АНТИФУНДАМЕНТАЛИЗМ (anti-foundationalism), также антидуализм — ориентация, направленная против традиционно-платоновских оппозиций европейской философии, прежде всего оппозиций абсолютного и относительного, объективного и субъективного. Критики именуют ее “релятивистской”. Эпитет “релятивист” прилагается к философам, которые вместе с Ницше лумают, что ““Истина”—это стремление к власти над множеством ощущений”. Этот эпитет прилагается также к тем, кто вместе с У. Джеймсом думает, что ““истинное” — это всего лишь орудие, которое мЫ используем в процессе нашего мышления”, и еще к тем, кто вместе с Т. Куном думает, что не следует считать науку неуклонным движением к верному представлению о мире как он есть сам по себе. В более общем смысле философов называют “релятивистами”, если они не принимают идущего от древних греков различения между вещами, как они есть сами по себе, и их отношениями к другим вещам, особенно к человеческим потребностям и интересам. Философы, которые избегают такого различения, должны отказаться и от традиционного философского проекта — найти нечто столь прочное и неизменное, что могло бы служить критерием для суждений о преходящих плодах наших преходящих потребностей и интересов. Это означает, что мы не можем использовать Кантово различение “категорического” и “гипотетического” императивов. Мы должны также отказаться от мысли, что существуют некие безусловные, транс-культурные моральные ценности, моральные нормы, коренящиеся в неизменной, внеисторической человеческой природе.Это стремление “снять” и Платона и Канта объединяет постницшеанскую традицию в европейской философии с прагматистской традицией в американской философии. Д. Дьюи, который в течение шестидесяти лет старался освободить нас от чар Платона и Канта, часто обзывали релятивистом. Тем же эпитетом часто клеймят и меня. Разумеется, мы, прагматисты, никогда сами себя не называем релятивистами. Обычно мы определяем себя путем отрицания. Мы называем себя “антиплатониками”, или “антиметафизиками”, или “антифундаменталистами” (anti-foundationalists). Подобным же образом, разумеется, наши оппоненты почти никогда не называют себя “платониками”, или “метафизиками”, или “фувдаменталистами” (foundationalists). Обычно они именуют себя защитниками здравого смысла или разума.
Как и следовало ожидать, каждая из сторон в этом споре стремится определить термины спора с выгодой для себя, Никто не хочет называться “платоником”, равно как “релятивистом” или “иррационалистом”. Мы, т. н. “релятивисты”, конечно же, не согласны считать себя врагами разума и здравого смысла. Мы говорим, что мы всего лишь критикуем некоторые устаревшие философские — именно философские—догмы. Но, конечно, то, что мы называем “догмами”,— это именно то, что наши оппоненты называют “здравым смыслом”. Именно приверженность этим догмам они называют “рациональностью”. И дискуссии между нами и нашими оппонентами увязают, напр., в вопросе о том, является ли известный лозунг “истина—это соответствие реальности” выражением здравого смысла или это всего лишь обрывок устаревшего жаргона платоников. Наши оппоненты говорят, что этот лозунг воплощает в себе очевидную истину, которую философия должна уважать и защищать. А мы говорим, что он всего лишь формулирует один из возможных философских взглядов. И что эта “корреспондентная” теория истины едва ли вообще понятна, да к тому же не имеет какого-либо особого значения. Здесь речь идет не столько о теории, сколько именно о лозунге, который бездумно скандировался на протяжении столетий. И мы, прагматисты, полагаем, что можно уже отказаться от этого лозунга, не опасаясь каких-либо вредных последствий.
Эту проблемную ситуацию можно описать еще и иначе. Наши оппоненты называют научные и моральные истины “объективными”, подразумевая под этим, что данные истины в некотором смысле существуют независимо от нас и только ждут, чтобы мы, люди, их познали и признали. Когда нашим оппонентам, платоникам или кантианцам, надоедает называть нас “релятивистами”, они называют нас “субъективистами” или “социал-конструкционистами”. По их мнению, мы утверждаем, будто мы обнаружили: то, чтопрежде считалось исходящим из внешнего мира, на самом деле исходит из нашего мира внутреннего. По их представлениям, мы будто бы говорим: то, чтопрежде считалось объективным, оказалось всего лишь субъективным. Но мы, антиплатоники, не должны соглашаться с такими формулировками этих проблем. Если мы примем такие формулировки, то окажемся в очень сложной ситуации. Если мы наивно согласимся с различением “сделанного” и “найденного”, наши оппоненты смогут задать нам весьма ехидные вопросы: “А как насчет самого этого удивительного факта, что прежде считавшееся объективным оказалось на самом деле субъективным? Вы нашли, открыли этот факт или сделали, выдумали его?” Если мы станем утверждать, что мы открыли этот факт, т. е. если мы скажем: “То, что истина субъективна,— это объективный факт”, мы окажемся в противоречии сами с собой. Если же мы скажем, что мы выдумали этот факт, то мы будем выглядеть довольно странно. Кто воспримет эту нашу выдумку всерьез? Если истины — всего лишь удобные фикции, то как обстоит дело с истинностью самого этого утверждения? Есть ли оно тоже всего лишь удобная фикция? Удобная для чего? Для кого?
