Éxegí monuméntum
Прочнее меди.
Мне обещали доставить и копии с письма Обольянинова, в котором он по-своему доказывает, что Карамзин не заслужил памятника. Не лучше ли бы памятник "aere perennius"? ...Обними за меня милое потомство Карамзина и скажи ему и себе, чтобы не мешали, а помогли мне воздвигать другой памятник, коего ни губернатор, ни Времени полет не могут сокрушить. [ - авт. ]
Ничего не было приготовлено, все сделалось само собой, англичанин принял на себя расход, итальянцы явились с музыкой, русские помогли полякам донести гроб до могилы... И на нас повеяло каким-то духом мира и согласия. Откуда-то взявшаяся надежда посетила разом сердца многих, и многие спросили сами себя: "Отчего разъединенным членам великой семьи несчастья и изгнанья не остаться так же соединенными на общее дело, как они теперь соединены около могилы одного из своих?" И этот слабый свет примирения сошел в утешение нам среди мрака и потерь, в которых мы живем, - от гроба святого мученика. Если б это было возможно, какой памятник aere perennius воздвигся бы Ворцелю!
Говорят: пушкинская эпоха, пушкинский Петербург. И это уже к литературе прямого отношения не имеет, это что-то совсем другое. В дворцовых залах, где они [ современники Пушкина ] танцевали и сплетничали о поэте, висят его портреты и хранятся его книги, а их бедные тени изгнаны оттуда навсегда. Про их великолепные дворцы и особняки говорят: здесь бывал Пушкин, или - здесь не бывал Пушкин. Все остальное никому не интересно. Государь император Николай Павлович в белых лосинах очень величественно красуется на стене Пушкинского музея; рукописи, дневники и письма начинают цениться, если там появляется магическое слово "Пушкин", и что самое для них страшное - они могли бы услышать от поэта:
За меня не будете в ответе,
Можете пока спокойно спать.
Сила - право, только ваши дети
За меня вас будут проклинать.
И напрасно люди думают, что десятки рукотворных памятников могут заменить тот один нерукотворный, aere perennius.