(лат., мн.ч. exempla).
1. E.um, «пример» - «короткое повествование, выдаваемое за истинное и предназначенное для того, чтобы быть включенным в какую-либо речь (обычно проповедь), с целью убедить аудиторию с помощью спасительного урока» (Ж.Ле Гофф). E.um, применявшийся в античной литературе (Валерий Максим и др.), представлял собой повествование о герое или выдающемся человеке, жизнь которого могла послужить образцом для подражания. Его функции меняются при переходе в состав средневековой латинской словесности, со времен папы Григория Великого (VI в.) он становится существенным элементом церковной дидактики. В контексте проповеди или сочинения морального свойства E.um был призван иллюстрировать рассуждения общего характера и делать их более наглядными и убедительными. Е.а широко распространены в трудах средневековых философов и писателей (например, у Иоанна Солсберийского).
В отличие от античных образцов, средневековые Е.а редко говорят о знаменитых людях и героях; в соответствии с их нравоучительной функцией персонажи церковных Е.а, как правило, анонимны и представляют собой некие человеческие типы. В центре внимания средневековых Е.а - не конкретная личность, но специфическая ситуация. E.um как демонстрация определенного типа поведения играл огромную роль в средневековой культуре; он должен был являть собой либо норму, коей надлежало подражать, либо положение, которого следовало бы избегать. Жизнеописание в средневековой литературе - не столько связная биография, сколько именно серия Е.а. Так, «История моих бедствий» Абеляра по сути дела представляла собой рассказ о критических эпизодах его жизни, поучительных именно в качестве Е.а.
Средневековый автор был склонен оценивать собственную жизнь и отдельные свои поступки, сопоставляя их с «примерами», на которые он ссылался, идентифицируя себя с героями предшествующего времени, реальными или литературными, так что его личность представляла собой своего рода монтаж, в значительной мере составленный из этих образцов.Точно так же поступал автор и с персонажами, им характеризуемыми. Тенденция сливать свое собственное «Я» с заданным литературой образцом, по-видимому, была обусловлена спецификой личностного самосознания эпохи.
2. Расцвет Е.а начинается в XIII в. (хотя отдельные сборники Е.а, такие, как «Наставление клирику» Петра Альфонси, были записаны уже в XÜ в.). С возникновением нищенствующих монашеских орденов францисканцев и доминиканцев (Монашество) резко возрастает роль проповеди, которая становится важнейшим средством воздействия церкви на сознание верующих. В противоположность монахам старых орденов, «нищие братья» не отсиживаются за монастырскими стенами, но идут в гущу народа, проповедуя в городе и деревне, в церкви и замке. Наглядный и конкретный E.um становится обязательным и существенным компонентом проповеди. Он был призван нарушить ее монотонность и сделать более предметной и эффективной. E.um — короткая история неожиданного содержания, подчас рассказывающая о чудесных событиях или эпизодах из повседневной жизни, - естественно, возбуждал живой интерес слушателей. Как правило, он сопровождался религиозно-моральным выводом, который раскрывал высший духовный смысл анекдота. Таким образом, используя E.um, проповедник одновременно и развлекал аудиторию, и концентрировал ее внимание, и внушал ей высшие истины.
Для достижения этих религиозно-дидактических целей проповедник волей-неволей должен был апеллировать к системе представлений паствы, опираясь на ее жизненные ориентации и верования. Между ним и людьми, к которым он обращался, устанавливалась своего рода «обратная связь». В речах проповедников и в особенности в Е.а можно расслышать в отраженной форме голос толпы, внимавшей проповеди. Составители Е.а не могли не воспринимать импульсов, шедших от слушателей, естественно, трансформируя их в соответствии со своими дидактическими и идеологическими установками. В результате E.um представляет собой продукт взаимопроникновения и симбиоза двух религиозно-культурных традиций - традиции ученой культуры церкви и народной (фольклорной) традиции. Формально это взаимодействие выразилось в том, что, как отметил К. Бремон, источник информации, положенной в основу анекдота, зачастую находился в сфере устной коммуникации; автор начинает E.um словами «как мы слышали», «как рассказывают люди». Напротив, в тех случаях, когда автор опирается на книжную традицию, он пишет: «мы читали...». Анализ текстов Е.а свидетельствует об интенсивном вторжении устного слова, «голоса улицы и площади» в церковную словесность.