Мы, обвиняемые в релятивизме, должны перестать пользоваться такими различениями (оппозициями), как “найденное” и “сделанное”, “обнаружение” и “выдумка”, “объективное” и “субъективное”. Мы не должны допускать, чтобы нас называли “субъективистами” или “социалконструкционистами”. Мы не можем формулировать наши взгляды, прибегая к различению внешнего и внутреннего, т. е. того, что существует вне нас, и того, что — внутри нас. Мы должны отвергнуть словарь, которым пользуются наши оппоненты, и не позволить им навязывать этот словарь нам. Это и значит отстраниться от платонизма и метафизики—метафизики в том широком смысле, в каком Хайдеггер говорил, что метафизика и есть платонизм. На то же самое указывал и Уайтхед, когда говорил, что вся западная философия—это ряд примечаний к Платону. Уайтхед имел в виду, что мы называем некое рассуждение “философским”, только если в нем присутствуют хотя бы некоторые из различений, введенных Платоном. Оппозиция “найденного” и “сделанного” (“выдуманного”) —это вариант оппозиции “абсолютного” и “относительного”, вариант различения между тем, что есть то, что оно есть, вне зависимости от каких-либо отношений к другим вещам, и тем, чья природа зависит от таких отношений. В результате многовекового развития это различение стало центром того, что Деррида называет “метафизикой присутствия” — поиском “полного присутствия без какой-либо примеси игры”, поиском абсолюта без какой-либо примеси относительности. Если мы хотим отказаться от такой метафизики, мы должны перестать проводить различие между абсолютным и относительным. Мы, антиплатоники, не можем позволить себе называться “релятивистами”, поскольку такое название выдает за решенный отнюдь еще не решенный—и очень важный—вопрос: вопрос о пригодности того словаря, который мы унаследовали от Платона и Аристотеля. Наши оппоненты склонны утверждать, что отказаться от этого словаря—значит отказаться от рациональности, что быть рациональным это именно и значит уважать различения абсолютного и относительного, найденного и сделанного, объекта и субъекта, безусловного и условного, реального и кажущегося. Мы, прагматисты, отвечаем, что если именно это и только это называть рациональностью, тогда мы, несомненно, иррационалисты. Но, конечно, мы тут же добавляем, что быть иррационалистом в этом смысле совсем не значит быть неспособным к какой-либо разумной аргументации. Мы, иррационалисты, не ведем себя как животные. Мы просто отказываемся вести разговор определенным образом, отказываемся вести разговор по-платоновски. Наши взгляды, которые, мы надеемся, будут со временем приняты и другими людьми, не могут быть сформулированы в платоновских терминах. Поэтому наши усилия по распространению наших взглядов должны состоять в постепенном внедрении новых способов говорить, а не в прямых спорах со старыми способами говорения.
Мы, прагматисты, отвергаем обвинения в том, что мы якобы “релятивисты” или “иррационалисты”,— отвергаем, говоря, что эти обвинения исходят из дистинкций, которые мы как раз и не признаем. Если уж мы должны как-то описать, определить себя, то, может быть, лучше всего было бы называть себя антидуалистами. Это не значит, конечно, что мы вообще против того, что Деррида называет “бинарными оппозициями”. Мы вполне готовы согласиться, что такие оппозиции всегда будут полезны. Напр., деление мира на “хороших X” и “плохих не-Х” всегда будет необходимым инструментом исследования. Но мы против некоего конкретного набора оппозиций, платоновских оппозиций. Мы не можем не признать, что эти оппозиции стали частью западного здравого смысла, но не считаем данный факт достаточным основанием для их сохранения.
Р. Рорти (перевод С. Серебряного)