итальянские единомышленники, не имея определенного представителя итальянского единства, служили силам, враждебным объединению. Другая особенность нем. Г. — религиозность его представителей, которая внушила им интерес к Священному Писанию, помогла различить католицизм и христианство и примирить с последним новые потребности. Хорошим знакомством с древними язык. они воспользовались для критического установления текста и толкования Писания; гуманистический критицизм они с полной последовательностью приложили к церковным учениям; усвоив новый взгляд на человческую природу, они примирили его с Писанием и сделали Библию оружием в борьбе против средневекового аскетизма, а разум — авторитетным судьей в делах веры. В силу этого в Германии борьба против папства и монашества велась гораздо смелее, чем в Италии, где, кроме того, общественное положение связывало гуманистов с папой и прелатами. С другой стороны, религиозность связывала немецких гуманистов с массой и, кроме того, делала их союзниками реформации и предшественниками деизма.
В других странах местное гуманистическое движение имело менее значения. Во Франции до конца XV в. нет крупных деятелей в этом направлении; позже следы переворота обнаруживаются в искусстве, литературе и науке, причем эти поздние гуманисты, подобно нем., стоят в тесной связи с национальностью и церковным движением. Произведения Ронсара и Плейяды, "Дафнис и Хлоя" Амио и в особенности Рабле, подобно Тассо и Ариосто, являются более результатом движения, чем его проявлением; то же самое в науке — Скалигеры, Казобон и Сомэз, Герсон, Дальи и Клеманж, а позже Де-Ту и Де-Без стоят в связи с церковным движением. В Англии гуманистическое движение развивалось слабо и медленно и было отодвинуто на задний план реформацией. Только при Елизавете обнаруживается более значительное влияние Г., и еще позже гуманистический дух проникает в некоторые протестантские секты и одушевляет многие произведения Мильтона. В Испании, Венгрии и Польше Г. был заносным явлением, причем на Пиренейском полуо-ве новое движение, оживив местную литературу, заглохло среди религиозного фанатизма, а в Венгрии и Польше вызвало самостоятельное научное движение. Внешняя история гуманизма.
В Германию гуманистическое движение проникало из Италии различными путями, и его влияние началось очень рано. Уже у Петрарки были друзья в Германии (канцлер Карла IV Иоган Неймарктский и др.); в XV в. немцы знакомятся с движением трояким способом: на соборах Констанцском и Базельском, куда приезжали из Италии гуманистические прелаты и их секретари из гуманистов, непосредственным изучением новой науки в Италии (Людер, Карох, Рейхлин и др.) и пропагандою итальянских гуманистов в Германии. После Констанцского собора на службу к императору Сигизмунду поступил П. П. Верджерио; но настоящим апостолом Г. в Германии был Энеас Сильвио Пикколомини, поступивший на службу к Фридриху III после Базельского собора. Под его влиянием возникает гуманистическое движение в Вене (Рудерер, Зонненбергер и др.) и в других местах тогдашней Германии (Туссек Рабштейн и др.). С конца XV ст. начинается расцвет нем. Г. В различных пунктах Германии появляются меценаты, собирающие при своих дворах новых ученых и поэтов. Таков Альбрехт Майнцский (при его дворе Eitelwolf von Stein, одно время Гуттен и др.), Фридрих Мудрый Саксонский (при нем Спалатин и др.) и Эбергардт Бородатый Вюртембергский (у него Тюнгер и др.). В некоторых пунктах возникают гуманистические школы. Дрингенберг основал такую школу в Шлеттштадте, Гегиус — в Девентере, Рудольф ф.