Лит.: Якубинская-Лемберг Э., Проф. Л. П. Якубинский. [Некролог], «Уч. зап. ЛГУ. Серия филологических наук», 1949, № 94, в. 14 (лит.).
А. А. Леонтьев.
Я. анализировал С. преимущ. с точки зрения его языкового состава, соотнесенности его яз. с яз. церковнослав., древнерус. устнопоэтич. и древнерус. «просторечием». Рассмотрению этих вопросов посвящена
283
специальная статья «О языке „Слова о полку Игореве“», опубликованная в 1948 и с некоторыми редакц. правками воспроизведенная в посмертно изданной его «Истории древнерусского языка» (1953).
С., согласно Я., — это «подлинно народное произведение искусства» по своему духу, выражаемой в нем идее, хотя и принадлежит «определенному лицу, высокообразованному человеку, прекрасно знакомому с книжной литературой своего времени, наделенному огромным поэтическим талантом» (О языке... С. 69). Автор С. продолжает традицию уст. нар. поэтич. творчества и уст. нар. лит. яз., существовавшего задолго до возникновения письменности.
Изучение яз. С. подчиняется Я. прежде всего поиску ответов на вопросы, волновавшие историков рус. лит. яз., среди которых на первое место традиционно выдвигалась проблема церковнославянизмов в его структуре. Указав на трудности, возникающие при изучении яз. С., сохранившегося «в единственном, притом позднем (XV — начала XVI в.) списке», Я. предлагает анализ и объяснение церковнослав. элементов в его составе. Хотя какая-то, очень незначительная, часть их могла войти в язык С. с самого начала его создания, в тех количествах и соотношениях, которые засвидетельствованы дошедшим до нас текстом, они были внесены позже, в XV—XVI вв., когда «нормой литературного языка снова сделался церковнославянский язык и притом в его южнославянском варианте XIII—XIV вв.» (С. 70). В подтверждение этого Я. выявляет сер. замен написаний, сделанных книжником XV—XVI вв. по нормам южнослав. орфографии (смешение букв ъ и ь, ы и и, пропуск йотации перед а, замена ор, ол, ер из древнерус. ър, ъл, ьр на ръ, лъ, рь — плъку вм. пълку, пръсты вм. пьрсты и проч.). При этом писец часто оказывается непоследовательным. Непоследовательность проявляется и в заменах ж, чередующегося с д, соответствующим церковнослав. сочетанием жд, что опять-таки свидетельствует о неорганичности изменений, вносившихся писцом в текст, для его же речи.
Чтобы доказать позднюю «церковнославянизацию» яз. С., Я. обращается к тексту «Задонщины», переписанному в 1470 и тем не менее лишенному «признаков южнославянской орфографии». Так как «Задонщина» написана «под сильнейшим влиянием» С., «с заимствованием из него образов и целых выражений», с прямым цитированием С., и так как сопоставимые по соответств. критериям места «Задонщины» и дошедшего до нас текста С. не идентичны в том смысле, что свидетельства «Задонщины» более архаичны, то делается вывод: автор и переписчик древнейшего списка «Задонщины», продолжавшие «писать в традициях древнерусского литературного языка», располагали более древним текстом С.
С той же целью сопоставляется фрагмент из С. «Тогда при Олзѣ Гориславличи сѣяшется и растяшеть усобицами, погибашеть жизнь Даждь-Божа внука, въ княжихъ крамолахъ вѣци человѣкомъ скратишась» и фрагмент из псковского Апостола 1307 «При сихъ князѣхъ которы и вѣци скоротишася человѣкомъ», представляющий собой подкорректир. по условиям времени цитату из списка С. кон. XIII — нач. XIV в. (см. Домид), что подтверждается более архаичными формами цитаты. Подробно рассматривается слово «котора» («раздор», «распря»), встречающееся в цитате, которое должно было присутствовать в оригинале С., но было заменено писцом XV—XVI вв. в силу его
284
непонятности. Это опять-таки свидетельствует о вторичности многих церковнославянизмов в тексте С.
Вместе с тем ряд церковнославянизмов был присущ С. с самого начала: это, во-первых, «церковнославянизмы, которые бытовали в разговорном языке образованных людей Древней Руси» (время, предъ, чрезъ); во-вторых, семантич. или стилистич. церковнославянизмы, отличные от соответств. древнерусских (брань, глава (метаф.) и пр.); в-третьих, «церковнославянизмы, рядом с которыми в тождественном значении существовали соответствующие русские формы» (злат, храбр). Но все такие формы были «подчинены древнерусской народной языковой стихии, поглощены ею». В С. они использовались на тех же основаниях, на каких вошли в яз. былин. «Язык „Слова“ нельзя считать церковнославянским или смешанным „славянорусским“ на основании того, что в нем есть некоторое количество церковнославянизмов. Иначе пришлось бы то же самое сказать о языке былин, что было бы совершенно неправильно. Церковнославянский язык у автора „Слова“, как и у Владимира Мономаха, выступает как определенный слой древнерусского литературного языка» (С. 79).
Я. комментировал также некоторые тюрк. заимствования в С. с указанием на возможные их источники (яруга, орьтъма, япончица, хорюговь, кощей, быля и др.).
Соч.: О языке «Слова о полку Игореве» // Докл. и сообщ. Ин-та рус. яз. АН СССР. М.; Л., 1948. С. 69—79 (то же, с изменениями: Якубинский Л. П. История древнерусского языка. М., 1953. С. 320—327, 349—350).
Лит.: Виноградов В. В. Проф. Л. П. Якубинский как лингвист и его «История древнерусского языка» // Якубинский Л. П. История древнерусского языка. М., 1953. С. 3—40; Булахов. Языковеды. Т. 3.
З. К. Тарланов