- Смолоду "был красавчик, кровь с молоком: "кофту да юбку, так больше бы походил на барышню, чем все сестры", - говорил про него отец. С шестнадцати лет Степан Михайлович определил его в военную службу; "почти год находился бессменным ординарцем при Суворове"; после того, как немец-генерал (Трейблут) "жестоко отколотил его палками", вышел в отставку с чином 14 класса "для определения и статским делам"; был определен отцом в Верхний Земский Суд, где Алексей Степанович "усердно и долго служил и был впоследствии прокурором". Человек смиренный, застенчивый и стыдливый, как деревенская девушка, "сроду" не пивал ничего, кроме "воды". По словам Алакаевой, "человек не отшлифованный, деревенский, ничему не ученый, и больно уж смирен в публике". У старика Зубина об Алексее Степанович "как-то составилось понятие, как о человеке самом ничтожном". "Простенький, не дальний, по мнению всех, деревенский дворянчик". "Совершенный невежда, ничего не читавший, кроме двух-трех глупейших романов, до которых был охотник"; интересы Алексея Степановича "не простирались далее ловли перепелов на дудки и соколиной охоты". Сочинять письма совершенно не умел и, когда старался, писал "витиевато", заимствуя фразы из "тогдашних романов". Отцу, прося согласие на брак, писал: "не могу преступить воли вашей и покоряюсь ей: но не могу долго влачить бремя моей жизни без обожаемой мной Софьи Николаевны, а потому в непродолжительном времени смертоносная пуля скоро просверлит голову вашего несчастного сына". От письма, написанного, по просьбе невесты, к ее родственнику у последней "кровь бросилась ей в голову, и потом слезы хлынули из глаз"; невеста сама "написала черновое" и попросила Алексея Степаныча переписать, на что он "охотно согласился". В обществе с первого взгляда казался "дурачком", не умел ни наблюдать, ни "сказать двух слов", светских приличий "не знал и не понимал"; был "неловок, застенчив, смешон, жалок", умел только "краснеть, кланяться и жаться в угол или к дверям, далее от светских говорунов, которых просто боялся, хотя поистине многих из них был гораздо умнее", но его "ум и чувства были погружены в непробудный сон"; понятия Алексея Степановича были ограничены, интересы мелочны, но у него были "природный, здравый смысл", "честность" и "мягкая доброта". Он не умел притворяться, был скромен, чистосердечен и неиспорчен светом и совершенно не самолюбив. Сделав через Алакаеву предложение Софье Николаевне, испугался, как взглянет на это товарищ наместника (отец Софьи Николаевны). "Ну, если ему не понравилось намерение чиновника Верхнего Земского Суда, 14-го класса, жениться на его дочке? Если он сочтет дерзостью такое предложение да крикнет: "Как ты осмелился подумать о моей дочери? По тебе ли она невеста? Посадить его под караул, отдать под суд..." Отца он больше боялся, чем любил "и не привык открыто говорить с отцом". "Самостоятельности" не имел вовсе. "Человек самого слабого и кроткого нрава". "Дерзкая мечта о женитьбе на Софье Николаевне испугала его самого, но любовь возмутила ему голову". Сделать предложение сам не решился и во время отсутствия Алакаевой, которая поехала за него к Софье Николаевне, "на влюбленного напал такой страх, такая тоска, что он принялся плакать и, наконец, утомленный слезами, заснул". На приглашение Зубина явиться к нему вошел, "едва переводя дух от робости", "отвесил низкий поклон и стал у дверного косяка". Получив согласие отца Софьи Николаевны, "он бросился в ноги Николаю Федоровичу, целовал его руки, плакал, рыдал как дитя, едва не упал в обморок от избытка счастья, которое до последней минуты казалось ему недостижимым". Невесте отвечал с подобострастием, "что все желания Софьи Николаевны для него закон и что его счастье будет состоять в исполнении ее воли". После смерти отца отвечает матери, что "из ее воли не выйдет". "Был очень озабочен своим вступлением в должность полного хозяина", однако скоро "занялся хозяйством с утра до вечера", хотя сначала в хозяйстве не много понимал, не отличая "ржаные клади" от "яровых", но всегда "любил деревню". Осматривая, по приказанию тетушки ее имение, "не брал на себя никакой власти" и только приехал "осмотреть хозяйство и обо всем донести". - "Я, братец, - говорил Алексей Степанович старосте, - тебе ничего не приказываю, а говорю только, не рассудишь ли ты сам так поступить? Я и тетушке донесу, что никаких приказаний тебе не давал, и ты на меня не ссылайся". С крестьянами добр и ласков. Приветствовал жнецов, говоря "Бог на помощь!", расспросил людей, не тяжело ли им? На предложение старосты сделать "лишний сгон", сказал, что "крестьянам ведь также нужно убираться и что отнять у них лишний день в такую страдную пору дело не хорошее". Увидя "старого и хворого "засыпку" Василия Терентьева на работе, сказал старосте, что его "надо было бы оставить от старичьих работ и не наряжать в засыпки" и, когда староста стал возражать, "с сердцем" заступился за "больного дедушку", но прогнать старосту не решился и даже на просьбы Софьи Николаевны ответил: "не вмешивайся не в свое дело, ты все дело испортишь, ты все семейство (Терентьева) погубишь…" "Житейская мудрость" говорила Алексею Степановичу, что "добрых людей на свете мало", а "свой своему поневоле брат"; он сам "больше всего любил свое Багрово", свой дом, своих родных, и искренно удивлялся как его жена может не разделять его чувств.
Сильная радость и горе у Алексея Степановича всегда "выливалась в слезах" - тогда он "всегда плакал как ребенок". Получив известие о смерти государыни (Екатерины II) "даже заплакал", но вечером поехал на бал к губернатору (В.) "так как все решили, что нельзя не ехать". - "Не стало вашего дедушки!" - сказал Алексей Степанович детям после кончины отца и "горько заплакал", но "лег и в ту же минуту заснул". Узнав о кончине матери, "побледнел, весь задрожал" и "плакал навзрыд более часа, как маленькое дитя" и в слезах заснул на груди жены; на могиле матери "как исступленный, обнял руками сырую землю, да так и замер", но беспричинной тоски жены не понимал и "убедился на той мысли", "что это одно воображение". "Мужество и энергия его прорывались редко, но тогда он был способен на всякое самоотвержение, на всякий отчаянный поступок, пожалуй, на геройство". Тихий и терпеливый - Алексей Степанович "во гневе был страшен". "Природа и охота" навевали на Алексея Степановича "сладкие впечатления". "Зеленая, цветущая, душистая степь приводила его в восхищенье", "поглощала все его вниманье". Об охоте он мог вести "бесконечные разговоры", "людям вверялся слепо", но "не мог доискаться видимой, понятной для него причины в их поступках"; поступки ясные долго не мог себе объяснить: "больных без болезни, огорченных без горя, или наоборот, заболевающих от беспричинной грусти и грустных от небывалой или незаметной болезни - он не встречал во всю свою жизнь".