АЙХЕНВАЛЬД ЮЛИЙ ИСАЕВИЧ
талантливый критик. Родился в 1872 году; сын популярного в Одессе раввина. В 1892 году окончил курс в Новороссийском университете по историко-филологическому факультету, получив золотую медаль за сочинение *Эмпиризм Локка и рационализм Лейбница*. Поселившись в Москве, был секретарем Философского общества и редакции *Вопросов философии и психологии*. Читает лекции по истории русской литературы на московских женских педагогических курсах, в университете имени Шанявского и на высших женских курсах (Герье). Часто, с большим успехом, читает публичные лекции в Москве и провинции. С 1895 года поместил ряд статей и рецензий в *Вестнике Воспитания*, *Вопросах философии и психологии*, Словаре Граната, *Курьере*, *Научном Слове*, петербургском *Слове* (критические фельетоны), в *Истории русской литературы XIX века* Овсянико-Куликовского, в собрании сочинений Пушкина под редакцией Венгерова и других. Особенно деятельное участие принимал в *Русских Ведомостях*, где в 1895 - 1902 годах вел философскую библиографию, и в *Русской Мысли*, где с 1902 года давал обзор драматического театра, а в 1907 - 1908 годах был членом редакции. Литературные характеристики А. вышли отдельным изданием под заглавием *Силуэты русских писателей*, I выпуск в 1906 году (М., 2-е дополненное издание, М., 1908), II - в 1908 году (2-е исправленное издание, М., 1909), III - в 1910 году. Статьи педагогические и философские собраны под заглавием *Отдельные Страницы* (М., 1910). Отдельно вышли также книжка *Пушкин* (М., 1908) и брошюра *Валерий Брюсов* (М., 1910). Первые два выпуска *Силуэтов* удостоены Академией Наук в 1909 году почетного отзыва. А. переведена сказка Апулея *Амур и Психея* (*Пантеон Литературы*, 1895); под его редакцией вышли книги Эллен Кей, *Век ребенка* (М., 1905), Ланге, *Женский вопрос*, Маймона, *Введение в современную эстетику* (1909). С 1899 года в переводе и под редакцией А. выходит полное собрание сочинений Шопенгауэра. *Силуэты русских писателей* отводят А. заметное, весьма своеобразное место в современной критике. Общепризнанными можно считать его достоинства как замечательного стилиста. У него несомненно блестящий, образный слог; его статьи нечто вроде критических стихотворений в прозе. Отсюда известная их вычурность. Приподнятость А., однако, органически и свободно вытекает из его восторженного отношения к литературе. Те писатели, которых он любит, представляются ему пророками; каждое слово их полно священного значения, о них надо говорить молитвенно. Статьи А. являются попытками создания у нас чисто импрессионистской критики, задачи которой не столько истолковать автора, сколько передать впечатление, произведенное им на критика. Свои статьи о Пушкине А. так и называет *Отклики Пушкину*. С этим крайним субъективизмом, в конце концов, можно было бы помириться как с особого рода творчеством. Но А. претендует и на объективное значение; ему кажется, что он рисует хотя и силуэтные, но все-таки портреты. Между тем, его силуэты нередко теряют всякое сходство с оригиналом, и это, главным образом, потому, что А. - историк литературы, намеренно игнорирующий историю. А. исходит из того, что искусство есть нечто абсолютно самодовлеющее и потому сознательно отказывается от анализирования писателя в связи с условиями места и времени. Опираясь на авторитет немецкого эстетика Меймана, А. желает убедить русского читателя, воспитанного на отзывчивости к этико-социальным запросам в искусстве и критике, что *великие мастера и их великие ценители не только не служат продуктами своей эпохи, не только не подчиняются ей, а, наоборот, часто выступают в резкой противоположности к ней и к современному обществу*; *художник, который делается рабом социальных запросов, унижает этим и свое искусство, и самое общество*. Вследствие такого отношения к общественности, А. столь же тенденциозен, как и самые крайние из защитников утилитарного искусства. Для А. сатирик, бытовик, общественник, будь это сам Тургенев, заранее осужден. *Настоящее* художественное творчество интересуется только созерцанием природы, проблемами страстей и... отношением к Богу. На религиозные вопросы враждебное отношение А. к идейности не распространяется. - Лучше всего удался А. Пушкин, потому что он для него *божественный*. Красиво передано А. *сладкое* очарование *Бахчисарайского фонтана*, интересны замечания о *Скупом рыцаре*, *Моцарте и Сальери*. Слабее характеристики *Бориса Годунова* и *Евгения Онегина*, именно потому, что здесь главную роль