Эта характерная черта Е.а делает их ценнейшим источником сведений о мировиде-нии народной аудитории. По широте охвата самых разных сторон действительности Е.а выделяются из всех жанров литературы эпохи. Представления о жизни и смерти, о Страшном суде, об участи души в потустороннем мире и об устройстве этого последнего, о дьяволе и его бесчисленных проделках, о выходцах с того света соседствуют в Е.а с воззрениями на брак, семью, женщину и детство, с оценкой богатства и бедности, социальной структуры общества. Труд и развлечения, поклонение святым и религиозные праздники, быт крестьян, ремесленников, школяров, духовенства, монашества и светской знати, преимущества «святой простоты» над образованностью — ничто не ускользает от взгляда авторов «примеров». Перед нами своего рода энциклопедия средневековой жизни («Библия повседневности» С.Батта-лья), притом не прошедшая схоластической систематизации (Схоластика), но выраженная в наглядных анекдотах и живых образах.
Е.а XIII—XIV вв. составлялись на латыни, но произносились они, как и проповеди, на народном языке, и в ряде сборников легко можно найти отдельные слова и выражения, записанные по-французски или по-немецки. Нередко авторы Е.а цитируют отрывки из песен, которые распевал народ, равно как и расхожие пословицы и поговорки.
Разумеется, все аспекты повседневной жизни и быта рассматриваются авторами Е.а с точки зрения церковной доктрины о добре и зле, грехе и искуплении. (Грехи и добродетели). Элементы острой социальной критики, в том числе направленной и против погрязших во грехе духовных лиц (возможно, эта критика не случайно сделалась стол ь резкой именно в XIII в.: церкви приходилось перегруппировывать свои силы перед лицом растущей и все более опасной для нее ереси катаров и вальденсов), релятивированы в Е.а дидактической позицией их авторов, которые видят в земном мире не более, чем бледное отражение трансцендентных сущностей. Нравоучительная тенденция Е.а полностью выявляется в заключающем его морально-символическом истолковании, где богатство и многообразие анекдота сведено к довольно монотонной, из одного E.um в другой повторяющейся интерпретации всех жизненных феноменов как символов Христа, святого креста, церкви, души грешника, предстоящей пред высшим судией и т.п.
Другая характерная черта Е.а заключается в юморе, присутствующем во многих сценках и ситуациях. Шутка, ирония, прямое издевательство используются в качестве способа развенчания греха. Но юмор Е.а редко попросту весел, он граничит с мотивами страха перед загробным проклятьем. Осмеяния в Е.а не избегают представители самых разных сословий и групп, но более всего достается женщинам: здесь обнаруживается антифеминизм монашества и духовенства.
3. На протяжении XIII—XIV вв. была создана целая серия сборников «примеров»: сочинения Цезария Гейстербахского, Жака Вит-рийского, Этьена де Бурбон, анонимные «Книга примеров» и «Перечень примеров», «Сумма проповедников» Джона Бромьярда и др. ; к этому жанру примыкают «Римские деяния», сборники Е.а Рудольфа из Шлеттштад-та и Жана Гоби, а также «Золотая легенда». В некоторых сборниках Е.а группировались в алфавитном порядке, чтобы проповеднику было легко подобрать соответствующий материал для включения в проповедь. Эта литературная традиция, сыгравшая существенную роль в структуризации малой повествовательной формы (что привело в дальнейшем к рождению новеллы), продолжалась и на протяжении следующих столетий. Представители монашества и церкви, действовавшие в миру, придавали Е.а огромное значение, понимая, что живой рассказ и взятый из жизни (или подобный ему) анекдот более привлекательны и впечатляющи, нежели общие поучения на религиозно-нравственные темы.
4. Средневековые «примеры» слишком гетерогенны и по происхождению, и по содержанию для того, чтобы охватить их единым формальным определением жанра. В их состав входили как реминисценции античной литературы, так и рассказы агиографического содержания. (Агиография). Но значительная часть Е.а имела корни в рассказах о повседневной жизни, в фольклоре, преломленном в сознании монахов и священников. Такого рода Е.а как бы ставили зеркало перед аудиторией верующих, отражая их интересы и жизненные ориентации. Для понимания наиболее существенных особенностей средневековых Е.а было бы желательно не ограничиваться поисками формальных признаков этого жанра средневековой латинской церковной словесности и попытаться выявить лежащую в основе E.um латентную религиозно-культурную модель.
