"ТАМАРА"

«ТАМАРА», одна из последних баллад Л. (1841), возникшая на материале кавк. преданий и легенд. В центре стих. — демонич. образ обольстительницы, любовь к-рой влечет за собой смерть (в отличие от «Демона», «Морской царевны» и др., где герой несет гибель возлюбленной).В лит-ре о Л. рассматривались разные аспекты баллады; обращали внимание на последовательно проведенный в ней принцип контраста: чарующего голоса и коварной жестокости царицы («Прекрасна, как ангел небесный, / Как демон, коварна и зла»), муз.-интонац. строя баллады и ее повествоват. основы, наконец, контрастного переплетения тем «смерти», «похорон» и любовного наслаждения. Любовь в балладе предстает как изначально гибельная сила — а не только следствие демонич. жестокости царицы [Коровин (4)]. Др. исследователи, акцентируя филос. проблематику баллады, подчеркивали параллелизм худож. средств в изображении Терека и самой царицы (пространств. образ «тесноты», «теснины», символика цвета и пр.). «Хаос», природный и человеческий, преображается в «космос», с наступлением утра демонич. начало в Тамаре отступает перед ангельским: «В окне тогда что-то белело, / Звучало оттуда: прости». «Хаос» и «космос» в худож. мире баллады нерасторжимы. В жанровом отношении она сочетает элементы «жестокого романса» и поэмы-мистерии [Пульхритудова (3)]. Еще в дореволюц. лермонтоведении была отмечена связь баллады с «Египетскими ночами» А. С. Пушкина; в новейших работах стих. обычно рассматривается как полемическое по отношению к пушкинскому произв.Мотив гибельной женской красоты наметился у Л. еще в раннем творчестве: ср. «Жена севера» (1830) — «Кто зрел ее, тот умирал»; в поздние годы он претерпел существ.изменения. Почти одновременно с «Тамарой» Л. создает «Сон», «Они любили друг друга...», «Нет, не тебя так пылко я люблю», «Выхожу один я на дорогу», «Любовь мертвеца» (все автографы, кроме последнего, как и автограф баллады, — в записной книжке Л., подаренной В. Ф. Одоевским). Во всех этих стихах варьируется мотив любви и смерти (см. Любовь, Смерть в ст. Мотивы), причем два эти понятия не противопоставлены, а сопоставлены как взаимодополняющие друг друга. Любовное чувство везде доминирует над физич. гибелью, оказываясь сильнее. В романтич. концепции любви, выраженной и в поэмах Л., страсть аксиологически выше жизни, поэтому жизнь может быть измерена ценой любви, как смерть — быть платой за любовную измену.В «Египетских ночах» поставлена та же проблема, отсюда возможность рассматривать стих. Л. не как полемику, а как своеобразную интерпретацию образа пушкинской героини. Подобно Клеопатре, Тамара — жрица любви (ср. слова Клеопатры: «Клянусь...— о матерь наслаждений, / Тебе неслыханно служу»). Любовь эта принимает вид чувственной страсти, безразличной к своему объекту (ни Клеопатра, ни Тамара не знают своих будущих возлюбленных), и обставляется всеми аксессуарами пышного экзотич. празднества. Будучи высшим наслаждением и высшей ценностью, такая страсть м. б. только единичной и неповторимой и поэтому неизбежно сопряжена со смертью любовника, к-рая застает последнего в момент высшей жизненной полноты (отсюда метафора «свадьбы-похорон»). Как и у Пушкина, казнь возлюбленного совершается наутро (ср. в «Египетских ночах»: «Но только утренней порфирой / Аврора вечная блеснет, / Клянусь — под смертною секирой / Глава счастливцев отпадет»). Л. сохраняет и намеченную Пушкиным тему возникающей привязанности царицы к своему случайному любовнику: «И было так нежно прощанье, / Так сладко тот голос звучал, / Как будто восторги свиданья / И ласки любви обещал».