107
норм древнерус. яз. (неверные флексии, отсутствие согласования и т. д.). Т. М. могли возникать в процессе воспроизведения текста древнерус. переписчиками и в новое время — в результате неверного прочтения текста издателями или как следствие типогр. опечаток.
Эта последняя группа Т. М. выявляется и исправляется легче всего, так как текст Перв. изд. может быть сопоставлен с текстом сделанной ранее Екатерининской копии (об опечатках Перв. изд. см.: Творогов О. В. К вопросу о датировке Мусин-Пушкинского сборника со «Словом о полку Игореве» // ТОДРЛ. 1976. Т. 31. С. 149—150). Сложнее установить причину возникновения Т. М. в тех случаях, когда перед нами ошибочное прочтение, совпадающее в изд. и Екатерининской копии: в этом случае допустимо признать как ошибку, восходящую к оригиналу, так и ошибочное прочтение древнерус. текста издателями (таковы, напр., чтения «къ мѣти» вм. «къмѣти», «въступилъ дѣвою» вм. «вступила дѣвою», «одѣвахъте» вм. «одѣвахуть»; возможно пропущено или не замечено издателями выносное с(я) в в словах «убуди» (вм. «убудися») и «прѣклонило» (вм. «прѣклонилося») и т. д.). Ошибками древнерус. писца являются, возможно, чтения «тѣлѣгы», «отступиша», «кроваты», «мужаимѣся» и др.
В ряде случаев порча текста несомненна, но исходное чтение остается неясным и предлож. комментаторами исправления остаются всего лишь гипотезами, зачастую разделяемыми не всеми исследователями. Таковы попытки прочтения и истолкования чтений «спала князю умь похоти», «свистъ звѣринъ въ стазби», «кая раны дорога», «и схоти ю на кровать», «бѣша дебрь Кисаню и не сошлю къ синему морю», «рекъ Боянъ и ходы на Святъславля пѣстворца» и др. Особую группу Т. М. составляют чтения, грамматич. структура которых ясна, но споры вызывает смысловая интерпретация (напр.: «помняшеть бо, рѣчь, първыхъ временъ усобіцѣ»; «давный великый Ярославь, сынъ Всеволожь»; «живыми шереширы стрѣляти»; «клюками подпръся о кони»; «пожръши чужи ручьи и стругы ростре на кусту» и др.). Наконец, к Т. М. можно отнести отд. лексемы С., значение которых не ясно: глагол «въсрожити», слово «ухо» в контексте «уши закладаше», «харалуг» и производные от него, обозначение черниговских былей — «могуты», «ольберы», «шельбиры» и т. д. (см. Гапаксы «Слова»).
Первые издатели, видимо, принципиально отказались от исправления Т. М. и описок: они сохранили, напр., такие чтения, как «Ярослову», «повелѣя», «одѣвахъте», «опустоша» и др., а толкование неясных чтений передали переводу, в котором встречается ряд неудачных осмыслений древнерус. оригинала («мои курчане в цель стрелять знающи», «ревут звери стадами», «прошли съезды Трояновы», «вел Святополк войска отца своего сквозь венгерскую конницу», «Князь Всеслав... сам по ночам как волк рыскал из Киева до Курска и до Тмуторокани» и т. д.).
Попытки исправления текста для лучшего понимания Т. М. начались уже с Н. Ф. Грамматина, П. Г. Буткова, М. А. Максимовича и др. издателей и исследователей С. перв. пол. XIX в. Ими нередко применялся методологически недопустимый прием исправления «по смыслу», даже в тех случаях, когда между прежним и новым исправл. чтением не было какого-либо сходства. Так, Грамматин вм. «съ тоя же Каялы Святоплъкь» предлагал читать «съ тоя же Каялы
108
Ярополкъ», вм. «разшибе славу Ярославу» — «разшибе славу Изяславу». Бутков предлагал в чтении «великому Хръсови влъкомъ путь прерыскаше» заменить «Хръсови» на «Днѣпрови». Максимович читал вм. «умомъ» — «орломъ», вм. «подобію» — «по лозию» и т. д. Др. несовершенным приемом интерпретации Т. М. являлись произвольные этимологии, зачастую основывавшиеся на некритич. сопоставлении с инослав. лексикой, чаще всего — польской, в результате которых появлялись совершенно произвольные толкования: так, Я. О. Пожарский толковал «шереширы» как «род меча, шпаги», «милыя хоти» как «доброю волю», Грамматин сближал слова «жемчуг» и «женщина», Бутков переводил «стрикусы» как «стремительный стреломет», «стружие» как «литавры» и т. д.
