Плачь! Плачь! Но что такое, Нина,
Что слезы женские? - вода...
Я ж плакал - я, мужчина!
"Когда мужчина плачет" - "смерть у него в руках и ад в груди". Еще в юности, "не зная цену жизни, он знал уж цену злата". Он был тогда "заносчив, опрометчив и рано испытал все сладости порока и злодейства и перед их лицом ни разу не дрожал". В кругу "обманщиц милых" Арбенин "напрасно и глупо юность погубил", "любим был часто пламенно и страстно, и ни одну из них он не любил". "Романа не начав", он "знал уже развязку, и для других сердец твердил слова любви, как няня сказку". Арбенин любил одну игру. Она приводила "кровь в волненье, тревогой наполняла грудь". За картами он "смотрел с волнением немым, как колесо вертелось счастья", и скоро он узнал, что "счастья нет", но есть игра наверняка. Из простого картежника Арбенин стал шулером. Для этого, по его словам,
...нужно испытать, ощупать беспристрастно
Свои способности и душу; по частям
Их разобрать; привыкнуть ясно
Читать на лицах чуть знакомых вам
Все побужденья, мысли; - годы
Употребить на упражненье рук;
Все презирать: закон людей, закон природы;
День думать, ночь играть, от мук не знать свободы,
И чтоб никто не понял ваших мук!
Не трепетать, когда близ вас искусством равный;
Удачи каждый миг постыдный ждать конец
И не краснеть, когда вам скажут явно:
"Подлец!"
Он бросил играть, потому что понял все "насквозь", все "тонкости" игры. Он был богат, но "тяжко стало жить" и "скучно жить". - Жизнь для Арбенина - "вещь пустая". Жизнь, "давно известная шарада для упражнения детей, где первое рожденье, где второе ужасный ряд забот и муки тайных ран, где смерть - последнее, а целое обман". - "Вы жизнь мою спасли", - сказал князь Звездич, благодаря за Арбенина за отыгрыш. - "И деньги ваши тоже, - ответил Арбенин и прибавил: - А право трудно разрешить, которое из двух дороже". - "Богат и без гроша, он скукою томился", в груди его "уж крылся холод, то адское презренье ко всему", "которым" он "гордился". "Везде" он "видел зло" "и, гордый, перед ним нигде не преклонился. Постиг друзей, коварную любовь", все видел, все перечувствовал, все понял, все узнал; "любил" он часто - чаще ненавидел и более всего страдал; сначала все хотел, потом все "презирал"; то сам себя не понимал, "то мир его не понимал". На своей жизни он "узнал печать проклятья, и холодно закрыл объятья для чувств и счастия земли..." Люди были ему "чужды", и он "им всем чужой". - "Совет лукавый" кто-то подал Арбенину: жениться, и он женился, "стал барин и позабыл товарищей своих". Он женился, чтобы "иметь святое право уж ровно никого на свете не любить"; уже женатый, глубже заглянув "в душу мертвую свою", А. "вдруг" увидел, что любит Нину и... "ужаснулся". "Опять мечты, опять любовь в пустой груди бушуют на просторе", - говорит он сам себе. - "Изломанный челнок - я снова брошен в море! Вернусь ли к пристани я вновь?" Он занят "любовью, не делами". Наедине с любимой женщиной А. с глубоким отвращением "мыслит" о "тяжелой черной старине", "о днях, отравленных волненьем порочной юности". Он говорит Нине:
Так, прежде я тебе цены не знал, несчастный;
Но скоро черствая кора
С моей души слетела - мир прекрасный
Моим глазам открылся не напрасно;
И я воскрес для жизни и добра.
Но иногда опять какой-то дух враждебный
Меня уносит в бурю прежних дней,
Стирает в памяти моей
Твой светлый взор и голос твой волшебный.
В борьбе с собой, под грузом тяжких дум,
Я молчалив, суров, угрюм.
Боюся осквернить тебя прикосновеньем;
Боюсь, чтобы тебя не испугал ни стон,
Ни звук, исторгнутый мученьем, -
Тогда ты говоришь: меня не любит он!