-Ланген — в Мюнстере, и из этих рассадников нового просвещения вышел целый ряд гуманистов. Труднее проникало движение в университеты. Людер враждебно встречен был в Гейдельберге и Лпц., где не имел успеха и Карох; позже в Кельне гуманист Генрих-фон-Буш вынужден был вести ожесточенную борьбу с защитником старины Ортуином Грацием. Но мало-помалу гуманисты водворяются и в унив. Так, в Эрфурте, негостеприимно встретившем Лютера, позже появляются гуманистические профессора (Трутфеттер, Муциан Руф и др.), а в некоторых новых унив., возникших в эту эпоху — в Базельском основанном Пием II, и в Тюбингенском, основанном Сикстом IV, — с самого начала преподают гуманисты (в Базеле Гейнлин и Лапид, в Тюбингене — Генрих Бебель). Наконец, во многих городах образуются самостоятельные гуманистические кружки, имевшие широкое влияние. Так, в Страсбурге многие гуманисты группировались около Вимфелинга (Себ. Брант и др.), в Аугсбурге — около Пейтингера, в Нюрнберге — около Пиркгеймера. Члены некоторых кружков, а также отдельно действующие гуманисты, составляли, кроме того, ученые общества (Sodalitates litterariae), из которых особенно замечательны Дунайское (Куспиниан и др.) и Рейнское (Пейтингер, Дальбург, Рейхлин и др.). Учение Лютера произвело раскол среди гуманистов: одни безусловно его приняли (Меланхтон), другие находили его слишком радикальным (Эразм), третьи — недостаточно решительным и последовательным (Гуттен). Кроме этого внутреннего распадения, Г. и по другим причинам уступил место реформации: она шире и глубже захватила немецкое общество, взволновала массы и повлекла за собою ожесточенную политическую и социальную борьбу.
В Венгрии, куда достигало уже влияние Пикколомини, главными проводниками Г. были Витец, канцлер Матвея Корвина, и Ян Панноний, оба получившие образование в Италии. В Англии имел друзей Петрарка (Richard о' Angerville); Чосер и Лидгат были хорошо знакомы с латинскими и итальянскими произведениями первых гуманистов; у Генри Бофора, еп. винчестерского, находился на службе Поджио, с которым он познакомился в Констанце; герцог Глостер стоял в сношениях со многими гуманистами; Дечембрио переводил для него Платона. Наконец, несколько англичан изучали новую науку в Италии под руководством гуманистов (Типтофт, Грей, Фри и др.); но до XVI ст. все эти связи не имели значительных результатов. То же самое можно сказать относительно Франции. Хотя уже между франц. членами авиньонской курии у Петрарки были почитатели (Талейран и др.) и даже противники, способные бороться с ним одинаковым оружием; хотя между Францией и Италией не прерывались постоянные сношения; тем не менее влияние итальянского Г. было весьма слабо. Интерес к древности или носил формальный характер (Жан из Монтрейля), или он выразился религиозными потребностями (Клеманж и др.). Сорбонна была чужда Г., и среди франц. королей до XVI в. не было меценатов в новом духе. В Испании и Португалии только спорадически встречаются почитатели итальян. гуманистов (Фернандо-дель-Диас и др.), хотя Альфонс Арагонский, завладев Неаполем, образовал при своем дворе гуманистический кружок. Таким образом, Г. как самостоятельное движение существовал только в Италии и Германии; в других странах его влияние усиливается только в XVI в.; но оно действует параллельно с религиозными течениями, и внешняя история Г. сливается с историей реформационного движения.
Литература: Vespasiano da Bisticci, "Vite di nomini illustri del secolo XV" (Фл., 1859); Voigt, "Die Wiederbelebung des classischen Alterthums oder das erste Jahrhundert des Humanismus" (2-е изд. Берл., 1881); Barckhardt, "Die Cultur der Renaissance in Italien" (4 изд. Лпц., 1885); Symonds, "Renaissance in Italy" (Л., 1877-81); Guerzoni, "Il primo Rinascimento" (Верона, 1878); Janitschek, "Die Geselschaft der Renaissance in Italien und die Kunst" (Штутгарт, 1879); Gebhart, "Les origines de la Renaissance en Italie" (П., 1879); его же, "La Renaissance italienne et la philosophie de l'histoire" (П., 1885); Geiger, "Renaissance u. Humanismus in Italien u. Deutschland" (Берл., 1882); Körting, "Die Anfänge der Renaissancelitteratur in Italien" (Лпц., 1884); Корелин, "Ранний итальянский Г. и его историография" (М., 1892). M. Корелин.