Эта профилирующая особенность Е.а заключается в структуре заложенного в них «хронотопоса», т. е. представления о пространстве/времени (конструктивное значение «хронотопоса» в структуре литературных произведений подчеркнул М.М.Бахтин). Специфика «хронотопоса» Е.а может быть определена как драма встречи двух миров -земного мира повседневной жизни с миром трансцендентным. Рисуемое в E.um событие изображается в виде чудесного и неожиданного столкновения и взаимопроникновения обоих миров, которые в момент чуда образуют специфический «хронотопос»: земное время на мгновение соприкасается с вечностью, человеческое пространство сливается с пространством потусторонним. В результате рисуемое в «примере» событие происходит одновременно и «тут» и «там» и, следовательно, и «не тут» и «не там», но в особом, поражающем воображение «хронотопосе».
Странствующие монахи, повествуется в одном из Е.а, натыкаются в лесу на неведомый им монастырь, обитатели которого предоставляют им ночной приют. Утром следующего дня один из прибывших монахов приступает, в присутствии как хозяев, так и гостей, к чтению проповеди о девяти чинах ангельских. Однако ему приходится остановиться, так как монахи-хозяева в смущении покидают проповедь. И тут выясняется, что они никакие не монахи, но бесы, которые не могли перенести рассказа об их собственном отпадении от Господа. После того, как их предводитель сделал это удиоительное признание, демоны-обитатели этого «монастыря» исчезли так внезапно, что не успели причинить зла своим гостям. Здесь земные пространство/время приведены в драматический конфликт-контакт с пространством/вечностью ада.
В другом E.um на земной «хронотопос» налагаются «хронотопосы» и ада, и рая. Знатный юноша растратил свои владения и, вознамерившись возвратить их себе, прибегает к помощи явившегося ему дьявола. В качестве условия сделки нечистый требует у него отказа от Бога. Юноша отрекается от Христа при посредстве процедуры расторжения вассальной связи, но дьявол предъявляет к нему новое требование: отречься и от Матери Божией. Однако это требование юноша отвергает, и сделка не состоялась. Теперь ему необходимо примириться со своим Господом, уповая на поддержку Богоматери. Юноша молит Христа о прощении, стоя в церкви пред скульптурным изображением Марии с Младенцем, но тот отворачивается от него. Тогда Мать сходите пьедестала, посадив на него своего Сына и вымаливает прощение для рыцаря. Силы преисподней, а затем и силы небесные действуют здесь в рамках земного «хронотопоса», чудесным образом изменяя его обыденную природу. Потрясающую сцену конфронтации человеческого пространства/времени с «хронотопосом» Страшного суда рисует E.um, повествующий о смерти юриста (см. Страшный суд).
Присущий E.um «хронотопос» возникает в критический и поворотный момент жизни персонажа нравоучительного анекдота, по-новому освещая его личность и отношение с Богом. «Хронотопос» E.um — это «хронотопос» «пограничной» ситуации индивида.
5. Мотивы, встречающиеся в Е.а, находят параллель в мотивах книжной миниатюры. Е.а - один из источников, из которых черпала свой материал новелла Ренессанса, расставшаяся, однако, с «хронотопосом» «встречи двух миров» и всецело сосредоточенная на земной жизни человека.
Литература: Гуревич А. Я. Культура и общество средневековой Европы глазами современников (Exempla XIII в.). М.,1989; Карсавин Л.П. Основы средневековой религиозности в XII-XIII веках, преимущественно в Италии. Пг., 1915; Мелетинский Е. М. Историческая поэтика новеллы. М., 1990. С. 51-60; Вallaglia S. La coscienza letteraria del Medioêvo. Napoli, 1965; Berlioz J., Polo-de-Beaulieu M.A. Les exempla médiévaux. Carcassonne, 1982; Bremond С., Le Goff J., Schmitt J.-C. L'«Exemplum» (Typologie des sources du Moyen Âge occidental. Fasc. 40). Turnhout, 1982; Horowitz J., Menache S. L'humour en chaire. Le rire dans l'église médiévale. Genève, 1994; Moos P. von .Geschichteals Topik. Das rhetorische Exemplum von der Antike zur Neuzeit und die historiae im «Policraticus» Johans von Salisburi. Hildesheim, Zürich, N.Y., 1988; Welter J.-Th. L'«Exemplum» dans la littérature religieuse et didactique du Moyen Âge. P., Toulouse, 1927.
A. Я. Гуревич