Арбенин любит жену "так сильно, бесконечно, как только может человек любить". Он верит, что "Творец в вознагражденье с своих небес послал к нему Нину. "Все, что осталось мне от жизни - это ты: созданье слабое, но ангел красоты! Твоя любовь, улыбка, взор, дыханье... Я человек - пока они мои; без них - нет у меня ни счастья, ни души, ни чувства, ни существованья!" Но Арбенин не уверен в чувстве жены:
"Ты молода летами и душою,
В огромной книге жизни ты прочла
Один заглавный лист, и пред тобою
Открыто море счастия и зла.
Иди любой дорогой,
Надейся и мечтай - вдали надежды много,
А в прошлом жизнь твоя бела!
Ни сердца своего, ни моего не зная,
Ты отдалася мне и любишь - верю я -
Но безотчетно чувствами играя
И резвясь, как дитя".
"Я жить привык беспечно и ревновать смешно", - прибавляет Арбенин. Но он сознает разницу между собственным чувством и чувством Нины: "я сердцем слишком стар - ты слишком молода". "Гордый ум" Арбенина видит всюду обман. На женщину у Арбенина свой взгляд: "победы новые ей нужны ежедневно"; "глупец, кто в женщине одной мечтал найти свой рай земной". - После маскарада и потери женою браслета, "точь-в-точь такого, который он видел в руках у Звездича, страшное подозрение" волнует Арбенина. "Ужель то было только сон? А это пробужденье?" - задает он вопрос и "маску чувств снимает смело". На смех Нины над поднятой тревогой "из пустяков" он бросает ей в лицо страшную угрозу: "Дай Бог, чтоб это был твой не последний смех!" И тут же клянется ей в любви "бесконечной" и местью за обман: "закона я на месть не призову, но сам без слез и сожаленья две наши жизни оборву". Ревнуя, он испытывает "почти все муки ада". Смех Нины, смех "глупцов земных, обманутых мужей", преследуют Арбенина. "Ни прощенья, ни жалости не знает он, когда обижен, - мщенье, мщенье - вот цель его тогда и вот его закон". "Оскорбленье, в его душе запав, приносит плод". Он готовится убить Звездича, крадется в его спальню, и - не может. "Да, это свыше сил и воли... Я изменил себе, я задрожал впервые во всю жизнь", - признается Арбенин и сам себя зовет "трусом" и презренным человеком, изнемогшим "под гнетом просвещенья". Но он находит иной выход: "убийство уж не в моде, убийц на площадях казнят. Язык и золото, вот наш кинжал и яд!" Арбенин придумывает иную месть: приглашает Звездича на вечер в карты и среди игры наносит ему оскорбленье "против правил". Он уличает Звездича в подмене карты: "конец игре... Приличий тут уж нет, вы шулер и подлец!" - и бросает карты в лицо Звездича. На вызов князя Арбенин отвечает: "стреляться? с вами? мне? вы в заблужденьи!" Он издевается над Звездичем, советует убить его и на вопрос князя, кто он, Арбенин, "человек иль демон", отвечает кратко: "Я игрок". - Он отомщен. Он лишил навеки Звездича "чести". Арбенин убежден, "что преграда рушена между добром и злом", от Звездича "теперь весь свет с презреньем отвратится". - "Намеки колкие со всех сторон" решают участь Нины и самого Арбенина. "Нет, людям я ее (Нину) не уступлю... И нас судить они не станут. Она умрет; жить вместе с нею доле я не могу..."
"...Решено:
Она умрет - я прежней твердой воле
Не изменю.......
Он уверен, что его и Нину "рассудит только Божий суд". - Но "есть граница мщенью", и Арбенин признается жене, что он "ее убийца", клянется в своей любви, рыдает над нею. - В ответ на проклятие Нины отвечает: "Что пользы проклинать? Я проклят Богом". Он не верит в невинность жены. "Я все ж невинна перед Богом", - последние слова умирающей Нины. "Ложь!" - восклицает Арбенин. - Арбенин уверен, что он "был страстный муж, но был судья холодный". Неизвестный и князь Звездич раскрывают Арбенину тайну: Нина была невинна.
Она невинна? Разве вы тут были?
Смотрели в душу вы мою?
Как я теперь прошу, так и она молила.
Ошибка... Я ошибся... Что ж,
Она мне то же говорила...
Но я сказал, что это ложь.
Я это ей сказал. Вот что я вам открою:
Не я ее убийца...
