Dixi et animam meam levāvi
Я сказал и тем спас свою душу.
Естественно, что рабочая масса знать не хочет этих школ; она идет в пролетарские читальни, занимается обсуждением вопросов, непосредственно затрагивающих ее собственные интересы. И тогда самодовольная буржуазия изрекает свое Dixi et salvavi и с презрением отворачивается от класса, который "предпочитает солидному образованию неистовые выкрики злостных демагогов".
Вы пишете мне, что должны написать рецензии на "Отцов и детей".Прекрасно! Пусть одна из них будет сдержанной и строгой - но выразите в ней Ваше недоумение и удивление по поводу того, что молодое русское поколение восприняло образ Базарова как обидную карикатуру, как клеветнический памфлет. Больше того, укажите на то, что я задумал этого молодца даже чересчур героически идеализированным (так оно и есть) и что у русской молодежи слишком чувствительная кожа. Из-за Базарова забросали меня таким количеством грязи и гадостей (и продолжают забрасывать), так много оскорблений и ругательств пало на мою голову, обреченную всем духам ада (Видок, купленный за деньги Иуда, дурак, осел, гадина, плевательница - это самое меньшее, что обо мне говорилось), - что для меня было бы удовлетворением показать, что другие нации смотрят на это дело совсем иначе. Я осмеливаюсь просить Вас о такой рекламе - потому что она полностью соответствует истине и, конечно, нисколько не противоречит Вашему убеждению. В противном случае я не стал бы Вас беспокоить. Если Вы пожелаете исполнить мою просьбу, то сделайте это поскорее, чтобы перевод наиболее важных мест этой рецензии я мог добавить к моим литературным воспоминаниям, которые должны скоро выйти. Dixi et animam meam salvavi.
Вероятно в ближайшие дни Вы получите только что вышедшую книгу моего друга Флобера "La Tentation de Saint Antoine"; я выслал ее Вам и хотел бы горячо рекомендовать ее остроумному и глубокому критику Г. аугсбургской "Allgemeine Zeitung". По моему мнению, это выдающееся произведение; если Вы, как я надеюсь, согласитесь с моим мнением - а также сочтете достойным труда обсудить это литературное явление - то этим Вы очень обрадуете моего друга - а я был бы Вам весьма благодарен. Итак - dixi et animam meam salvavi.
Оба они решительно отвергали насилие, когда дело касалось их лично. У Бруно это было своего рода аристократическим высокомерием - И он и Жюльен считали, что насилие по сути дела есть посягательство на свободу духа, и не желали быть соучастниками подобного преступления - Но поскольку подлинная битва для них разыгрывалась в области духа, самое важное было спасти этот дух... "Salvavi animam meam".