Однако проводившиеся уже начиная с К. Ф. Калайдовича, Грамматина и Д. Н. Дубенского сопоставления яз. С. с яз. памятников древнерус. письменности подсказали др., впоследствии возобладавший методологич. прием — обосновывать предлагаемые толкования аналогиями, извлеченными из реально существующих текстов, опираться на контексты, а не оперировать вырванными из смысловых и грамматич. связей словоформами. Выдвигается также требование, чтобы в предложенном конъектурном прочтении все его элементы находились между собой в соотношениях, удовлетворяющих нормам древнерус. грамматики, т. е. чтобы смысл фразы вытекал из ее грамматич. структуры. Строже стали относиться исследователи и к буквенным поправкам, стремясь обосновать возможность того или иного прочтения палеогр. соображениями. Эта методика получила наибольшее развитие в работах И. И. Козловского, М. В. Щепкиной,
Наибольшую трудность для истолкования представляют Т. М. С., возникшие, вероятно, еще в процессе переписки памятника древнерус. книжниками, подвергшиеся тогда же вторичным переосмыслениям и поправкам, что крайне затрудняет восстановление исходного текста. Таковы, напр., чтения «спала князю умь похоти», «кая раны дорога», «и схоти ю на кровать», «бѣша дебрь Кисаню и не сошлю к синему морю», «рекъ Боянъ и ходы на Святъславля пѣстворца» и некоторые др.
Большинство исследователей и комментаторов считает, что конъектура может быть признана удачной лишь при соблюдении нескольких условий: палеогр. обоснования (как именно могло получиться ошибочное чтение), лингвистич. обоснования (новое прочтение должно удовлетворять грамматич. нормам и подтверждаться лексич. аналогиями); предлагаемое прочтение должно при этом соответствовать поэтике С. или поэтике совр. ему памятников. Если предлагаемое прочтение или исправление имеет отношение к ист. реалиям или событиям, описываемым в С., то оно должно отвечать нашим представлениям о них,
109
в противном случае исследователь обязан надежно аргументировать свою точку зрения (см., напр., Время Бусово; Дебрь Кисаню и др.).
В исслед. лит-ре имели место попытки коренного пересмотра традиц. прочтений С., в этих случаях предлагались многочисл. поправки (иное деление на слова, перестановки, поиски новых токований отд. слов и т. д.). Методологич. базой таких работ служило либо представление о сложной истории текста С., его многократных переделках, существенном искажении авторского текста в дошедшем до нас списке, либо представление о С. как памятнике, смысл которого скрыт от поверхностного взгляда, «закодирован» и т. п. (см. История текста «Слова»; Композиция «Слова»; Перестановки в «Слове»).
Наконец, к Т. М. могут быть отнесены и чтения, безупречные с грамматич. точки зрения, но содержащие слова, значение которых в данном контексте вызывает сомнение или требует дополнит. комм. (напр.: «емляху дань по бѣлѣ отъ двора», «коли соколъ въ мытехъ бывает», «меча времены чрезъ облаки», «връже... жребій о дѣвицю себѣ любу» и под.).
