"БОЙ"

«БОЙ», стих. раннего Л. (1832). Его содержание — фантастич. картина боя враждующих «сынов небес». Предполагают, что непосредственным толчком к созданию этого стих. послужило зрелище грозы. Эту интерпретацию подтверждает одна из записей автобиографич. характера (1830): «...я один раз ехал в грозу, куда-то; и помню облако, которое небольшое, как бы оторванный клочок черного плаща, быстро неслось по небу; это так живо передо мною, как будто вижу»; ср. также «воздушных два бойца» (в «Бое») и след. отрывок той же записи: «...я любил смотреть на луну, на разновидные облака, которые в виде рыцарей с шлемами теснились будто вокруг нее» (VI, 386). В записи 1830 намечены пути метафорич. изображения пейзажа с грозой (в отличие, напр., от стих. «Гроза», 1830). В «Бое» поэт опирается на те же формы образности («черный плащ», «рыцари»), но возводит их на новый уровень, облекая библ. ассоциациями и создавая на их основе целостную картину столкновения «сынов небес».В юном воине «Боя», одетом в светлые, серебристые одежды, угадывается архистратиг Михаил, главный воитель, вождь небесной рати, именуемый в ветхо- и новозаветных текстах «князем снега, воды и серебра» (изображение его Л. мог видеть, в частности, на иконе, имевшейся в доме Е. А. Арсеньевой). Л., однако, отказывается от библ. фразеологии, от именования враждующих сил (поэту достаточно неопределенных указаний: «сыны небес», «воздушных два бойца») и от ортодоксально религ. интерпретации самого поединка и его исхода, не допускающей сомнения в конечном торжестве тех, кто сражается на стороне бога. Герой стих. первоначально убежден в превосходстве темных сил («И видя злость противника второго, / Я пожалел о воине младом»); исход поединка выясняется лишь в финале: «...Но вихорь отступил перед громами, / И пал на землю черный конь».Стих.«Бой» интересно своей словесной живописью. Резко выдвинут на первый план эстетич. смысл контраста света и тьмы: светлый всадник «серебряной обвешан бахромою», его противник — «в одежде чернеца», на «черном коне». Стилистич. особенности описания воздушного сражения свидетельствуют об обращении к поэтич. традиции волшебной сказки («И кони их ударились крылами, / И ярко брызнул из ноздрей огонь»).Поэтика «Боя» сопоставима с церковнослав. традицией. В отличие от Библии, где «бесплотные силы» ускользают от человеческого восприятия, к-рое при экстазе — в пророческих состояниях — имеет в основном акустич. природу (ср. Апокалипсис 12, 7—10), в «Бое» образность переключена в сферу визуального: «Вдруг поднял он концы сребристого покрова, / И я под ним заметил — гром». Конкретизация библ. сюжетов — обычный прием визант. поэтики, перешедший в церковнослав. гимнографию, хорошо известную современникам Л. (ср. в Октоихе песнопения бесплотным силам или минейную службу архистратигу Михаилу, совершавшуюся на именины Л.). Образность «Боя», однако, не имеет прецедентов в гимнографии.Крылатый конь греч. мифа Пегас (от πηγη — «источник» или πηγος — «сильный», а затем также и «белый», см. Chantraine P., Dictionnaire étymologique de la langue grecque, t. 3, P., 1974, p. 894) в раннехрист. символике был связан со светом; он появился в рус. иконописи 16—18 вв. как атрибут архистратига Михаила, победителя тьмы. Но в «Бое» таких коней два, причем один из них черный, с черным всадником. Сам всадник, носитель зла, по-своему прекрасен, а это — немыслимый в рамках византийско-рус. церковности признак эстетики романтизма, в дальнейшем творчестве Л. развившийся в концепцию поэмы «Демон».Автограф — ИРЛИ, тетр. XX. Впервые — «Сев. вестник», 1889, № 3, отд. I, с. 94—95 и Соч. под ред. Висковатого, т. 1, 1889, с. 226. Датируется по положению в тетради.

И. С. ЧистоваЛермонтовская энциклопедия / АН СССР. Ин-т рус. лит. (Пушкин. Дом); Науч.-ред. совет изд-ва "Сов. Энцикл."; Гл. ред. Мануйлов В. А., Редкол.: Андроников И. Л., Базанов В. Г., Бушмин А. С., Вацуро В. Э., Жданов В. В., Храпченко М. Б. — М.: Сов. Энцикл., 1981