"Ты скорей!" - обращается Арбенин к Неизвестному и прощает его...
Критика: 1) Арбенин (или все равно: "Мцыри", "Арсений" и т. д.) - это необузданная страстность, рвущаяся на широкий простор, почти что безумная сила, воспитавшаяся в диких понятиях (припомните воспитание Арбенина или Арбеньева, как названо это лицо в известном лермонтовском отрывке, ниже "Указатель"), вопиющая против всяких общественных понятий и исполненная к ним ненависти или презрения, сила, которая сознает на себе "печать проклятья" и гордо носит эту печать, сила отчасти зверская и которая сама в лице "Мцыри" радуется братству с барсами и волками. Пояснить возможность такого настроения души поэта не может, кажется мне, одно влияние музы Байрона. Положим, что Лара, Манфред обаянием своей поэзии, так сказать, подкрепили, оправдали тревожные требования души поэта - но самые элементы такого настройства могли зародиться только или под гнетом обстановки, сдавливающей страстные порывы Мцыри и Арсения, или на диком просторе разгула и неистового произвола страстей, на котором взросли впечатления Арбенина. Представьте же подобного рода, под гнетом ли, на просторе ли развившиеся, стремления - в столкновении с общежитием и притом с условнейшею из условных сфер его, с сферою светскою! Если эти стремления - точно то, за что они выдают себя, или, лучше сказать, чем они сами себе кажутся, - то они суть совсем противообщественные стремления, не только что противообщественные в смысле условном; и - падение или казнь ждут их неминуемо. Мрачные, зловещие предчувствия такого страшного исхода отражаются во многих из лирических стихотворений поэта и особенно ясно в стихотворении "Не смейся над моей пророческой тоскою". Если же в этих стремлениях есть известная натяжка, известная напряженность - выросшие опять-таки под гнетом или на диком просторе, среди своевольных беззаконий обстановки, то первое, что закрадется в душу человека, тревожимого ими или встретившего отпор им в общежитии, будет конечно, сомнение, но еще не истинно разумное сомнение в законности произвола личности, а только сомнение в силе личности, в средствах ее [Ап. Григорьев [Заглавия сочинений критической литературы приводятся в тексте в сокращении; подробнее "Перечень произведений", где под рубрикой "Лермонтов" дан свод источников для изучения произведений поэта.]. Соч. т. I].
2) По мнению Плаксина, Арбенин списан не с действительного мира, а с даровитого актера в разных ролях: то вы видите в нем Чацкого, то Кина, то Гамлета, то Отелло. Арбенин сначала является холодным резонером; он с холодною проницательностью замечает пороки общества; с спокойной стойкостью обыгрывает он шулеров, возвращает князю Звездичу все деньги, которые тот проиграл этим игрокам-ремесленникам; уклоняется от всякой благодарности, зато потом, по подозрениям в волокитстве князя за его женою, хочет убить его сонного и только потому не исполняет этого намерения, что считает такую смерть слишком легким мщением; коварно затащив Звездича в игорный дом, обыгрывает его, вдобавок дает пощечину и отказывается от поединка; отравляет ядом свою жену, подозреваемую в измене; жестоко издевается над ее предсмертными муками и с каким-то адским спокойствием дает ей так умереть, не трогаясь ни простодушными жалобами, ни мольбами, ни угрозами суда Божия. Рядом с той комнатой, где лежит прах несчастной жертвы людского безумия, разврата и злобы, происходит самая оскорбительная комическая сцена. Наконец является князь с каким-то неизвестным, который некогда был обыгран Арбениным и который какими-то тайными, ему только известными средствами устроил всю эту трагедию. Если бы их сложить обоих, то они бы составили нечто в роде "Сильвио" Пушкина, только пониже. - Они обличают Арбенина в отравлении жены, открывают искренность и чистоту ее; и - он сходит с ума! Впрочем, надо признаться, что образ Арбенина, несмотря на всю преувеличенность и неестественное сочетание несогласных черт в лице его, есть самый полный из всех лиц". "Не ясно ли после этого, что все произведения Лермонтова составляют развитие личной его думы? Эта дума более или менее отражается почти во всем, что он создал или произвел. Нам скажут: поэт изображал людей своего века, изображал для того, чтоб дать живой интерес своим произведениям и вместе с тем резкий урок современному обществу; но, к сожалению, он достиг первой цели чисто на счет второй; потому-то поэт, действуя под влиянием века или, по крайней мере, под влиянием той идеи, которую он создал себе о своем веке, дал этим представителям страстей, эгоизма, холодного презрения к добру и равнодушия к злу и бедствиям людей какую-то нравственную силу и очарование; а те лица, которые должны бы проливать в душу теплоту утешительную или оставлять трогательное воспоминание, всегда остаются у него на дальнем плане, в тени, и трогаются только на минуту; оттого, что в них нет нравственной силы, они гибнут без борьбы; так Леила в "Хаджи Абреке", Зара в "Измаил-Бее", Нина в "Маскараде".