играют быт и реальная действительность. - Отдельные тома *Силуэтов* не однородны по общему тону. Благодаря первым *Силуэтам*, за А. установилась репутация критика, *обсахаривающего* тех писателей, к которым относится хорошо. Это совершенно верно. Но уже во II т. *Силуэтов* А. с тою же неумеренностью, с которою он в I т. расточал похвалы, становится крайне нетерпимым по отношению к творчеству идейно-общественному, а в III т. резко отрицательные характеристики даже преобладают. В I т. очень содержательны этюды о Баратынском , Тютчеве , Гоголе , Лермонтове , Гаршине , Чехове . С особенною теплотою говорит А. о Чехове, в котором усматривает не столько пессимизм, сколько задушевную жалость ко всему несовершенному. В своем стремлении во всем отыскать элементы гармонии, критик усмотрел и в Лермонтове, в последние годы его жизни, *просветленное примирение с миром*. Лермонтов познал смирение; он не гордый и не злой, он был только несчастен. *Тихая муза* Гаршина привлекает А. тем, что она дает так много *примирительных моментов* в изображении вековечной борьбы между добром и злом. *Неутомимая гуманность* Короленко умиляет критика, но он не отдает ему всей полноты своих симпатий, потому что в произведениях Короленко слишком много человека, и *не чуется космоса*; нехорошо, что он слишком ясен, что *ему чужд всякий мистицизм*. Во II томе *Силуэтов* А. интересны характеристики Майкова , Щербины , Фета , Полонского ; полна истинного восторга, хотя в общем ничего нового не дает, характеристика Толстого ; замечательна колоритная статья о Достоевском . Безгранично высоко ставит А. Достоевского - на самую вершину мировой литературы; но, с восторгом созерцая нечеловеческую силу его духовной личности, он, вместе с тем, полон ужаса пред теми безднами греха и неверия, которые вскрыты его творчеством. Достоевский для него *писатель-дьявол*, все его творчество - *собственная психология в лицах; все это - больное откровение его беспримерной души... Вопреки общепринятому взгляду можно думать, что Достоевский - великий атеист, не христианин, а именно антихрист*. Тягостное впечатление производят статьи об Островском и Тургеневе . Тут стремление выбросить из истории литературы исторический элемент жестоко отомстило критику. Что сказать о характеристике Тургенева, в которой буквально ни одним словом не упомянуто об общественном значении *Записок охотника*, *Рудина*, *Накануне* и др.? Получился Тургенев без Тургенева. А. не стесняется говорить, что *Тургенев не глубок*, что *во многих отношениях его творчество - общее место*, что он серьезные явления жизни изображает *поверхностно и в тонах слишком легких*, что образованность у него *неприятная*. Совершенно освобождая себя даже от таких, например, общеизвестных фактов, как смелый разрыв Тургенева с новым поколением, критик решается утверждать, что Тургенев всегда помнил *про молодежь, не хотел уронить себя в ее глазах*. И, единым взмахом пера уничтожив все, что отвело Тургеневу великое место в истории русской литературы, А. вслед за тем называет то, что в Тургеневе ему нравится: *Два приятеля*, *Часы*, *Рассказ отца Алексея*. В характеристике Островского критик не хочет отделить бытописателя от тупости изображаемого им быта. Третий том *Силуэтов*, посвященный писателям наших дней, идет еще дальше по пути произвольных толкований и немотивированных симпатий. Можно объяснить себе, почему А., с его культом полной отрешенности от злобы дня, нравится Бунин и совершенно не нравится Горький . Труднее понять, почему он сводит к нулю отрешенного от условий места и времени Леонида Андреева , и совершенно нельзя понять неслыханную резкость, с которою он обрушился на Брюсова . В чрезвычайной тщательности, с которою Брюсов отделывает свои стихи, критик-импрессионист, забыв *муки слова* даже в пушкинском тексте, усматривает доказательство того, что он от *Господа никакого таланта не получил*. Не останавливаясь на других, чрезвычайно частых в А. капризах импрессионизма, нельзя не сказать, что, в конце концов, они вредят изящному дарованию А.С. Венгеров. См. также статьи: Аксаков Сергей Тимофеевич ; Андреев Леонид Николаевич ; Батюшков Константин Николаевич ; Бенедиктов Владимир Григорьевич ; Брюсов Валерий Яковлевич ; Гаршин Всеволод Михайлович ; Горький Максим ; Достоевский Федор Михайлович ; Зайцев Борис Константинович ; Кольцов Алексей Васильевич ; Кони Анатолий Федорович ; Короленко Владимир Галактионович ; Левитов Александр Иванович ; Лермонтов Михаил Юрьевич ; Майков Аполлон Николаевич .