Однако Л. избегает пушкинских последовательных психол. мотивировок, строя характер героини по принципу контрастов; «нежное» прощанье Тамары со своими жертвами на фоне зловещего пейзажа несет на себе демонич. отпечаток. Демонична и сама страсть Тамары: в балладе господствует чувственное, эротич. начало; любовь Тамары лишена того духовного содержания, к-рое подчеркнуто в других стихах Л. о любви и смерти, это «чары», наваждение, во власти к-рого находится и сама царица, и ее любовники (подобным эротич. колоритом отличается ориентальная баллада 30-х гг. в целом). Демонизм этой страсти как в неистовстве чувственной стихии, так и в ее рассчитанности, методической повторяемости любовного наслаждения, оканчивающегося смертью возлюбленного. Не исключено, что концепция баллады соотносилась с общим худож. представлением Л. о Востоке (по-видимому, «Тамара» должна была войти в намеченный Л. цикл «Восток»).Стих. подверглось издевательской критике в «Сыне отечества» (1844, № 1); резкие возражения на нее напечатала «Лит. газета» (1844, № 12, 13 марта). По-видимому, об этом стих. упоминал А. С. Хомяков, находя в нем близость к стихам Н. М. Языкова [Гиллельсон (3), с. 265]. В. Г. Белинский причислял «Тамару» к лучшим созданиям Л., к «блестящим исключениям» даже в поздней лермонт. лирике (наряду с «Пророком», «Выхожу один я на дорогу»).О груз. источниках баллады имеется обширная лит-ра. Л. знал книгу франц. путешественника Ж. Ф. Гамба «Voyage dans la Russie méridionale...», P., 2 изд., 1826 (упомянута в «Герое нашего времени»), где сказано, что, согласно легенде, в Дарьяльском замке жила княжна Дарья, к-рая «приказывала бросать в Терек любовников, которыми была недовольна» (с. 22). Это предание повторяется и др. авторами. Легенда о царице Дарье, якобы давшей свое имя Дарьялу, упоминается в «Путешествии в Арзрум» Пушкина.Постройка замка ошибочно приписывалась нар. молвой знаменитой царице Тамаре (12 в.), воспетой Ш. Руставели. Однако во всех лит., историч. и фольклорных источниках, в т.ч. русских — «Истории государства Российского» Н. М. Карамзина, романе А. А. Шишкова «Кетевана, или Грузия в 1812 году» (изд. 1835) и др., — она характеризуется как идеальная правительница, отличающаяся мудростью и целомудрием. Существовало предположение, что Л. назвал именем Тамары царицу Дарью (ср. В. П. Мельницкий, Переезды по России в 1852 году. Статья 3, «Совр.», 1853, № 8, отд. VI, с. 152), дочь Тамары Русудан или царицу Дареджан (17 в.) [см. Андроников (8)]. Возможно, однако, что Л. имел в виду другую царицу Тамару: в широко известном в Европе и России «Путешествии» Шардена («Journal du voyage du chevalier Chardin en Perse et aux Indes orientales par la mer Noire et par la Colchide», L., 1686), из к-рого черпали материал многие европ. и рус. писатели, названа именно другая Тамара, игравшая видную роль в междоусобных войнах 17 в. Обзор лит-ры об использовании в балладе фольклорных мотивов и нар. сказаний, бытовавших на Кавказе, см. Эйхенбаум (12).Стих. иллюстрировали: М. Ю. Лермонтов, И. К. Айвазовский, Г. Г. Гагарин, М. А. Зичи, Г. П. Кондратенко, В. Ковалев, Л. Ф. Лагорио, Д. И. Митрохин, В. И. Порфирьев, А. Сахаров, В. Я. Суреньянц, К. Д. Флавицкий, Р. Ф. Штейн. Положили на музыку: Э. Ф. Направник, П. С. Макаров, С. Лялин, В. М. Иванов-Корсунский. М. М. Фокин поставил балет «Тамара» (1912) на музыку М. А. Балакирева.Автографы: беловой ГПБ, Сб. рукоп. № 12 (записная книжка, подаренная В. Ф. Одоевским); черновой (карандашом) — там же; Впервые — «ОЗ», 1843, т. 27, № 4, отд. 1, с. 229—30. Датируется маем — нач. июля 1841 по положению в записной книжке.

В. Э. ВацуроЛермонтовская энциклопедия / АН СССР. Ин-т рус. лит. (Пушкин. Дом); Науч.-ред. совет изд-ва "Сов. Энцикл."; Гл. ред. Мануйлов В. А., Редкол.: Андроников И. Л., Базанов В. Г., Бушмин А. С., Вацуро В. Э., Жданов В. В., Храпченко М. Б. — М.: Сов. Энцикл., 1981