3) Арбенин "игрок и плут", но только образумившийся и нашедший в семейном счастье еще нетронутый уголок, где может прожить остаток своих дней спокойно и внешним образом честно". А. "полюбил свою жену со страстью дикого человека. Он, действительно, дикий человек, но не в смысле непосредственного дикаря, а дикаря цивилизованного, который способен на все гадости не по наивности, а по равнодушию или презрению ко всему, что его окружает. А. игрок, кутила, но, конечно, не низкого пошиба. Он "зверь" и настоящий "черт", как его аттестует один из его приятелей по игре. Он изверг и холодный мучитель, с этим и сам А. согласен..." "...Перед нами какая-то загадочная личность, стоящая, впрочем, не одиноко в ряду других лермонтовских типов. Тип А. логически выведен из тех посылок, какие даны Лермонтовым в его прежних поэмах, повестях и драмах". "Лермонтов постепенно разочаровывал своих героев во всем: Волина - в семье, Арбенина ["Странный человек"] - в семье и дружбе, Радина - в семье дружбе и любви; у Вадима он отнял свободу, у Измаила - родину и веру. Таким образом, тип, который лег в основание всех этих разочарованных и обманутых людей, естественно должен был дойти до тех степеней отрицания всех чувств в мире, до каких дошел Арбенин, герой "Маскарада". Он должен был выродиться в самого страшного и индифферентного эгоиста. - Поставленный вне всяких духовных связей с обществом, человек с бурными страстями, А. должен был все же хоть куда-нибудь приложить тот запас сил физических и духовных, какими его одарила природа". "Он должен был искать какого-нибудь поля деятельности и нашел его в игре, т. е. в постоянном риске, который щекотал его нервы. Волнение ему было необходимо, и ему было все равно, где и при каких условиях он мог найти его. Но прошло и это время: "те дни блаженные прошли! Я вижу все насквозь, все тонкости их знаю, и вот зачем я нынче не играю". А. мог сказать это не только об одной игре. Такое состояние душевного "безочарования" почти не поддается анализу - так оно туманно". - "Как в "Демоне" Л. создал символический тип, так и в "Маскараде" он незаметно для самого себя перешел за границы действительного мира и вместо живого человека создал снова какой-то полуфантастический образ; одел своего Демона в модный фрак и заменил сказочную обстановку игорными домами и балом. В своих желаниях А. туманен, как Демон. Злоба приводит его к преступлению; дружба и любовь сведены либо к расчету, либо к праздной забаве. Он испытал "все сладости порока и злодейства", и не осталось ни одного чувства, за которое этот человек мог бы ухватиться, которое могло бы убедить его, что еще стоит жить на свете. Как видим, настроение совсем сходное с настроением Демона до его встречи с Тамарой. В этой любви заключено все эгоистическое счастие Арбенина. С ее исчезновением исчезает и последняя нить, привязывавшая этого человека к жизни". - "Лермонтов, верный своей привычке отнимать у своих героев одно за другим все чувства, за которые душа цепляется в борьбе с жизнью, отнял и у Арбенина последний смысл его существования, а именно - его любовь". - "Тип Арбенина должен был показать Лермонтову, что идти дальше в этом направлении некуда, что, несмотря на реальную обстановку, какой поэт начал окружать своего героя, сам герой стал кристаллизоваться и застывать в нереальных очертаниях". В Арбенине, по мнению критика-биографа Л., "век не отразился, отразился только сам Лермонтов с его тогдашним неясным состоянием духа, с его творческой усталостью". [Н. Котляревский. Лермонтов].