Разного рода Т. М. рассмотрены в следующих статьях «Энциклопедии»: Бела, Болван, Болонье, Бремя, Вазнь, Внук, Ворон, Время Бусово, Галица, Готы (готские девы), Гроза, Дебрь Кисаню, Див, Древо, Дубие, Жля, Зегзица, Каган, Канина, Карна, Клюка, Кметь, Кнес, Котора, Кур, Кус, Куст, Мгла, Море, Мысль, Мыть, Папороз, Пирогоща, Плесенск, Полоз, Пустыня, Рог, Сани, Слово, Смага, Сморк, Спала, Стазба, Стрикусы, Струга, Стружие, Ток, Толковин, Харалуг, Уши, Хобот, Ходына, Хоть, Шеломя, Шереширы.
Толкования Т. М. содержатся также в статьях на личные имена, геогр. названия, этнонимы и т. д.
Лит-ра о Т. М. огромна. Попытки объяснения их содержатся в комментир. изд. С. Есть сводные комм., составл. Барсовым, А. И. Смирновым, Перетцем, Ф. М. Головенченко, Виноградовой. Большое значение для толкования текста С. имеет работа Адриановой-Перетц «„Слово о полку Игореве“ и памятники русской литературы XI—XIII вв.». В пристатейную библиографию включены лишь обобщающие работы о Т. М., статьи, содержащие методологич. рассуждения или сыгравшие определенную роль в истории вопроса.
Лит.: Бутков П. Г. Нечто к Слову о полку Игоря // ВЕ. 1821. Ч. 121, № 21 и 22. С. 34—63, 100—122; Смирнов. О Слове. II. С. 74—131; Барсов. Слово. Т. 2. С. 120—298; Козловский И. И. Палеографические особенности погибшей рукописи Слова о полку Игореве // Древности: Тр. Моск. Археол. об-ва. М., 1890. Т. 13. С. 3—15; Перетц. Слово. С. 133—330; Тиунов И. Д. Несколько замечаний к «Слову о полку Игореве» // Слово. Сб. — 1950. С. 196—203; Щепкина М. В. 1) К вопросу о неясных местах «Слова о полку Игореве» // Там же. С. 192—195; 2) Замечания о палеографических особенностях рукописи «Слова о полку Игореве»: (К вопросу об исправлении текста памятника) // ТОДРЛ. 1953. Т. 9. С. 7—29; Булаховский Л. А. 1) О первоначальном тексте «Слова о полку Игореве» // ИОЛЯ. 1952. Т. 11, вып. 5. С. 439—449; 2) Заметки к спорным местам «Слова о полку Игореве» // Рад. літ. 1955. № 18. С. 7—15; Дылевский Н. М. Лексические и грамматические свидетельства подлинности «Слова о полку Игореве» по старым и новым данным // Слово. Сб. — 1962. С. 169—254; Головенченко — 1963. С. 266—340; Словарь-справочник «Слова о полку Игореве» / Сост. В. Л. Виноградова. М.; Л., 1965. Вып. 1. А — Г; Л., 1967. Вып. 2. Д — Копье; Л., 1969. Вып. 3. Корабль — Нынешний; Л., 1973. Вып. 4. О — П; Л., 1978. Вып. 5. Р — С; Л., 1984. Вып. 6. Т — Я и Дополнения; Адрианова-Перетц В. П. «Слово о полку Игореве» и памятники русской литературы XI—XIII веков. Л., 1968; Мещерский Н. А. Необходим полный историко-грамматический комментарий к тексту «Слова о полку Игореве» // По новым программам. Петрозаводск, 1970. С. 304—314; Творогов
110
О. В. 1) Об истолковании «темных мест» в тексте «Слова о полку Игореве» // РЛ. 1985. № 4. С. 29—45; 2) «Слово о полку Игореве» (краткая тематическая библиография, раздел XVII) // Исследования «Слова». С. 259—263; Мещерский Н. А., Бурыкин А. А. Проблема критического текста «Слова о полку Игореве» // Там же. С. 91—115; Чамярыцкі В. А. Пра так званыя цьмяныя месци «Слова пра паход Ігаравы» // Вечна жывое «Слова». С. 79—98.
О. В. Творогов